Наш друг граммпластинка. Записки коллекционера - Железный Анатолий Иванович - Страница 34

Студия — комната, где напевают и наигрывают пластинку. За границей все ее пустоты (отопительные радиаторы, трубы) обмазывают особой мастикой, чтобы не резонировали. Облицовывают стены, чтобы не слышно было ни жесткого отражения звука, ни его поглощения. В студии рассчитан каждый квадратный сантиметр, каждый сквознячок предусмотрен, и путем вычислений определено, откуда какой инструмент звучит лучше всего.

У нас же запись идет в случайном кинозале.

Рабочий день грамзаписи начинается тем, что отвинчиваются ряды стульев, чтобы очистить место оркестру и исполнителям.

Оставшиеся шеренги стульев честно отправляют каждая свое собственное эхо на пластинку. Пол резонирует. Люстры раззванивают.

Просьбы иностранных консультантов дать заглушающий занавес встречаются пожиманием плеч: все равно, мол, дело временное.

Рационализация идет по вдохновению.

Что-то у скрипача, когда он на полу, звук жесткий. Давай его на стол поставим.

Давай!

Если звук улучшается, объявляют скрипача на столе очередным завоеванием граммофонной техники.

Аппаратная в клетушке рядом. На одной из половиц, видимо, скрипучей, написано мелом: "По этой доске не ходить".

Помост, на котором стоит рекордер (записывающий аппарат), хлябает под ногами механика. Достаточно ему дернуть ногой, чтобы на пластинке появилась "звуковая яма".

Германский аппарат для записи куплен некомплектный, усилитель к нему сделан наш, но он к аппарату не подходит.

Измерительные аппараты, которые можно либо найти, либо сделать у нас, куплены, а вот двухдисковый стол, на котором делают съемку сразу на два воска (один проигрывают, и если он хорош, то второй, не тронутый иглой, отправляют в ванну снимать гальванический оттиск), не купили.

У нас отправляют наигранный воск втемную, или же наигрывают вторично, если первый воск в проверке оказался хорошим".

И далее:

"Воск, на котором делается запись, импортный. Его надо беречь. Состав его патентован и тонок. Каждая стружка идет в перетопку. Восковой диск должен быть отшлифован с точностью до двух сотых миллиметра. Чистота должна быть как в операционной.

А в кабинете записи станки побиты, словно на них подковные гвозди выправляли. Кто ответствен — неизвестно. Станки не закреплены ни за кем. Стружка сползает на измазанный машинным маслом станок и падает мимо ящика на пол, запачканный сапогами и засыпанный пеплом курева.

Нечего после этого удивляться, почему быстро стачивается сапфир резца, почему воск хрупок, резьба дает трещинки, а пластинки — шум.

Наигранный воск надо беречь от пылиночки, класть в особые коробки, чтобы резьба ни к чему не прикасалась. Сделать такие коробки — нужно полкубометра фанеры. Но этого полкубометра нет. Балалаечники, переведя кабинет грамзаписи на хозрасчет, позабыли выделить ему материальный фонд. Поэтому воск кладут в коробку, подбитую грязной ватой. Вынутый оттуда воск похож на неподметенную мостовую. Будущий шум и брак лежит на нежнейшей резьбе в виде волокон и пылинок.

Впрочем, все это — жалкий лепет в сравнении с тем, что начинается дальше.

Наигранный воск надо отправить в гальваническую ванну, пока свежа резьба. Воск боится простоя и температурных скачков. Поэтому и ванны полезно устраивать поближе к студии.

Но что балалаечникам требования высокой техники?

Коробку с воском суют в деревянный ящик со стружками. Ящик на извозчике едет на Брянский вокзал. По любому морозу ящик трясется в багажном вагоне 40 километров до станции Апрелевка и там "ссаживается" на перрон. Бракованных восков — 35 %.

Если воск уцелел при выгрузке, у него еще есть шансы лопнуть при распаковке от перемены температуры, или же раскрошиться в самой ванне.

Из 18 записей на открытии АМО погибло 12…".

