Серебристая бухта - Мойес Джоджо - Страница 27

• Предыдущая
• 27/85
• Следующая

Его аргумент возымел действие на мою племянницу. Я думаю, Майк догадывался о том, что Лиза не может позволить себе подобный аппарат, даже если весь сезон у нее будет две полные лодки в день.

Наконец с большой осторожностью она взяла у Ханны телефон.

– Я могу снимать и тут же пересылать отснятое прямо в Национальные парки, – сказала она, разглядывая телефон.

– Именно. Как только увидите, что кто-то совершает какой-либо проступок, – сказал Майк. – Можно мне еще кофе, Кэтлин?

– И не только диско-лодки, а вообще все. Попавших в беду или запутавшихся в сетях китов и дельфинов. А когда он мне не будет нужен, я смогу одалживать его ребятам с других лодок.

– А я сниму фильм про дельфинов и покажу его ребятам в школе. Ну, если ты возьмешь меня с собой. – Ханна посмотрела на мать, но та продолжала разглядывать маленький серебристый телефон.

– Даже не знаю, что сказать, – наконец произнесла она.

– Бросьте, – небрежно буркнул Майк. – Правда, больше ничего не надо говорить по этому поводу.

И как будто подводя черту под этим разговором, он взял газету и начал читать.

Вот только я видела, что он не вникает в текст, и у меня возникли догадки по поводу происхождения этого телефона. Догадки эти подтвердились в тот же день, – когда я перестилала постель Майка, я нашла чек. Судя по чеку, телефон был куплен в Австралии через какой-то интернет-сайт и стоил он больше, чем мой отель за неделю.

В тот день, когда Лиза и Ханна прилетели в Австралию, я три часа ехала до сиднейского аэропорта, а когда привезла их в отель, Лиза легла в постель и не вставала девять дней.

На третий день это меня настолько встревожило, что я позвонила доктору. Лиза словно впала в кому. Она не ела, не спала, только изредка делала пару глотков сладкого чая, который я оставляла на прикроватном столике, и отказывалась отвечать на все вопросы. Бо?льшую часть времени она лежала на боку и смотрела в стену. Она немного потела, ее светлые волосы стали сальными, на лице был шрам, а на руке, вниз от плеча, – огромный синяк. Доктор Армстронг поговорил с Лизой и пришел к выводу, что она, в общем, здорова. Он сказал, что причиной всего может быть какой-нибудь вирус или невроз и что ей надо отдохнуть.

Я, конечно, обрадовалась, что она приехала ко мне не умирать, но и хлопот прибавилось немало. Ханне тогда было только шесть, она была беспокойной и прилипчивой девочкой, иногда с ней случались истерики, и она буквально заливалась слезами, а еще часто по ночам я слышала, что она бродит по коридору и тихонько плачет. В этом не было ничего удивительного: маленькая девочка один день и две ночи добиралась до неизвестного места и ее встретила старуха, которую она ни разу в жизни не видела. Это было в разгар лета. Из-за жары Ханна покрылась потницей, девчушку чуть не до полусмерти закусали москиты, и она не могла понять, почему я не пускаю ее побегать возле дома. А я боялась, что ее нежная кожа обгорит на солнце, боялась пускать ее к воде, боялась, что она убежит и не вернется.

Когда я за ней не приглядывала, отвлекаясь на домашние дела, Ханна прокрадывалась наверх и прилипала к своей маме, как маленькая обезьянка. У меня сердце разрывалось, когда я слышала, как девочка плачет по ночам. Помню, я даже обращалась к сестре на небесах и спрашивала ее, что мне, черт возьми, делать с ее потомством.

На девятый день я решила, что с меня хватит. Я совершенно вымоталась: мне надо было присматривать за гостями и за плачущим ребенком, который не мог толком объяснить, в чем дело, и которому я, в свою очередь, тоже ничего не могла объяснить. Я хотела вернуть свою кровать и хоть немного отдохнуть. У меня никогда не было семьи, так что я не привыкла к хаосу, который привносят дети, к их постоянным жалобам и просьбам. Я стала резкой и раздражительной.

На том этапе я думала, что все дело в наркотиках, – Лиза была такой бледной и такой отстраненной, она словно пребывала в каком-то ином мире. Я начала терять надежду, что когда-нибудь узнаю о причине ее состояния. Мы не виделись много лет, это могло быть что угодно.

