Первый поход - Посняков Андрей - Страница 44

• Предыдущая
• 44/62
• Следующая

– Черт побери, и это знают! – выругался Седрик, прочитав письмо. – Откуда они могут знать о монастыре? – Он строго взглянул на слугу – невысокого тощего человечка в длинном черном плаще. Тот пожал плечами и предположил, что о монастыре им вполне могла рассказать сама похищенная.

– Да уж, эта может, – согласно кивнул купец. – Поди, спелись уже…

Он задумался, нервно зажав в кулаке окладистую густую бороду, белое лицо его было мрачным, брови насуплены. Давно уже была обещана монастырю непутевая дочь его, Гита, не такой уж маленькой была та обитель, чтобы не исполнить обещанного, да и – главное – Мордред, советник уэссекского корля Этельвульфа, был родным братом матушки настоятельницы, а в Уэссексе крутил Седрик большие дела – и с сукном, и с рабами, – все при посредничестве Мордреда, через еврейских торговцев и викингов. Не с руки было Седрику ссорится сейчас с монастырем, ох, не с руки, да и Гита – надеялся – в обители все ж таки исправится хоть чуть-чуть, а там, глядишь, и сама настоятельницей станет, нынешняя матушка аббатиса, чай, тоже не вечна.

Купец сидел в резном полукресле, поставив ноги на низенькую скамеечку, обитую лиловым бархатом. В просторной комнате на втором этаже каменного дома горели жаровни, распространяя вокруг тепло и запах лаванды. В небольшие оконца, выходившие во двор, были вставлены полупрозрачные кусочки цветного стекла. По мозаичному полу, словно в церкви, бегали разноцветные зайчики – синие, желтые и красные. Седрик протянул руку, взял стоящий на столе увесистый оловянный кубок с элем. Выпил. Усмехнулся.

– Значит, так, – посмотрев на помощника, произнес он. – Отправишь сейчас же людей с поклажей… да так, чтоб видно было, что это тяжелая поклажа… Пусть положат ее под старую лодку… Вечером зажжем факелы… А ты тем временем возьмешь людей и… – Нагнувшись, Седрик что-то зашептал помощнику на ухо.

А этот парень не очень-то откровенен, – посмотрев на Ульву, сделал заключение монах… Черный друид Форгайл. Он чувствовал, что шулер явно чего-то недоговаривает, по крайней мере, рассказал далеко не про всех тех, о ком Форгайл слышал когда-то из уст честерского волхва Вульфрама. Применять к молодому негодяю волшебные чары друидов было некогда. Да и могло не сработать: Ульва не очень-то верил ни в друидов, ни в колдовство, ни в богов. А это плохо, когда человек неверующий циник. Не очень-то сподручно пробовать на нем волшебство. Потому Форгайл лишь пожал плечами, отпил вина да, похлопав собеседника по плечу, спросил, как мог душевнее:

– Что ж ты не рассказываешь мне об Альстане Вороне, друг мой?

Ульва чуть было не подавился костью.

– И о Немом, и о Худышке… кто там еще сейчас с Вороном?

– Кроме этих трех нет никого, – машинально отозвался шулер и понял, что проговорился. Не краснея, тут же начал врать, дескать, вся шайка Ворона давно подалась на промысел в Йорк, потому, мол, и не счел нужным о них упомянуть. Зачем, коли те в Йорке?

– В Йорке, говоришь? – Монах недоверчиво посмотрел на Ульву, и тот вздрогнул. Черные глаза паломника словно бы прожигали его насквозь, становясь все больше, больше, больше… Вот они уже закрыли все!

– Говори, – тихо приказал друид.

– Да, они здесь, – монотонным голосом отвечал шулер. – Все трое. На заброшенной вилле возле реки. Ворон и его люди сторожат на вилле каких-то пленников, я не знаю кого. Между делом промышляют разбоем…

Голова Ульвы бессильно упала на стол.

– Эй, хозяин, – обернулся друид. – Еще эля для моего друга!

Стемнело, и над каменной оградой, окружающей богатый дом Седрика, зажглись три факела. Яркое, прыгающее на ветру пламя выхватывало из надвигающейся темноты толпившихся на дворе воинов.

– Едем? – увидев выходящего из дома купца, нетерпеливо поинтересовался один из них.

