Выбери любимый жанр

Из варяг в хазары - Посняков Андрей - Страница 30


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

30

Правда, красавицами их назвать было нельзя, но уж тут Альв действовал по принципу — на безрыбье и рак рыба. Попробовать же красивую молодую рабыню очень хотелось, это правда. Но нельзя же было ссориться с давним компаньоном Истомой. Именно на него почему-то сильно надеялся Альв, когда вспоминал, зачем они здесь и кто их послал. Следить за молодым бильрестским ярлом Хельги. Вызнать о нем всё. Вот убивать или нет — Кошачий Глаз не помнил, давал ли такой приказ Дирмунд-конунг или нет. Ну, Истома должен знать… Что касается выполнения приказа Дирмунда — тут, к большому удивлению Альва, им удивительно везло. Как утверждал недавно вернувшийся из Булгара Истома, молодой ярл Хельги вместе со своей малой дружиной еще в Альдегьюборге нанялся в караван хазарского купца Вергела — их торгового конкурента, коего они так бездарно пытались задержать, выкрав дочку. Дочке удалось бежать, и, как сильно подозревал Альв, не без помощи кого-то из людей Копытной Лужи. Истома, кстати, думал точно так же и даже заявил, что тайно проводит дознание. Вот, правда, о результатах что-то не докладывал. Таким образом, этот самый Хельги двигался в одну сторону с караваном Лейва — в Итиль. Вот там-то и можно будет последить за ним попристальнее, а пока почему бы и не поразвлечься, тем более что Альв на этот счет уже думал — и кое-что придумал.

— Мы вот что сделаем, Лейв… — Он нагнулся и азартно зашептал что-то в самое ухо Копытной Лужи. Выслушав, тот кивнул и засмеялся. Потом выглянул наружу:

— Эй, Грюм! Да где там тебя носит? Давай живо сюда.

И ни Лейв, ни Альв Кошачий Глаз, ни даже многоопытный Хакон не замечали то, что давно уже должны были заметить, если б были озабочены целостностью каравана больше, нежели потаканием собственным прихотям. Праздное безделье развратило их, на время притупив осторожность и звериную хитрость, которой так славились викинги. Ибо имеющие глаза давно увидели бы дымы близких костров на горизонте и фигуры одиноких всадников, иногда неосторожно показывавшихся на утесах. А по ночам где-то, всё ближе и ближе, позвякивало железо. Что это было? Стремена? Мечи в ножнах? Бряцанье щита о кольчугу? Никто не замечал, не слышал…

Никто, кроме Истомы. Вот уж у кого чувства отнюдь не были утеряны за время сладостного ничегонеделанья, а, наоборот, еще более обострились в связи с необходимостью постоянно стеречь неожиданно свалившуюся на голову рабыню. Уж кто-кто, а Истома примечал всё: и дымы кострищ, и всадников, и подозрительные звуки перед рассветом. Нет, и раньше встречались по берегам кочевые племена, и даже мирно приходили к стоянкам — меняли кобылье молоко на стеклянные бусы. Приходили… Но то были мирные люди, а эти… кто их знает?

Ну вот опять… На противоположном берегу, у самой излучины, вновь замаячил всадник. Подобравшись к воде, Истома отвязал от ладьи лодку-однодеревку.

— Рыба-то на стремнине играет, — сказал он, словно бы сам себе. Схватил весло, погреб…

Пока догреб Истома до того берега, сошло с него сто потов. Упарился: еще бы, река-то широкая, да и весло — не весло, а тьфу, обрубок — попробуй-ка погреби. Еле дождался того момента, когда нос однодеревки ткнулся в прибрежный песок. Чуть вытащив лодку, чтобы не унесло течением, Истома выбрался на заросший осокой берег. Впереди, прямо перед ним, вздымались к самому небу огромные кручи. С самой вершины, густо поросшей елками, спускалась к реке узкая, змеящаяся между кряжами тропинка, щедро усыпанная камнями самых различных размеров и форм. За одним из таких камней притаился человек с натянутым луком. В лисьей мохнатой шапке, в мягких сапогах из козлиной кожи, с кривым мечом у пояса. Темные узкие глаза настороженно зыркали из-под косматых бровей, целясь прямо в спину Истомы. А тот, беспечно насвистывая, возился с лодкой. Подтянул поближе, привязал, вытащил весла, обернулся.

— Салям, Сармак! — кивнул он тому, что таился за камнем.

