Воевода заморских земель - Посняков Андрей - Страница 39

• Предыдущая
• 39/79
• Следующая

– Не, я девок люблю, – под общий смех покачал головой Олелька. – А только видел я недавно этого парня у здешней церкви.

– И что он там делал?

– Молился.

– Что?

– Молился, говорю. Ну, молитвы чел. «Отче наш», по-моему.

– Молился, говоришь… – Кривдяй нехорошо прищурился. – Ну, тихоня Тламак, выходит ты хитрей, чем кажешься. Намного хитрей. Ну да ничего, и на хитрую жопу кой-что найдется.

Выпроводив надоевших гостей, корчмарь задумчиво заходил из угла в угол, вспоминая ацтекские слова, те, которые знал. Для разговора с главным, Таштетлем, с глазу на глаз, без переводчика. Вспоминались слова плохо. Ну, не помнил Кривдяй ни «врага», ни «предателя». Одно только вспомнил – «коатль» – «змееныш».

Олег Иваныч проснулся посреди ночи и уставился в потолок, расписанный по местным обычаям красным и синим узором. Что-то непонятное снилось. Нехорошее такое. То змеи какие-то, скользкие, отвратительные, то районный прокурор Чемоданов с большим обсидиановым ножом в руках. Грозя ножиком, прокурор дико ругался на языке науйя, а потом вдруг обратился в тощего купца Таштетля, похожего на общипанную ворону. Таштетль перестал ругаться, зато замахал саблей и приговаривал: «Глаз, он шипить, когда его вымают». Совсем, как когда-то злодей Матоня, сосланный по приговору новгородского суда на дальние северные острова, где, вероятно, и сгинул давно вместе с подельником своим, корчмарем Явдохой. Туда и дорога. А вот Таштетль… Хитер больно купец. Когда еще уезжать собирался – а все сиднем сидит. Один толстый отъехал – Аканак – что на пучеглазую рыбу смахивает. За товаром, сказал. А Таштетль здесь остался – за торговыми агентами присматривать да товаришко какой скупать. Тламак – переводчик – с ним. К нам больше носа не кажет – видно, Таштетль запретил. Хотя Ванька вроде с ним подружился. Надо будет попросить – пускай дружка своего поподробней о Таштетле выспросит. Пускай…

Олег Иваныч перевернулся на левый бок, обнял спящую супругу. Ближе к утру задремал. Только уснул – стук в дверь. Настойчивый, громкий.

– Кого с утра черти носят?

– Беда, батюшка воевода! – с криком распахнул дверь стражник. – Войско чужое к посаду идет! Масатланские купцы увидали.

– Войско? – Олег Иваныч не показал виду, что известие его взволновало – нечего панику наводить. – Ну и что, что войско? Дежурная стража что, не знает что делать? Ворота на засовы, войско на стены, пушки заряжать. Все пока.

– Давно так и сделали, батюшка воевода!

– Ну и молодцы. Теперь ждите. Скоро самолично прибуду. Старшего дьяка разбудили?

– Уже.

– Ну, ждите. – Не дожидаясь ухода стражника, Олег Иваныч широко зевнул и лениво потянулся за одеждой. Дождавшись, когда за воином хлопнула дверь, он тут же вскочил и быстро оделся: узкие немецкие штаны, сапоги, короткую куртку-вамс, сиреневую, с золотой вышивкой. Прицепил к поясу шпагу.

– Латы надень, – открыла глаза Софья. – Те, нюрнбергские. Легки, удобны, прочны. Да и вид имеют достойный – сразу видно, адмирал-воевода, а не шпынь какой ненадобный.

– Латы… – Олег Иваныч задумался. Жена дело говорила. Вышел в горницу, кликнул слуг – одеваться.

