Золото Серебряной горы - Озорнина Алла Георгиевна - Страница 26

• Предыдущая
• 26/46
• Следующая

— Слышь, Даш, а что это за камни в некоторых дворах лежат? — спросил Петька. — Да как их много!

— Так это ж базальт. Пустая каменная порода. С рудника все понатаскали. Кто-то сказал, что там золото есть. Да что-то никто за этим золотом не приезжает.

— А-а-а… — протянул Петька, вспомнив, что историю с базальтом тоже уже не раз слышал. — Да, Даш, а чего это ваши, деревенские, дома в порядок не приведут? — спросил он. — Починили бы крыши, заборы, все веселей бы было.

— А на что? — удивилась Даша. — На это ведь деньги нужны.

— Ну так ставень-то прибить можно, — не переставал изумляться Петька, — вон, смотри, ставень повис рядом с окном!

В этот момент из избы с повисшим ставнем почти вывалился мужик в телогрейке и, покачиваясь на крыльце, заплетающимся голосом крикнул:

— Даш, а Даш, дед-то дома?

Как ни странно, Петьке мужик показался знакомым. Где-то он его уже видел. Коренастый, маленький, с приплюснутым носом. А, вспомнил! В поезде! Он рассказывал своему однокласснику о кругосветном путешествии. Как же его одноклассник-то называл? Кажется, Генкой. Точно. Только обращался он к нему не Генка, а Генк…

— Дома, дядя Ген, — ответила Даша.

— А, ну тогда ладно. А, Даш, еще! Говорят, к вам родственник из Москвы приехал?

— Да, дядя Ген, приехал!

— Ну и где он сейчас?

Петька почувствовал, что девочка собирается сказать, что здесь он, рядом, и дернул ее за рукав. Молчи, мол. Судя по всему, коренастый, то ли с перепою, то ли по причине плохого зрения, то ли от того, что Бумажкин на самом деле был «деревенскее всех деревенских», не признал в нем приезжего.

— Дома, отсыпается.

— А-а-а… — он громко вздохнул, — счастливые. Родственников в Москве имеют. Ты вот что, Даш, ты бы у него про одну вещь спросила, а?

— Какую, дядя Ген?

— Может он мне хоть сто тыщ долларов займет, на кругосветку, а? Или подарит. Они ж, москвичи, говорят, богатые, для них это копейки!

— Ладно, дядя Ген, спрошу. Мы пошли, до свиданья!

— Так он что, правда, что ли, в кругосветное путешествие собрался? — спросил Петька, едва они отошли чуть подальше.

— Ну да. Лет пять уже. Все готово. И сбруи, и лошади. Денег только нет. Как-то ему всем поселком собрали рублей двести, он узнал, что этого мало, и все пропил…

Так, за разговорами, ребята не спеша миновали Индонезию и опять завернули за угол.

— Вот здесь начинается Индокитай, — пояснила Даша.

Мамочки мои! Петька на мгновение даже дар речи потерял. Прямо перед ним раскинулась площадь, посреди которой стоял вождь Великой Октябрьской революции с отбитой правой рукой, а по обеим сторонам от него возвышался целый квартал полуразрушенных кирпичных зданий.

— Что это? — от изумления почти шепотом, спросил Бумажкин.

— Это, как ты понимаешь, площадь Ленина, — спокойно, видимо еще и не к тому привыкшая, пояснила Даша. — Вот, справа, здание с колоннами — бывший дворец культуры, чуть подальше — библиотека, еще дальше — ресторан и комбинат бытового обслуживания. Тоже, конечно, бывшие.

— Так почему в таком виде-то? — пытался разобраться в ситуации Петька.

— Раньше все это шахте принадлежало. Но теперь у нее нет возможности содержать все это, вот и передали местной администрации.

— А администрация — что?

— Так у нее, говорят, тоже нет денег…

— Так кто все это разбирает-то?

— Наши и разбирают…

Так не сумев понять психологию местных жителей, Петька подошел ко дворцу культуры. Выгоревший транспарант, по-видимому, установленный еще в незапамятные времена, гласил, что «коммунизм — это молодость мира и его возводить молодым». Бумажкин заглянул в зияющий оконный проем. Прямо перед ним, во всю стену, возвышались выложенные из мозаики атланты, которые на вытянутых руках держали потолки. Петька вздохнул и двинулся дальше. В конце улицы замаячила группа парней.