— Здрав будь и ты, Истома-хакан, — покинул укрытие Сармак — тот самый угрюмый болгарин, что не так давно выручил его с лошадьми. Впрочем, болгарин ли? Нет, печенег! Один из тех, что волками рыскали по степям, неся несчастья хазарам. Пока еще только хазарам…

— Ну что? — Печенег кивнул на левый берег, где были разбиты шатры и суетливо копошились люди.

Истома усмехнулся:

— Где?

— Там, за излучиной, через три поворота. У большого черного камня, где порог.

— У какого камня?

— Да он приметный, с руной «Путь», в виде ползущей змеи. Заметишь.

— Плату принес? — Истома зачем-то оглянулся на тот берег, словно оставшиеся там караванщики могли подслушать беседу, которая велась на языке хазар, схожем с болгарским и языком кочевников-печенегов. В принципе, это был один и тот же язык — тюркский. Кстати, и писали на нем тоже рунами, только, конечно, отличными от северных, норманнских.

Вместо ответа Сармак полез за пазуху.

— Вот. — Он протянул на ладони крупный изумруд, отшлифованный ярким овалом и оправленный в золото. Глаза Истомы алчно зажглись. Не обманул, печенег! Задаток оказался хоть куда. Тем не менее Мозгляк нарочито небрежно замотал изумруд в тряпицу и осведомился насчет остального.

— Остальное — потом. Как сделаешь. Не бойся, не обманем.

Еще раз напомнив предателю про камень с рунами, Сармак исчез за камнями. Где-то рядом раздалось конское ржание.

Дождавшись, когда печенег уйдет, Истома, не удержавшись, развернул тряпицу и долго всматривался в матовый огонь камня. Затем осторожно спрятал самоцвет в пояс и, довольно прищелкнув языком, направился к лодке…

Якимча с рождения был тупым. Некоторые дети почти с колыбели резвы, другие — тихушники, некоторые — плаксы или, наоборот, слишком смешливые, а вот Якимча был тупой. С трудом доходили до него самые простые понятия, родичи рукой махнули — тупой и тупой. Хорошо хоть, боги силенкой не обидели — дали на троих, если не больше. Росту Якимча большого, косая сажень в плечах. Голова, правда, маленькая, сам-то пучеглазый, рот слюнявый, нос вислый, как коровий сосок. В общем, вид как вид, обычный. Родись Якимча где-нибудь среди свободных бондов севера — знатным стал бы берсерком, медведем-воином, впадающим во время битвы в магическое исступление, безмозглым, зато чрезвычайно воинственным и опасным, как для врагов, так и для своих. А если б так случилось, что родился Якимча беком, — стал бы беком-правителем, ничуть не хуже других, это ничего, что ума нету, для правителя-то ум без надобности, многие прекрасно без ума обходились, обходятся и обходиться будут. Да велика ли важность — ум? Как говорят хазары: ум — или он есть, или его нет. Вот последнее — как раз про Якимчу.

Не на далеком Севере родился Якимча, и не в богатом и знатном роде, а то бы и вправду скоро князем стал, звался бы — Якимча Тупой, или нет, советники бы поблагозвучнее прозвище придумали, к примеру — Якимча Неистовый, или, еще лучше, — Якимча Справедливый. Но не повезло Якимче, что поделать. Появился он на свет лет за двадцать до описываемых событий в лесной мерянской семье, из тех, что не имеют ни городов, ни кораблей, ни торговли, а живут в землянках, зарывшись в землю. Тесно, неудобно, да зато тепло. И всё бы и здесь хорошо было, да только, вот беда, соседнее племя постоянно разбоем промышляло; как-то раз и напали. Выглянул Якимча из землянки, посмотреть, что за шум. Тут его дубинкой по башке и огрели. И так-то ума не было, а уж от такого удара… Короче, очнулся Якимча связанным и в беспросветное рабство проданным. И началась его рабская жизнь, к которой, впрочем, Якимча быстро привык и даже находил в ней определенное удовольствие. И, главное дело, ущербным себя не чувствовал. Ум-то — он рабу зачем? За раба всё хозяин решает — что делать, что есть, где и с кем спать. На то он и хозяин, чтобы всё решать. А от раба что нужно? Послушание и работа. Кинет хозяин лепешку заплесневелую — с радостью подними и вкушай благоговейно. И хозяином своим гордись — вона он какой сильный да мудрый. А уж какой уважаемый — все соседи боятся. Зато живи себе с ним, как за каменной стеной, забот-хлопот не зная. Было б хоть сколько-нибудь мозгов — гордился б такой жизнью Якимча. Ну и что, что свободы нет. Зато покормят вовремя, и это есть… учеными словами говоря — уверенность в завтрашнем дне!

30
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело