Переводчик - Евстигней И. - Страница 28
- Предыдущая
- 28/81
- Следующая
– Как правило, да. При поступлении мы сообщаем родственникам о возможности зарегистрировать больного под вымышленным именем, но большинство из них отказывается. Это простые люди, и им нечего скрывать от своих родных и знакомых.
– А в этом списке указаны все пациенты, находящиеся на лечении в центре?
– Нет. Только те, с которыми вам разрешено работать.
Я изо всех сил ущипнул себя под столом за руку, чтобы не расхохотаться вслух от собственной глупости. Ну конечно же, этого и следовало ожидать! Господи, какой же ты идиот… Называется, подготовился к секретной операции. Ты даже не удосужился попросить фотографию профессора у него дома или у той же Тай! Хотелось бы знать, как ты теперь собираешься найти человека, которого и в глаза никогда не видел, среди двух с лишним тысяч пациентов клиники, часть из которых, судя по всему, содержится в закрытом секторе – в том, который во время сегодняшней экскурсии нам показали лишь издали?
Я потер руку, явно обреченную на появление огромного синяка. Чёрт, надо что-то срочно сделать, сказать. Все мои мнимые коллеги высунулись из-за мониторов и уставились на меня, как суслики посреди степи. И что у меня за дурацкая черта всегда и везде оказываться в эпицентре внимания?!
– Доктор Чань, а можно…
Что можно? Ну же, Алекс, шевели скорее мозгами!
– Можно я возьму себе того молодого человека, которого мы видели сегодня утром, с рисунком?
– Берите, – кивнул доктор. – Его зовут Шах Гиль-Дян.
И тут же за моего плеча раздался недовольный голос моего соседа.
– Но этого пациента я уже отобрал для себя! Меня тоже заинтересовал этот случай!
– Я думаю, доктор Тхинь справится с этим лучше, – безапелляционно отрезал доктор Чань, давая понять, что никакие дискуссии здесь не уместны. Ну вот, кажется, я уже нажил себе врага в лице своего соседа по комнате. Впрочем, меня это мало волновало. Уж пару деньков как-нибудь переживу, а надольше я здесь вряд ли задержусь…
Уже смеркалось, когда я вышел из жилого корпуса и направился по залитому мягким светом парку в сторону главного лечебного корпуса, где меня ждал доктор Чань. Воздух был напоен благоуханием каких-то огромных ночных цветов, белесыми привидениями проглядывавшими из темноты по обеим сторонам аллеи. Пациентов в парке почти не было, а те, что припозднились, умиротворенно подремывали в своих креслах-каталках или сонно плелись в свои палаты. В общем, идиллия must до on, как поется в одной древней песне.
В кабинете доктора Чаня царил полумрак, сам он сидел в глубоком кресле рядом с окном и пристально вглядывался в какой-то листок бумаги, на который падали отблески уличного фонаря. Я подошел к креслу, почти вплотную, и сказал, нет, точнее выпалил на обоих слоях сразу:
– Мне нужно встретиться с профессором Лингом.
И офигел сам от себя. Блин, Алекс, да что ж ты творишь? Мало того, что говорить одно и то же на двух слоях сразу – вопиющая грубость, так ещё и переться вот так напролом, без предисловий и обиняков… Похоже, что «была не была» стало твоим жизненным принципом? Интересно, и как долго ты с ним протянешь?
– Прежде всего, молодой человек, добрый вечер, – не отрывая глаз от листа бумаги, спокойно парировал доктор. – И зачем вам нужно встретиться с профессором Лингом?
А вот теперь я замолчал. Просто заткнулся. Не знаю, но порой в жизни бывают такие моменты, когда ты не можешь врать – просто не можешь и всё тут. В голове крутится с десяток приличных ответов, объяснений и другой подобной чепухи, так что можно было бы наговорить, наврать с три короба… а ты не можешь вымолвить ни словечка. Словно тот ловкий и пронырливый внутри тебя, который умеет лгать и выкручиваться, делает шаг назад и говорит – ну, а теперь действуй ты, настоящий… тот, что умеет говорить и с богом, и с чёртом… и этот настоящий просто стоит и молчит…
– Так зачем?
Доктор Чань отложил на стол лист бумаги – это оказался давешний рисунок моего бывшего коллеги, только теперь уже законченный – и повернулся ко мне. Из парка не доносилось ни звука. Даже местные цикады и те, казалось, впали в летаргический сон под влиянием местной идиллии.
– Третий слой… – наконец выдавил я.
– Что третий слой?
– У меня есть информация, что профессор владеет третьим слоем новокитайского языка. И я хотел бы поговорить с ним на эту тему.
От гомерического хохота моего собеседника, внезапно разорвавшего мертвую тишину, я вздрогнул.
– Интерн, неужели вы верите в эту чушь?!
– Это не чушь, – упрямо возразил я.