– Рано, – успокоил его Седрик. – Мои люди дадут знать. – Он оглянулся на высокую башню, недавно выстроенную в самом углу двора. С башни этой открывался обширный вид на всю округу, до самого моря. Видна была и рыбачья пристань на берегу реки Ди, вернее, сейчас уже не видна, но вот если там тоже зажгут факелы, то… Факелы так и не зажглись. Выждав всю ночь, Седрик наконец махнул рукой.

Сквозь распахнутые ворота выехал отряд воинов с золотыми единорогами на щитах – гербом короля Этельвульфа. Всадники проскакали по рыночной площади, пустой, ввиду позднего времени, нырнули в узкую улочку у базилики и, резко свернув, выехали за городские стены. Впереди несся сам Седрик – в серебристой кольчуге, алом плаще, в полукруглом позолоченном шлеме с широким наносьем. Городские собаки провожали отряд остервенелым лаем.

– Закрывайте ворота, ребята, – спустившись с башни, приказал слугам маленький смешной человечек в длинной черной тунике, перехваченной серебристым поясом. Винитер, помощник и мажордом купца.

Выехав за город, всадники с Седриком во главе перешли на галоп. Мелькнули слева городские стены, справа – темные заросли. Впереди блеснула широкая лента реки. Вот и рыбачья пристань. Старая лодка. А под ней… Под ней, с аккуратно перерезанными шеями, лежали двое воинов Седрика. Те, что следили. Те, что видели. Те, что должны были подать знак…

– Я убью этого поганого монаха! – Разозленный, купец вскочил в седло. И снова помчались воины, прихватив с собой остывшие трупы. Осталась позади рыбачья пристань с широкой лентой реки. Промелькнули слева темные заросли. Справа показалась городская стена. Вот и ворота… Стража. Собачий лай. Узкие улицы. Старая базилика. Площадь, пустая и гулкая. Вот и дом. – Эй, слуги, отворяйте ворота! Винитер, зайди потом посоветоваться…

Утром пошел дождь. Он не перестал и к обеду, лил и после полудня и, вполне вероятно, собирался точно так же лить вечером, а быть может, и ночью. Улицы города – в основном не мощеные, а те, что мощенные, так еще римлянами, да и то на них грязи хватало, – быстро превратились в непроезжие лужи, грязные, большие, холодные. Редкий прохожий осмеливался перемахнуть их с разбегу, а кто и осмеливался – так поднимались такие брызги, что лучше б и не прыгал, сердечный, лучше б, как все, – бочком, бочком, по самому краешку…

Выглянув в узкое окошко корчмы, красавица Гита недовольно поморщилась. Выгнала с постели очередного молодого парня, что брала каждую ночь в качестве грелки и утешения и каждую ночь использовала, а использовав, прогоняла. Потянулась, широко зевнув и показав великолепные зубы – впрочем, в этой девушке все было великолепным, кроме души. Обнаженная, походила по комнате – ах, как волнительно колыхались ее бедра и грудь! – нагнулась к открытому сундуку. Порылась, натянула длинное платье темно-зеленого бархата, отороченное по вороту и манжетам тонкой золотой нитью. Застегнула воротник серебряной фибулой с крупным красноватым камнем. Посмотрелась в серебряное зеркало, поставленное по приказу хозяина корчмы Теодульфа, и, оставшись вполне довольной увиденным, быстро распахнула дверь.

– Ой!!!

Подсматривающий за нею мальчишка-слуга, получив по лбу, с воем покатился по полу.

– Найдешь хозяина, – усмехнулась Гита, – скажешь, чтоб шел быстро сюда.

Поднявшись, мальчишка кивнул, потирая ушибленный лоб, и бросился искать Теодульфа. Впрочем, того и не надо было искать. Чего его искать? Вон он, за прилавком, вернее, у большого, заставленного крынками, горшками, кувшинами стола, что слева от очага. Улыбаясь гостям, лично разливал эль по кружкам, гонял слуг: это тому неси, это этому, подай с поклоном, да смотри не расплескай по пути, растяпа. Особенно вон того ублажи, во-он в дальнем углу сидит, неприметненький такой, маленький, в длинной черной тунике.

Подбежав к хозяину, мальчишка поклонился и что-то быстро сказал. Кивнув, Теодульф долил до конца эль и удалился, незаметно показав служкам увесистый волосатый кулак.

– Как спалось, госпожа? – войдя, поинтересовался он.

– Неважно. – Гита махнула рукой. – И вообще, все у нас неважно. Сам знаешь, папаша, козел, не очень-то хочет выкупать родную доченьку!

• Предыдущая
• 44/62
• Следующая