Гранит и бархат - Армстронг Вера - Страница 25

• Предыдущая
• 25/35
• Следующая

Селина не стала говорить, как в течение последних десяти дней она становилась все более взвинченной. Жить с ним в одном доме и терпеть его безразличное отношение было подобно медленной пытке. Она не понимала, почему так должно быть.

Сверкнув глазами, Адам поддразнил ее:

— Да уж, денек! Разбери, что надо постирать, и мы бросим это в стиральную машину. А я приготовлю что-нибудь поесть. Если только ты не захочешь куда-нибудь пойти.

Выходить опять в эту темноту и морось не хотелось. Она покачала головой.

— Я лучше останусь дома. Только пусть это не останавливает тебя…

— Не остановит, я тебе обещаю. — В ласкающем тоне его голоса слышалась насмешка, когда он поднял ее чемодан, отнес его в спальню и положил на кровать. Селина шла за ним следом, устало переставляя ноги. Она не доверяла его шуткам. Она вообще не доверяла ему. И точка.

Но Селина не доверяла и себе, когда, находясь с ним в спальне, видела его хитрую, только ему принадлежащую улыбку, когда облегающий оливкового цвета джемпер так и соблазнял ее дотронуться до его великолепного торса. Она не доверяла своим безумным, иррациональным инстинктам. Поэтому она осталась неподвижно стоять у двери, с деревянным лицом. Вдруг Адам широко улыбнулся и направился к ней, но прошел мимо, задержавшись только для того, чтобы провести указательным пальцем по ее изящному носику и пробормотать:

— Ужин будет готов через полчаса, лапочка. И не волнуйся. Ночью все будет хорошо, я обещаю!

Он мягко прикрыл за собой дверь, а она, окаменев, тупо уставилась в пространство. Селина не понимала его двусмысленного намека! Выйдя из оцепенения, она заставила себя распаковать чемодан, отложить в сторону вещи, требующие стирки. Их, на удивление, оказалось мало. Селина выбрала свежее белье и свое любимое домашнее платье до колеи, без выреза и с пояском, а потом пошла в душ.

Она не останется в своей комнате, сославшись на головную боль. Если он собирается подразнить ее, потренировать свое умение доводить ее возбуждение до крайней степени, она сумеет показать ему, что значит чувствовать себя отверженным. Учеба далась ей трудно, зато теперь она знает, как обращаться с ним.

Но уже через час она не была так уверена в себе. Не то чтобы он пытался что-то предпринять — причина была в другом. Адам даже не коснулся ее. Но его медленный, скользящий, ласкающий взгляд произвел на нее большее воздействие, чем откровенное объятие любого другого мужчины.

Они ужинали за кофейным столиком в гостиной. Адам приготовил простую еду: яичница с жареными грибами, сыр и фрукты. И опять его отношение к ней изменилось. Теперь он относился к ней как к своему лучшему другу.

Селина вызвалась приготовить кофе в качестве своего вклада в совместный ужин. Облокотившись на кухне на стол из нержавеющей стали, она ждала, когда кофе будет готов, и раздумывала, почему она чувствует себя сейчас совершенно свободно и спокойно, и одновременно как-то неестественно и неловко.

Когда она несла обратно поднос с кофе, ответ у нее уже был готов. Адам обращался с ней как с платонической подругой, разговаривал как с человеком, имеющим свое мнение и хорошо работающую голову. Селина говорила открыто, спокойно, обнаруживая, что их объединяют общие взгляды в политике, музыке, литературе. Они даже поддерживают одну и ту же благотворительную организацию. Она вдруг поняла, что в сущности ей нравится этот человек!

Испытывать к нему симпатию, уважать его взгляды не входило в ее планы. Никак нет! Так как же ей теперь быть? Селина твердо решила, что будет сознательно напоминать себе о том, какой же он на самом деле мерзавец.

Мерзавец разлил оставшееся вино в бокалы, проворно встал, чтобы взять у нее поднос, налил кофе и поставил перед ней чашку, и опять выбил у нее почву из-под ног своим вопросом:

— Так чем же тебя так расстроила Ванесса?

Селине потребовалось несколько секунд, чтобы, наблюдая за движениями его сильных рук, помешивавших сахар в чашке, вспомнить, что она зачем-то упомянула о своей ссоре с Ванессой, которая усугубила ее без того плохое настроение.

