Барраяр - Буджолд Лоис Макмастер - Страница 73

• Предыдущая
• 73/76
• Следующая

– Да, можно.

В итоге император потанцевал с новобрачной, съел три пирожных с кремом и, довольный, был унесен в постель. А вечер покатился дальше, набирая обороты веселья.

– Танцуете, миледи? – с надеждой спросил Эйрел у Корделии.

Решится ли она попробовать? Оркестр играл медленный танец отражений – надо полагать, она сумеет не сбиться. Корделия кивнула, и Эйрел, осушив бокал, вывел ее на вощеный паркет. Шаг, поворот, взмах руки… Сосредоточившись, она сделала неожиданное и очень интересное открытие: вести в этом танце мог любой из партнеров, и если оба были внимательны и быстро реагировали, то со стороны не замечалось никакой разницы. Она попробовала несколько собственных поворотов и приседаний – и Эйрел ловко ей подыграл. Они перекидывали инициативу, как теннисный мячик, и игра становилась все интереснее – пока не кончились музыка и силы.

На улицах Форбарр-Султана уже таял последний снег, когда капитан Вааген позвонил Корделии из госпиталя.

– Пора, миледи. Я сделал все, что можно было сделать in vitro. Плаценте уже десять месяцев, и она явно стареет. И компенсировать это с помощью репликатора больше нельзя.

– Ну так когда?

– Хорошо бы завтра.

В ту ночь она почти не спала. На следующее утро вся семья отправилась в Императорский госпиталь: Эйрел, Корделия, граф Петер в сопровождении Ботари… Корделия была не в восторге от присутствия свекра, но ничем не выдала своих чувств, памятуя, что худой мир лучше доброй ссоры. Иного выхода просто не было – пока старик не соизволит помереть, ей от него не избавиться. Их вражда огорчает Эйрела – так пусть по крайней мере вина за это лежит на Петере, а не на ней.

«Делай что хочешь, старик. Твое будущее могу тебе подарить только я. Мой сын поднесет факел к возжиганию в твою память».

А вот Ботари она очень обрадовалась.

Лаборатория Ваагена занимала целый этаж в новом здании исследовательского комплекса. Корделия переместила его из старой лаборатории, чтобы капитана не мучили воспоминания: в один из своих первых визитов после возвращения в Форбарр-Султан она нашла Ваагена чуть ли не в слезах. Работать он не мог, объявив, что каждый раз, как входит в это помещение, перед глазами у него встает картина ужасной смерти доктора Генри. Даже самые тихие звуки заставляли Ваагена вздрагивать.

– Я же разумный человек, – хрипло пожаловался он. – Не думал, что подвластен глупым суевериям.

И Корделия помогла ему принести возжигание покойному на лабораторной горелке, а переезд замаскировала под повышение.

Новая лаборатория была светлой, просторной, и ничьи духи тут не витали. Прибытия Форкосиганов ожидала целая толпа заинтересованных медиков – акушеры, гинекологи, хирурги, включая доктора Риттера, будущий лечащий врач Майлза и его же хирург-консультант. Смена караула. Родителям понадобилось чуть ли не применить силу, чтобы пробиться поближе.

Вааген суетился, счастливый и важный. Он все еще не снял черной повязки, прикрывающей глаз, но пообещал Корделии, что в ближайшее время соберется сделать последнюю операцию. Техник вкатил маточный репликатор, и Вааген замешкался, словно решая, как облечь должной торжественностью то, что, как знала Корделия, было самым простым делом. Решив ограничиться небольшой лекцией для коллег, он подробно описал им состав гормонов и питательных веществ, вводимых в соответствующие трубки, растолковал показания приборов, обрисовал происходящее внутри репликатора отделение плаценты и охарактеризовал различия между репликаторными и естественными родами. Впрочем, о некоторых различиях Вааген умолчал.

«На это следовало бы посмотреть Элис», – подумала Корделия.

Заметив, что она наблюдает за ним, Вааген смущенно замолчал и улыбнулся.

– Леди Форкосиган, – он указал на крышку репликатора, – не хотите ли взять честь на себя?

Она протянула руку, помедлила и обернулась к мужу.

– Эйрел?

Он шагнул вперед.

– Ты уверена, что я смогу?

– Если ты в состоянии откупорить консервную банку, то и это тоже можешь.