— Послушай, Даша, а чем тут молодежь занимается? — спросил Бумажкин, вспомнив о том, что родители уже сейчас терроризируют его разговорами о будущей профессии. Он твердо уяснил, что для того чтобы прочно стоять на ногах и более-менее осмысленно прожить жизнь, нужно как можно раньше определиться в выборе профессии, чтобы с первого захода поступить в вуз.

— А, ничем.

— Как это — ничем?

— А так — ничем. Почти все после окончания школы дома сидят.

— А дальше учиться?

— А где? Это надо в областной центр ехать. Или, по крайней мере, районный. А на что? Нет, ты не подумай, — спохватилась девочка, — человека три-то учатся, а остальные…

— Так, может, они работают?

— Да где тут у нас работать-то? Видишь же, все позакрывалось!

Петька поставил себя на место любого из заканчивающих здесь школу, и ему стало не по себе. Даже жутко стало. Жить без определенной цели, без какой-то путеводной звезды, да разве ж это жизнь! Он-то, правда, еще тоже не определился со своим будущим, но ему, по крайней мере, есть из чего выбирать…

Бумажкин почему-то невольно отметил, насколько уныл пейзаж, который их окружает. Серые пыльные тротуары (снега и здесь почти не было), разрушенные здания. А если учесть, что нет здесь ни предприятий, ни культурных центров, то в конце концов вообще свихнуться можно, это уж точно! Как вон тот коренастый путешественник.

— У нас даже поговорка в последнее время появилась, — продолжала Даша: — «Кто в Благодатном живет, тот в Благодатном и помрет».

Петька остановился. Все в нем вдруг запротестовало против такого существования.

— Да ты что, Даша? — спросил он, глядя ей прямо в глаза. — Разве так можно?

— Как?

— Ну так! Смириться со своей участью и ничего не пытаться изменить? Да вы что, коровы безмозглые, что ли, которым все равно как жить?

— Так а что делать-то? — как-то беспомощно произнесла Даша. — Ну, предположим, я хочу уехать отсюда, певицей стать, но что от этого меняется?

Петька растерялся. И правда, чего это он? Ему действительно легко говорить со стороны, а будь он на месте Даши или парней, которые только что мелькнули вдалеке, что бы он делал? «Ну я прямо, как Онегин бедную девчонку прорабатываю, — подумал он. — Сам-то я чем лучше? Вон, мечтал в какую-нибудь историю попасть, даже на листке желание написал, книгу Агаты Кристи на дно сумки положил, и что же? Листок, к счастью, потерялся, а от книги не знаю, как избавиться. Неизвестно, что еще меня ждет впереди…»

— Ты знаешь, Петь, — прервала возникшую паузу Даша, — я тут у дяди Миши небольшую книжечку стихов нашла. Без обложки. Даже не знаю, кто автор. Но такие стихи!

— Что за стихи? — спросил Петька, обрадовавшись тому, что тема разговора сменилась как бы сама по себе и Даша не заметила его замешательства.

— Ну вот, например, слушай! — Девочка остановилась, устремила взгляд куда-то вдаль и начала:

— Так это же Блок! — воскликнул Петька. — А стихотворение называется «Незнакомка». Дальше помнишь? Давай вместе!

(уже в два голоса продолжали они,)

— Петь, а расскажи мне о Москве, — попросила Даша, когда они закончили читать стихотворение. — Какая она? Какие там люди? Метро какое? Я ж, наверное, никогда там не буду… Никогда, никогда…

— Будешь, Даша, обязательно будешь! — убежденно произнес Петька. — Нужно только очень этого захотеть! А Москва… Она такая…

И его словно прорвало. Он рассказывал об истории Москвы, о Кремле, о Красной площади, об академиях, институтах, университетах, вокзалах, площадях и подземных переходах… Никогда и нигде не говорил Петька с таких воодушевлением, сбивчиво, перескакивая с одного на другое, но Даша все понимала, кивала головой и восклицала: «Ух ты, как здорово, вот это да!» И глаза ее блестели так, будто они сейчас вместе с Петькой путешествовали по Белокаменной. Вдруг ее взгляд погас и она очень тихо произнесла:

• Предыдущая
• 26/46
• Следующая