Котэрра - Хаецкая Елена Владимировна - Страница 26

— Не знаю, — тупо отозвался я. По хребту ползли мурашки.

Майор крякнул и взглянул с упрёком. Видимо, ждал большей сообразительности.

— Те, кто сидел в лагерях, — явно испытывая за меня неловкость, пояснил он. — Ну и шпионы, разумеется… Как только о каком-нибудь персонаже становится известно, что он боится собак, читатель тут же настораживается. Он чувствует нутром, что перед ним потенциальный враг… И чтобы выработать у народа такой стереотип, потребовались многие годы и жертвы… Вспомните «Золотой ключик»! Ведь Алексей Толстой написал эту сказочку отнюдь не для собственного удовольствия. К вашему сведению, это был социальный заказ на уровне ЦК партии: противопоставить образ положительного пуделя Артемона отрицательному коту Базилио.

— Да, но… Там же ещё у него полицейские бульдоги… — робко заикнулся я, малость приходя в себя. Или наоборот. Не знаю.

— Верно, — сказал майор. — Бульдоги. Именно бульдоги. Есть у них в мордах что-то кошачье, вы не находите?.. Или взять того же Булгакова! Вы, видимо, полагаете, что роман «Мастер и Маргарита» так долго запрещали публиковать, потому что там действуют Иешуа и Воланд? Нет. Не печатали, потому что Бегемот! Кот Бегемот… Представь его нам Михаил Афанасьевич в образе пса — и никаких бы проблем не возникло.

— То есть как это? — позволил я себе возмутиться. — А остальное? Там же сатиры полно…

— А остального бы не было, — отечески ласково объяснил майор. — Остальное Булгаков как истинный художник просто вынужден был бы переделать… Кто-то из великих (Рембрант, если не ошибаюсь) сказал однажды: «Если я изменю цвет шарфа, мне придётся переписать всю картину». Вы улавливаете вообще, о чём я говорю?

И я вновь потряс головой: то ли утвердительно, то ли не очень.

— Проще всего с мультфильмами, — задумчиво продолжал майор. — Творческие коллективы вообще легче контролировать, нежели авторов-одиночек… Если обратили внимание, все наши мультики только и делают, что прославляют собак и очерняют кошек. «Голубой щенок» смотрели? Снят по нашим разработкам. Вот только с цветом главного героя перемудрили…

— А «Кот в сапогах»?

Майор несколько опечалился и со вздохом развёл руками.

— Классикам мы не указ, — с сожалением признал он.

— То есть вы нам предлагаете…

Договорить я так и не отважился. Да и что бы я стал договаривать?

— Я предлагаю вам понять… — Майор слегка повысил голос, — что простой советский человек по многим причинам отождествляет себя именно с собакой, а не с кошкой. Он знает своё место, он предан хозяину, готов самоотверженно за него умереть, готов всю жизнь просидеть на цепи…

«Не поддакивать! — стискивая зубы, мысленно твердил я себе. — Только не поддакивать! Лепит контру, а сам только и ждёт, когда кивну…».

— Да вы расслабьтесь, — успокоил майор. — Вас никто не провоцирует.

Перекривив физию в диковатой улыбке, я сделал вид, что расслабился.

— Поговаривают, у вас нелады с издательством, рукопись вернули?.. — как бы между прочим осведомился он.

Ну вот… Кажется, предисловие кончилось и разговор пошёл всерьёз. С тупой обречённостью я ждал следующей фразы.

— Тогда ещё один совет… — с безмятежной улыбкой продолжал майор. — Будете задумывать следующую повесть — найдите там местечко для какой-нибудь, знаете, симпатичной псины. Лохматой, беспородной… Причём чтобы не шавка была, а покрупней, посерьёзней… Уверен, у вас получится… Всего доброго. Привет супруге. Творческих вам успехов.

Нет, не желал бы я увидеть свою физиономию в тот момент. Тут представить-то пытаешься — и то неловко…

— Ну?.. Что?.. — с замиранием спросила жена.

Я рассказал. Она не поверила. И её можно понять, история была и впрямь невероятна. Какие собаки? Какие кошки? Тут вон того и гляди в диссиденты запишут, а ему, видишь ли, псину подавай! Беспородную, но симпатичную…

Поскольку версия о собственной невменяемости сильно меня обижала, мы попробовали зайти с другого конца и заподозрили в тихом помешательстве самого майора. В словаре иностранных слов 1888-го года издания нашёлся даже приличный случаю термин. «Галеомахия, греч. Преследование кошек из ненависти к ним». Но даже подкреплённая термином догадка эта выглядела весьма сомнительно, а дальнейшее развитие событий опровергло её начисто. Насколько нам известно, сероглазый майор ещё лет семь благополучно «сидел на культуре» и был отправлен в отставку сразу после путча. А КГБ не та организация, чтобы семь лет держать в своих рядах тихо помешанного.