Оба взялись за запоры и одновременно отодвинули их, подняв герметичную крышку. Доктор Риттер шагнул вперед и точным движением виброскальпеля рассек толстый войлочный слой питающих капилляров. Он высвободил крошечное существо из последнего слоя биологической упаковки, очистил ему рот и нос от жидкости перед первым изумленным вдохом. Обхватившая плечи Корделии рука Эйрела сжалась так сильно, что ей стало больно. Он судорожно сглотнул и поморгал, чтобы вернуть обычную сдержанность своему лицу, сияющему торжеством и болью.

«С днем рождения, – подумала Корделия. – Что ж, цвет у него вполне нормальный».

К сожалению, больше похвалиться было нечем. Контраст с младенцем Айвеном был потрясающий. Несмотря на дополнительные недели вынашивания – десять месяцев против нормальных девяти, – Майлз едва достигал половины роста Айвена при рождении. Тельце ребенка было скрюченным и сморщенным, позвоночник заметно деформирован, а подтянутые к животу ножки не желали разгибаться. Пол был мужской – вот тут сомневаться не приходилось. Но первый крик Майлза был тоненьким и слабым, совершенно не похожим на гневный голодный вопль Айвена. Корделия услышала, как за ее спиной разочарованно фыркнул граф Петер.

– Он получал достаточно питания? – спросила она у Ваагена, с трудом удерживаясь, чтобы не повысить голос.

Вааген беспомощно пожал плечами:

– Столько, сколько мог усвоить.

Педиатр и хирург положили Майлза под согревающую лампу и начали осмотр. Корделия и Эйрел стояли по обе стороны от них.

– Этот изгиб распрямится сам собой, миледи, – указал педиатр, – но нижнюю часть позвоночника надо прооперировать как можно раньше. Вы были правы, Вааген – процедура для максимального развития черепа запаяла бедренные суставы. Вот почему ноги закрепились в таком положении, милорд. Операция освободит кости, но до этого он не сможет ни ползать, ни ходить. Я не рекомендую делать эту операцию в первый год жизни, пусть ребенок сначала окрепнет и наберет вес…

Хирург, проверявший ручки младенца, вдруг чертыхнулся и схватился за медсканер. Майлз тихо мяукнул. У Корделии оборвалось сердце.

– Дьявольщина! – сказал хирург. – У него сломано предплечье. Вы правы, Вааген, кости у ребенка ненормально хрупкие.

– По крайней мере они у него есть, – вздохнул Вааген. – Был момент, когда мне казалось, что их не будет.

– Будьте осторожны, – сказал хирург, – особенно с головой и позвоночником. Если остальные кости такие же плохие, придется придумать какие-то средства…

Граф Петер повернулся и зашагал к двери. Эйрел стиснул зубы и, извинившись, последовал за отцом. Сердце Корделии разрывалось на части, но, убедившись, что на ручку уже наложили иммобилизатор и что теперь врачи будут поосторожнее, она оставила их и пошла за Эйрелом.

Разъяренный граф метался по коридору; сын стоял перед ним, напряженный и натянутый как струна. Сержант Ботари безмолвным свидетелем маячил на заднем плане.

Граф заметил ее.

– Ты! Ты меня водила за нос. И это ты называешь «прекрасным лечением»? Ха!

– Лечение и в самом деле было прекрасным. Майлз, несомненно, в гораздо лучшем состоянии, чем был. Никто не гарантировал нам безупречного ребенка.

– Ты лгала! И этот проклятый лекарь тоже лгал!

– Нет, – возразила Корделия. – Я пыталась вам точно рассказывать о ходе экспериментов Ваагена. Он достиг того, что обещал.

– Я знаю, чего ты добиваешься, но это не пройдет! Я только что сказал ему, – он ткнул пальцем в сторону Эйрела, – что с меня довольно. Я больше не желаю видеть этого мутанта. Никогда. Пока он жив – если он будет жить, а он кажется мне довольно хилым, – не приводите его к моим дверям. Бог свидетель, я не позволю делать из меня дурака.

– Это совершенно излишне, – огрызнулась Корделия.

Граф ощетинился, но решил не ронять свое достоинство спором с безродной инопланетянкой и опять повернулся к сыну:

– А ты, ты – безвольная тряпка… Если бы твой старший брат был жив…

• Предыдущая
• 73/76
• Следующая