— А как ты думаешь? — ответила она вопросом на вопрос, лукаво улыбаясь и изящно пожимая плечами под тонким, облегающим тело атласным халатом.

Адам в свою очередь тоже иронично улыбнулся.

— Она, видимо, не в восторге от нашей женитьбы?

— Точно! — Ее томные золотистые глаза улыбнулись ему, и она почувствовала тепло, которое шло из прозрачной глубины его глаз. И весь мир сжался до размеров одной этой комнаты, их двоих в приятных волнах душевной близости.

Селина встрепенулась и стала чутко прислушиваться к тому, что он говорил ей, так спокойно и неторопливо, как будто ничто уже не могло нарушить это драгоценное состояние их тихой гармонии.

— Этого следовало ожидать, не расстраивайся. Она потом отойдет. — Он устроился поудобнее в кресле, скрестив длинные ноги и прикрыв глаза своими длинными густыми ресницами. — Ее всегда возмущало мое существование, она безумно ревновала при мысли, что у нас с отцом могут быть какие-то отношения помимо чеков на мое содержание, которые он регулярно высылал. Именно поэтому наши встречи, к сожалению, всегда приходилось держать в секрете.

— И ты не возражал? — не подумав, спросила Селина. Конечно, ему не было все равно, и сейчас не все равно, потому что, если бы его это не волновало, у него не возникла бы эта дикая идея насчет шантажа.

Адам покачал головой и медленно улыбнулся, почти убедив ее в том, что она ошибалась, когда настаивала на том, что его гложет жажда мести.

— Нет. Я вырос без комплексов. — И задумчиво добавил:

— Не совсем так. Когда мне было лет девять или десять, меня стало возмущать, что отец приходил только иногда, играл со мной, разговаривал, а потом исчезал на многие недели. В этот период я стал доставлять немало неприятностей. — Адам медленно и сердечно улыбнулся, сощурив глаза, а Селина вдруг почувствовала к нему нежность.

Она налила себе еще кофе и стала пить обжигающую жидкость, как бы наказывая себя за свой бездумный вопрос, а он задумчиво сказал:

— Мы с тобой во многом похожи. Мы оба знаем, чего хотим от жизни, и добиваемся этого. А главной причиной того, что у нас нет эмоциональной привязанности, является то, что в действительности мы чувствуем себя неуверенно. Твои родители рано умерли — это тоже форма отвержения, ты чувствовала себя брошенной — отданной, как бездомная собачонка, в чужие руки. Я раньше тоже чувствовал себя отверженным, пока моя мать не поняла, почему я стал плохо себя вести, и не объяснила мне все. — Он наклонился вперед, пристально глядя на нее — Она сказала, что мой отец любит меня и гордится мной. Но он не любит ее — по крайней мере, не так, как любит Ванессу. А раз так, то Мартин должен быть с Ванессой, но он приходит навещать меня как можно чаще и все время думает обо мне. После этого я смирился, что редко виделся с отцом, а через письма, которые он писал мне каждом неделю, стал лучше понимать его. — Адам улыбнулся. — Позже через те же письма я все узнал и о тебе — как ты пришла в их дом, какая ты смелая и горячая, как идут твои дела в школе. Как ты ударила Доминика и поставила ему синяк под глазом за то, что он вырвал все цветы, которые ты вырастила на своей части сада. Ты принесла много радости в его жизнь.

Его глаза потеплели так, что стали похожи на прозрачные зеленые озера, и она была не в состоянии оторваться от них.

— Его незатейливое любование твоим твердым девичьим характером заразило и меня. Я почувствовал твое обаяние еще задолго до того, как познакомился с тобой.

Это уже было слишком много, больше, чем Селина могла воспринять и осмыслить. Ей требуется какое-то время, чтобы обдумать все, что он только что рассказал. Усилием воли она оторвала взгляд от его твердого, почти гипнотического взгляда, и, допив остатки вина, уцепилась за единственную безопасную ниточку в его откровениях и спросила с хорошо разыгранной озабоченностью:

— Кстати о Доминике, ты видел его? Возвращается он на работу?..

• Предыдущая
• 25/35
• Следующая