У стен посада уже кипела деловитая суета. На башнях калили ядра, кипятили котлы – лить на головы осаждающим. В сторону гор грозно смотрели мощные пушки. В гавани поднимали паруса суда, поворачиваясь бортами к берегу – немалое артиллерийское подспорье. У дальней стены распоряжался Гриша. Махнув ему рукой – продолжай, мол – Олег Иваныч забрался на воротную башню. Поздоровался со стражей, с пушкарями. Лично осмотрел пушки – на башне их было четыре. Средь них самая мощная, устрашающая – «Серебряный Змей», три года назад отлитая в Новгороде. По обеим сторонам ствола с изображением обвивающей его серебряной змеи имелись специальные шипы для наведения, отлитые вместе со стволом. Шипы опирались на тяжелый деревянный лафет с винтовой системой наведения – с помощью вертикально закрепленного винта жерло пушки можно было легко поднимать и опускать. Подобный же винт был закреплен и горизонтально – для наведения орудия вправо-влево. Рядом с пушкой в специальном ящике лежали чугунные ядра размером с человеческую голову. Около них суетился артиллерийский наряд – трое белых парней с перекатывающимися под одеждой мускулами. Парни беспрекословно подчинялись старшему – немногословному индейцу лет тридцати, одетому в красно-черный короткий кафтан европейского покроя, из тех, что были в моде в Новгороде, Швеции и Ганзе лет тридцать назад.

– Прохор Коитль, – представил его поднявшийся на башню Гриша. – Лучший новомихайловский пушкарь.

Индеец молча поклонился, скрестив на груди руки.

– Откуда огненный бой ведаешь? – удивленно поинтересовался Олег Иваныч.

– Был мастер. Овчинников Иван, из Русы. Пять лет назад помер,– кратко пояснил Прохор. – Хороший был человек, царствие ему небесное.

Пушкарь перекрестился.

Достав подзорную трубу, Олег Иваныч внимательно осматривал окрестности. Уходя от ворот, поднималась в горы дорога, примерно через полверсты делающая крутой поворот у высокой красной скалы с росшей на ее вершине кривоватой сосной или иным каким деревом – адмирал-воевода не шибко разбирался в ботанике. Дорога исчезала за скалой, уходя в отроги – в принципе, вражеское войско могло показаться внезапно, в любой момент.

Олег Иваныч повернулся было к Грише – отдать приказ выставить на скале наблюдателя. Потом вдруг посмотрел на пушку, задумался. Спросил Гришу о неизвестном войске.

– Купцы-масатланцы не успели к вечеру к нам, – охотно разъяснил Гришаня, поднявшийся сегодня, видно, гораздо раньше воеводы. – В горах ночевали. К утру пошли к ключу – за водой – а там лагерь! Хорошо – рано заметили, ноги в руки – да бежать скорее. Говорят, человек триста.

– Всего-то?

– Ну, вероятно, это только разведка.

– Тоже верно. Ладно, поглядим. – Олег Иваныч подозвал старшего пушкаря. – Ту скалу видишь?

Индеец кивнул.

– Сосну собьешь с первого выстрела?

Прохор неожиданно улыбнулся. Кивнул, вытащил из-за ящиков деревянный угольник с делениями, гирьку-отвес. Отправив пару человек к винтам наводки, подошел к пушке, к самому жерлу – начал что-то измерять, подвесив гирьку и командуя наводчикам:

– Полвинта… Треть… Четверть.

Чесал затылок, шептал про себя какие-то цифры.

Потом обернулся к Олегу Иванычу: чумазый, пахнущий порохом и серой. Улыбнулся, сверкая зубами.

– Хороша пушка. Такой не видел еще. У нас все с казенника заряжались – иногда и вырвет казенник, как пересыплешь зелья. А эта – с жерла заряжается, да и зелье крупное – не то что наша прежняя пыль. Такое зелье вели пушкарям осторожно использовать, особенно в старых пушках. Больно мощное.

– Новгородского помола зелье, – довольно пояснил Олег Иваныч. – Жаль, маловато его осталось. Ничего, скоро свое зелье приготовлять будем. Вот серу да селитру разыщем… Смотрите-ка, кто это?

Из дубовой рощи, что слева от масатланской дороги, выбежал человек – судя по одежде (набедренная повязка и ожерелье) – индеец. Быстро добежав до стен посада, он остановился подле ворот и громко сообщил:

– Идут.

С башни ему сбросили веревку с петелькой на конце. Ухватившись за веревку, индеец продел ногу в петельку и в несколько секунд оказался на башне.

И тут же, почти сразу, из-за красной скалы показалось войско. Первыми шли молодые мускулистые воины в хлопковых стеганых панцирях, с деревянными мечами, утыканными острым вулканическим камнем обсидианом. Головы воинов украшали разноцветные перья кецаля и устрашающие деревянные шлемы. На плечах некоторых красовались пятнистые шкуры оцелота. Целый лес копий колыхался над головами.

• Предыдущая
• 39/79
• Следующая