Гранит и бархат - Армстронг Вера - Страница 30

• Предыдущая
• 30/35
• Следующая

И все же, несмотря на это, а может быть, благодаря этому, он интересовал ее все больше. Адам был суров и циничен, обладал острым холодным умом. Но под этим обличьем скрывались доброта, умение видеть жизнь во всем ее многообразии. Он старался понять других — об этом свидетельствовали его слова в защиту Ванессы, женщины, укравшей его отца у его матери.

Она ведь это сделала неосознанно. Если бы она не завоевала сердце Мартина всерьез и надолго, то он бы поступил благородно, узнав о беременности Элен. Он бы женился на ней, и сын его был бы рожден в браке. А его симпатия и сострадание к ней со временем могли бы перерасти в любовь. Адам действительно очень благородный человек, если даже оправдывает ложь, дикие фантазии и ненависть Ванессы.

— Проголодалась? — Он закончил раскладывать еду на салфетке и жестом пригласил ее сесть на ковер. — Никогда не могу устоять против пикника — даже в помещении. Так что присоединяйся.

Селине было все равно, где есть — на полу или за столом. Скорее всего, они едят вместе последний раз. Она опустилась рядом с ним на пол и постаралась забыть горькое чувство сожаления перед расставанием.

Ей это удалось, потому что она изо всех сил старалась казаться веселой, да и его беззаботное настроение немного помогло, а еще вино, еда, которую они ели руками, потрескивавшие в камине дрова. Когда они выпили последнюю каплю вина и доели последнюю крошку хлеба, он привлек ее к себе, и она не сопротивлялась.

Ей было так покойно, так хорошо и совсем не хотелось вставать и говорить ему, что пора ехать. Когда он, ласково погладив ее по щеке, спросил:

— Не хочешь посмотреть весь дом? — она пробормотала:

— Потом.

Селина почувствовала, как кончики его пальцев, лаская, скользили по щекам, губам, подбородку, поглаживая нежную кожу, спускались ниже, к шее, как будто он был слепцом, пытающимся наощупь узнать ее. Затем он начал расплетать ее косу, распуская волосы, запуская ладони в эту шелковистую каштановую гриву. Она повернула к нему голову, прижимаясь губами к бьющейся у него на шее жилке. Она чувствовала вкус его кожи, его запах, губы ее скользили все ниже, туда, к вырезу его рубашки, где атлас его груди покрывали жесткие темные волосы.

Селина услышала, как он судорожно втянул воздух, почувствовала сильное биение своего сердца и поняла, что совершенно не в состоянии вообще о чем-либо думать.

В своем страстном стремлении ласкать его и чувствовать его ласки она забыла обо всем на свете. Она жаждала получить то наслаждение, которое мог ей дать только он, и лишь невнятно простонала что-то, когда обнаружила, что они лежат на ковре у камина, отодвинувшись от подпиравшего их стула.

Адам приподнялся на локте, сузившиеся глаза, смотревшие на ее разгоряченное лицо, горели желанием. Селина чувствовала, что тонет в этом тепле и в стремлении погрузиться в любовный жар. Ее губы раскрылись, чтобы принять его губы, властные и жаждущие.

Повинуясь диктату своего разгоряченного тела, она прижалась к нему, дрожа от острого наслаждения. Когда его рука скользнула под ее свитер и, нащупав пышную грудь, начала ласкать ее, она поняла, что может умереть от этой сладостной муки. Она прижалась к его губам, требуя и умоляя продолжать, и вскрикнула, когда, прекратив вдруг возбуждающе поглаживать ее затвердевшие соски, он оторвался от ее губ и поднял голову.

И в этот мучительный миг Селина вспомнила, что он всегда так делает, порождая в ее теле желание, возбуждая его до такой степени, что она готова на коленях просить его о тех восторгах, которые он обещает, но никогда не выполняет это обещание. Она не могла поверить, что все снова повторится, что она, как последняя дура, опять позволит ему проделать это с собой.

Теперь в любую минуту он может встать и уйти, глядя на нее с презрением и жалостью. И она не могла понять, почему.

Непонимание того, зачем он так поступает, было сильнее стыда за то, что она опять позволила ему мучить себя, сильнее неудовлетворенного желания.