– Ах вот как… Значит, вы считаете, что профессор Линг умеет говорить на третьем слое? – отсмеявшись, спросил доктор.
– Умеет ли он говорить на третьем слое, я не знаю. Но писать на нём точно умеет.
– Знаете, доктор Тхинь, ваша гипотеза, безусловно, интересна, но у нас в клинике третий слой – это диагноз. И профессор далеко не единственный, кто находится у нас с таким диагнозом. Мы изучаем этих пациентов вдоль и поперек, обследуем и анализируем всё, что можно – их речь, записи, сутками не спускаем с них глаз, ловим каждое слово и интонацию. И ничего. Вся эта шумиха с третьим слоем – полная чушь. Все эти "гении" и "ясновидцы", якобы владеющие третьим слоем, на поверку оказываются всего-навсего психически нездоровыми людьми. А причина проста: окружающим людям обычно трудно поверить в то, что близкий им человек страдает душевной болезнью, поэтому поначалу они склонны приписывать ему сверхъестественные способности, видеть некий тайный смысл в его сумасшедшем бреде… Мало того, интерн, скажу вам по секрету ещё одну вещь. Многие из этих пациентов поступают к нам, так сказать, по направлению определенных органов. Вам об этом известно?
Я кивнул.
– Даже так? То есть вы осведомлены даже об этом? – доктор Чань стряхнул с себя последние остатки веселости и вперил в меня пристальный взгляд. – Сначала вы с лету расшифровываете рисунки одного из самых безнадежных пациентов, потом утверждаете, что безумный профессор владеет третьим слоем ново-китайского языка, чего не сумели выявить десятки наших лучших специалистов, и плюс ко всему проявляете такую осведомленность… Кто вы такой, интерн?
– Мне нужно встретиться с профессором Лингом, – упрямо повторил я, оставив его вопрос без ответа. Да и что мне было отвечать? «Мутант-переводчик, русский шпион и ваш потенциальный пациент»? Ага, сейчас…
Его ответ меня не удивил. Я его ждал. А точнее, шел сюда за этим ответом.
Как извращенный юнец пробирается темной ночью к пожилой сладострастной даме-фортуне, преисполненный чувством омерзения и одновременно уверенности в том, что и на этот раз ему скажут «да… да… да!» — и ещё чуть дальше, ещё на один бесконечно-невозвратный шаг, с охоткой и наслаждением вымостят дорогу в его персональный ад…
– Хорошо, – он говорил отрывисто и жестко, словно рубил слова. – Завтра. Доступ к профессору. На один день. Потом подробный отчет о том, кто ты, откуда и зачем. Лично мне. А теперь иди.
Доктор Чань поднялся, давая понять, что разговор закончен. Я поклонился и вышел из кабинета.
А потом лежал на своей кровати и долго-долго, почти всю ночь напролет смотрел, как танцуют на потолке тени деревьев под тихую симфонию, что наигрывали у меня над головой тростниковые трубочки «музыки ветра». Между трубочками раскачивалась традиционная круглая бляшка с диаграммой Великого предела – двух рыбок, чёрной и белой, вращающихся в вечном круге. Инь и Ян, свет и тьма, лед и полымя, добро и зло – что может быть проще, чем это разделение? И что может быть сложнее? Всё всегда одновременно во всём и в едином целом… в каждом слове, каждом поступке, каждой мысли… И как же легко качнуть маятник, взбаламутить океан неопределенности, в котором плещутся эти извечные рыбки – и не успеешь заметить, осознать, как вместо добра ты вдруг начнешь творить зло, вместо света тьму, вместо тепла холод… Да и в силах ли человеческий разум понять, осмыслить, охватить, не влечет ли творимое им тепло – когда-нибудь, где-нибудь, на конце какой-нибудь бесконечной цепочки причинно-следственных связей – за собой холод? А свет – инфернальную тьму?.. И, словно этой непостижимой сложности ещё недостаточно, мало, там, на самой грани этого света и тьмы, холода и тепла, добра и зла, где притяжение и единство столь велики, что рушится Великий предел, и неразличимые для человеческих глаз и душ частицы чёрного и белого, не довольствуясь только лишь соприкосновением, проникают, входят друг в друга, там, между тесно переплетенными, почти слившимися воедино рыбками Инь и Ян скользит невидимая серая змейка-дракончик… имя которой Вьюн. Серая змейка-дракончик по имени Вьюн. Моя душа. Душа переводчика. Ни чёрная и ни белая, ни светлая и ни темная, ни тёплая и ни холодная… серый дракончик Вьюн. Любопытный и вездесущий. Везде чужой и везде свой. Текучий, как вода. Обволакивающий собой людские слова и мысли. Способный обращать чёрное в белое, а белое в чёрное, тёплое в холодное, а холодное в тёплое… свет во тьму, а тьму в свет…
- Предыдущая
- 28/81
- Следующая