Гораздо логичнее было предположить, что тема разговора вообще не имела значения. Майор мог беседовать со мной о спичечных этикетках, о парусной оснастке испанских галионов — о чём угодно. Важен был сам факт вызова. Пригласили, поболтали — да и отпустили на первый раз с миром. Иди, мол, и больше не греши…

Да, но грешить-то — хотелось. Ой, как хотелось… Мы уже вошли во вкус писанины, а это, братцы вы мои, покруче наркомании. То есть имело смысл прикинуться глупенькими и, не поняв очевидного намека, принять совет майора буквально. Пёс тебе нужен? Крупный? Лохматый?.. Сейчас сделаем.

И сделали. Честно сказать, повесть «Когда отступают ангелы» была нами написана исключительно ради положительного образа Мухтара. И вот тут-то и началось самое загадочное. Нижне-Волжское книжное издательство, столь лихо потопившее наш первый сборник, с удивительной расторопностью включило рукопись в план, хотя по составу (если, конечно, не считать нового произведения) она не слишком-то отличалась от предыдущей, с треском зарубленной.

Получалось, майор не шутил и не морочил мне голову. Мало того, спустя несколько лет мы чуть ли не с суеверным страхом обнаружили вдруг, что из всего нами написанного повесть «Когда отступают ангелы» — наиболее лояльное произведение. Слышались в нём твердая поступь рабочего класса, шелест алых знамен и бой курантов. А первым кирпичиком был именно образ лохматого симпатичного Мухтара.

Меня до сих пор тревожит эта загадка. Очень бы хотелось встретить майора и поговорить начистоту, но такая встреча, к сожалению, маловероятна. По слухам, он сейчас охраняет банк где-то в Иркутске, а нынешних виртуозов щита и меча лучше ни о чём не спрашивать. Секреты предшественников, насколько я понимаю, утрачены ими напрочь.

И вот ещё что непонятно: если наша госбезопасность и впрямь работала на таком уровне, что и Фрейду не снился, то как же это они, гады, Родину-то проспали, а?

Парамонов плотно прикрыл дверь, прошел на кухню и набрал номер профессора Дрофа. Ему повезло, Дроф еще не спал. «Здравствуйте, профессор, — сказал Парамонов. — Мне надо с вами посоветоваться». «Слушаю, коллега», — ответил Дроф. «Две недели назад я подобрал бездомного кота, — начал Парамонов. — На улице он все время попадался мне на глаза, грязный, жалкий. Смотрел на меня так, будто ждал, что я его позову к себе. И я позвал. Он пошел за мной, как собачонка. Уже тогда меня удивила его покладистость. Он позволил себя вымыть, а когда я показал ему кресло, он сразу понял, что это его место». «Что же здесь удивительного? — сказал профессор. — Скорее всего, он жил у людей и потерялся. Наголодался, отсюда и покладистость». «Возможно, — ответил Парамонов. — Но с тех пор, как он поселился у меня, я почти не сплю. Мне кажется, он наблюдает за мной». «Вы переутомились, — мягко произнес Дроф. — Поезжайте на дачу или к морю». «Усталость здесь ни при чем, — сказал Парамонов. — Вы бы видели его взгляд. Животные так не смотрят. Я подозреваю, что он понимает человеческую речь и даже умеет читать. На днях я застал его за чтением своей работы, он перелистнул страницу, а когда я вошел, сделал вид, что укладывается на ней спать». «Вы извините, коллега, но это похоже на МДП», — сказал Дроф. «Нет, профессор, мне прекрасно известны симптомы МДП. Я здоров». «Ну хорошо, завтра я посмотрю вашего кота, — пообещал Дроф. — Я занимался животными, изучал парадокс котенка Харрари. Возможно, это связано с вашими выходами из тела. Кстати, собаки ярче реагируют на бестелесные сущности. А пока, чтобы вам спокойно спалось, скажите при нем по телефону, что собираетесь усыпить его. Убедитесь, что это обыкновенный кот, а ваши подозрения — не больше, чем фантазии».