Заканчивается статья в очень характерном для того времени стиле:

"Нам надо выиграть бой в техническом соревновании с Западом. Для этого первым делом надо, чтобы во владения балалаечников ворвался хороший пролетарский сквозняк, явилась большевистская метла.

Затхлое место это надо хорошенько подмести и проветрить".

Эта резкая критика вызвала некоторое оживление деятельности Культпромобъединения, однако коренного перелома к лучшему в сложившейся практике записи и производства граммофонных пластинок так и не произошло. Правда, общий выпуск дисков увеличился с 1670 тысяч штук в 1932 году до 2147 тысяч в 1933 году. Но при этом качество и репертуар пластинок по-прежнему оставляли желать лучшего.

Летом 1933 года газета "Известия" вновь поместила критический материал о работе организации, возглавившей производство пластинок — "Музобъединение" Наркомлегмаша. Известный советский журналист Михаил Кольцов в очерке "Руководство с хрипом" в номере от 10 августа подверг нелицеприятной, но справедливой критике полукустарное, отсталое граммофонно-пластиночное производство. Так, например, он писал:

"Позор для работников, ведающих делом, позор для наркомата. Люди производят три миллиона пластинок в год и не озаботились помещением для их записи. …В конце концов начинает лопаться терпение. Всему есть предел… В девятнадцатом году, в разгар гражданской войны, во время блокады и голода в Москве Центропечатью выпускались и посылались на фронт пластинки, неплохо записанные и неплохо размноженные. С тех пор прошло сколько лет?"

Было очевидно, что производство пластинок нуждается в срочной и коренной модернизации. Поэтому 22 октября 1933 года Совнарком принял специальное постановление, направленное на улучшение работы этой отрасли промышленности.

В результате осуществления намеченных постановлением мер, в работе граммофонно-пластиночного производства, которое в конце 1933 года было передано специально созданному Грампласттресту НКЛП, наступил коренной перелом. Начала работать Московская фабрика звукозаписи Грампласттреста, а фабрика грампластинок, получившая теперь название — Апрелевский завод памяти 1905 года (в 1936–1938 гг. производство именовалось Московским заводом памяти 1905 года) — была оснащена новым, совершенным оборудованием и укомплектована высококвалифицированными специалистами. Советская грампластинка поднялась на качественно новую ступень своего технологического совершенства.

В 1934 году началось строительство еще одного завода грампластинок — в поселке Глухово (в 68 км от Москвы, возле г. Ногинска). Новое предприятие, оснащенное самым совершенным оборудованием и значительно более мощное, чем Апрелевское, получило название Ногинский завод.

Строился он быстро, и уже в конце 1935 года смог выпустить 1158 тыс. пластинок. В последующие годы производительность Ногинского завода росла быстрыми темпами.

Для сравнения скажем, что в 1938 году Апрелевский завод выпустил всего 19 294 тыс. дисков.

О размахе производства граммофонных пластинок в конце 30-х годов можно судить хотя бы по такому примеру: популярная песенка Роберта из кинофильма "Дети капитана Гранта" была выпущена тиражом более 1 млн. экземпляров.

Качество записи постоянно улучшалось, а после открытия в Москве центрального Дома звукозаписи граммофонных пластинок в 1938 г. достигло уровня мировых стандартов.

Репертуар советских грампластинок по своей идейно-художественной ценности и разнообразию не имеет себе равных в мире. Речи популярных в народе политических деятелей, революционные и агитационные песни, оперная, симфоническая и камерная музыка отечественных и зарубежных композиторов, музыкальное творчество всех народов, населяющих нашу Родину, все эстрадные жанры, литературно-драматические записи, а также записи просветительного характера — вот то огромное богатство, которое дала народным массам советская граммофонная пластинка.

В 1939 году в Нью-Йорке была открыта Всемирная выставка. В советском павильоне наряду с прочими экспонатами демонстрировались и грампластинки. Специально для этой цели изготовили более 100 тысяч дисков со специальной этикеткой, на которой была изображена фигура индустриального рабочего в полный рост, держащего в высоко поднятой руке звезду с расходящимися от нее лучами. С этого момента советские пластинки регулярно идут на экспорт.