«Отлично, – подумала я, – если она принесла это к моему порогу, ей придется объяснить мне, в чем дело. И жить она будет по моим правилам».

– Вставай, давай поднимайся, – орала я, а сама в это время поставила рядом с ней кружку свежезаваренного чая и открыла окно.

Лиза не ответила, и тогда я откинула одеяло. Она была такой худой, что я с трудом сдержалась, чтобы не показать, как мне больно на нее смотреть.

– Давай же, Лиза, сегодня такой чудесный день, хватит тебе уже лежать. Ты нужна дочери, а мне надо заниматься своими делами.

Я помню, как она повернулась ко мне. В ее глазах стоял черный ужас пережитого, и в эту секунду решимость покинула меня. Я присела на свою старую добрую кровать и взяла ее руку.

– Лиза, расскажи мне, – тихо попросила я. – Что происходит?

И когда она рассказала, я обняла ее и крепко прижала к груди. Я смотрела в пустоту, а Лиза, преодолев путь длиной в двенадцать тысяч миль и спустя несколько сотен часов, наконец заплакала.

Был уже одиннадцатый час, когда мы услышали о выбросившемся на берег детеныше кита. Еще днем Йоши передала мне по радио, что они с Лансом видели самку, которая беспокойно плавала у входа в бухту. Они подошли довольно близко, но так и не смогли понять, что с ней такое: у нее не было явных признаков болезни и обрывков сетей, которые могли бы ее порезать, они тоже не увидели. Самка плавала по какой-то странной, рваной траектории, а это ненормальное поведение для мигрирующих китов. Вечером, когда они с Лансом вывезли на прогулку работников из страховой компании Ньюкасла, они обнаружили выбросившегося на берег детеныша.

– Это тот самый, которого мы видели, – сказала Лиза и повесила трубку. – Я уверена.

Мы сидели в кухне. Вечер был холодный, и Майк ушел в холл, чтобы почитать газету у камина.

– Я могу чем-то помочь? – спросил он, когда увидел, как мы в главном коридоре натягиваем куртки и ботинки.

– Останьтесь, пожалуйста, здесь, чтобы Ханна не была одна, ладно? И если она проснется, не говорите ей, что произошло.

Меня удивило, что Лиза решила попросить его об этом, после приезда она ни разу не высказывала желания нанять для Ханны няньку. Но у нас было мало времени, и я подумала, что Лиза, как и я, решила, что Майк неопасен.

– Вряд ли мы скоро вернемся, – сказала я и похлопала Майка по плечу. – Так что не ждите нас. И ни в коем случае не выпускайте Милли. Малышу там и так не сладко, не хватало еще, чтобы вокруг него носилась собака.

Майк смотрел, как мы с Лизой забираемся в грузовик. Я чувствовала, что ему хотелось поехать с нами, чтобы как-то помочь. Все время, пока мы ехали по прибрежной дороге, я видела в зеркало заднего вида его силуэт в освещенном дверном проеме.

Трудно представить более душераздирающую картину, чем выбросившийся на берег детеныш кита. Я, слава богу, за все свои семьдесят с лишним лет только дважды видела такое. Малыш лежал на песке. Он был метра два в длину. Такой нездешний, беззащитный и в то же время странным образом близкий. Море тянулось к нему, будто пыталось зазвать обратно, домой. Ему было всего несколько месяцев.

Грэг пытался сделать хоть что-то, чтобы малыш не погружался глубже в песок.

– Я сообщил властям, – сказал он.

В наше время запрещено предпринимать попытки вернуть кита в море без помощи представителей власти: если кит болен, перемещая его, вы можете только навредить. А если какие-нибудь доброжелатели развернут выбросившегося кита к морю, он может послать сигнал всей стае, и тогда на следующий день киты из сострадания к своему собрату тоже начнут выбрасываться на берег.

– Возможно, малыш болен, – сказал Грэг, он вставал на колени возле детеныша, и джинсы у него намокли. – Очень слабый, ему еще нужно молоко, без мамы он долго не протянет. Я так думаю, он здесь уже несколько часов.

• Предыдущая
• 27/85
• Следующая