Селина чувствовала, что вот-вот разрыдается, она сама отпрянула от него, проглотив комок в горле, и спросила изменившимся голосом:

— Зачем ты меня мучаешь? Ты же не хочешь меня!

Адам ответил не сразу. Пауза казалась бесконечной, затем на его губах появилась неотразимая ленивая улыбка. Глядя на нее своими искрящимися глазами он спросил удивительным, неповторимым бархатным голосом, в котором чувствовалась нежность и волнение:

— Неужели? Лапочка, это для меня новость. Хочешь докажу, что ты ошибаешься?..

— Нет! — судорожно выдохнула Селина, пытаясь встать. Однако Адам не пустил, прижав своими сильными руками ее за плечи к полу.

— А я сказал, да! — произнес он с вызовом, не сводя глаз с ее разъяренного лица. — Нельзя делать подобные заявления и ожидать, что они пройдут без последствий.

Лицо Адама, каждая его резкая черта, каждый мускул выражали страстное желание, зеленые глаза потемнели. Селина же издала звук, похожий на всхлип. В камине затрещало полено, и ярко вспыхнувший огонь осветил античные черты его лица.

— Как же ты можешь говорить, что я не хочу тебя? — Его губы приблизились к ее губам, и она почувствовала его обжигающее дыхание. Она судорожно вздохнула и крикнула:

— Ты опять уходишь! Ты всегда уходишь.

— А-а. — В глубине его зрачков блеснул огонек понимания. Это было последнее, что она видела, потому что он поцелуями закрыл ее глаза. Затем его губы спустились к ее губам:

— Лапочка, это было не просто, — прошептал он. — Мне приходилось призывать на помощь все свое самообладание, чтобы отказаться от того, чего мне хотелось больше всего на свете, и что ты мне предлагала.

— У-у-у-ф! — Она не смогла найти слов, чтобы выразить негодование, которое моментально было погашено сладостным чувством, когда жар его губ коснулся ее разгоряченного рта. Селина застонала, чувствуя, что нестерпимое желание его ласк превращает тело в пылающий костер.

Кончик его языка, проникнув внутрь сквозь ее полураскрытые губы, коснулся ее языка. Охватившее его желание чувствовалось в его глухом голосе, когда он прошептал:

— Я хотел, чтобы ты почувствовала ко мне симпатию, прежде чем мы отдались бы друг другу. Мне было это необходимо. Я эгоист, да? — Адам стал слегка покусывать ее нижнюю губу, одновременно лаская ее языком, и прошептал. — До сегодняшнего дня мне казалось, что ты чувствуешь ко мне только отвращение и недоверие. Но сейчас мне впервые кажется, что это не так.

Селине казалось, что сердце ее разбухает в груди и готово разорвать ее. Неожиданное открытие потрясло и опечалило ее. Она любила его.

Как долго она старалась не признавать эту губительную для себя истину? Как долго она упрямо скрывала ее от себя самой?

Из-под ее прикрытых пушистыми ресницами глаз скатилась горячая слеза, и он медленно слизнул ее. И это нежное, легкое и доверительное движение окончательно сразило ее. Сердце разрывалось от нестерпимой любовной истомы, — Не плачь, — сказал он охрипшим от волнения голосом. — Теперь все будет хорошо. Поверь мне.

Поверить ему? Селина слишком хорошо его знала, чтобы сделать это. Она совершила колоссальную ошибку, полюбив его. Но как могла она объяснить это ему, не выдавая себя? Меньше всего ему хотелось бы слышать ее сентиментально-плаксивые признания в любви! Для него любовь всегда была глупой иллюзией!

Селина попыталась оттолкнуть его, но эта слабая попытка сопротивления неожиданно сменилась всепоглощающим желанием отдаться ему. Здравый смысл, осторожность, чувство самосохранения — все исчезло. Ей было нужно от него только одно, а потом она до конца своих дней будет жить воспоминаниями.

Но он отвел ее руки, в страстном объятии охватившие его, и стал целовать ее ладони, затем, встав на колени, приподнял ее и, держа руками ее голову, стал целовать ее так нежно и страстно, что она полностью отдалась охватившему ее сладостному чувству, совершенно забыв обо всем на свете.

• Предыдущая
• 30/35
• Следующая