Ярмарка тщеславия - Теккерей Уильям Мейкпис - Страница 108
- Предыдущая
- 108/223
- Следующая
Пока мать говорила, эти несчастные образованные девицы, расположившись рядом в гостиной, деревянными пальцами барабанили на фортепьяно какую-то сложную музыкальную пьесу; целый день они или были заняты музыкой, или сидели с дощечкой за спиной, или зубрили географию и историю. Но какая польза от всего этого на Ярмарке Тщеславия, если девица низкоросла, бедна, некрасива и у нее дурной цвет лица? Единственный, на кого миссис Бьют могла рассчитывать, чтобы сбыть с рук одну из дочерей, был младший приходский священник!
В это время в гостиную вошел вернувшийся из конюшни Джим с коротенькой трубкой, заткнутой за ремешок клеенчатой фуражки, и заговорил с отцом о сент-леджерских скачках. Разговор между пастором и его женой прервался.
Миссис Бьют не ждала ничего особенно хорошего от посольства своего сына Джеймса и проводила его в путь просто с горя. Да и юноша, после того как ему сказали, в чем будет состоять его миссия, также не ожидал от нее особенного удовольствия или выгоды; но он скоро утешился мыслью, что, может быть, старая дева преподнесет ему хорошенький сувенир, который даст ему возможность расплатиться с наиболее срочными долгами к началу предстоящего семестра, и потому беспрекословно занял место в саутгемптонской карете и в тот же вечер благополучно прибыл в Брайтон со своим чемоданом, любимым бульдогом Таузером и большой корзиной разных разностей с фермы и огорода: от любящего пасторского семейства — дорогой мисс Кроули. Решив, что слишком поздно беспокоить больную леди в первый же день приезда, он остановился в гостинице и отправился к мисс Кроули только в середине следующего дня.
Джеймс Кроули, когда тетушка видела его в последний раз, был долговязым мальчишкой, в том неблагодарном возрасте, когда голос срывается с неземного дисканта на неестественный бас, а лицо нередко цветет украшениями, от которых рекомендуется в качестве лекарства «Калидор» Роленда; когда мальчики украдкой бреются ножницами сестер, а вид других молодых женщин повергает их в неизъяснимый страх, когда большие руки и ноги торчат из слишком коротких рукавов и штанин; когда присутствие этих юношей после обеда пугает дам, шепчущихся в сумерках в гостиной, и несносно для мужчин за обеденным столом, которые перед лицом этой неуклюжей невинности должны удерживаться от свободной беседы и приятного обмена остротами; когда после второго стакана папаша говорит: «Джек, мой мальчик, поди посмотри, какова погода», — и юноша, радуясь, что можно уйти, но досадуя, что он еще не настоящий мужчина, покидает неоконченный банкет. Джеймс тогда был нескладным подростком, а теперь стал молодым человеком, получившим все преимущества университетского образования и отмеченным тем неоценимым лоском, который приобретается благодаря жизни среди золотой молодежи, долгам, временному исключению из университета и провалам на экзаменах.
Так или иначе, он был красивым юношей, когда явился представиться своей тетушке в Брайтоне, а красивая наружность всегда вызывала расположение капризной старой девы. Неловкость мальчика и способность постоянно краснеть усиливали это расположение: ей нравились эти здоровые признаки неиспорченности в молодом человеке.
Он заявил, что «приехал сюда на несколько дней повидаться с товарищем по колледжу и… и… засвидетельствовать вам, сударыня, свое почтение и почтение отца с матерью, которые надеются, что вы в добром здоровье».
Питт находился у мисс Кроули, когда доложили о юноше, и очень смутился при упоминании его имени. Старая леди с присущим ей чувством юмора наслаждалась замешательством своего корректного племянника. Она с большим интересом расспросила обо всем пасторском семействе и добавила, что хочет навестить их. Она принялась в лицо расхваливать мальчика, сказала, что он вырос и похорошел, и пожалела, что его сестры не так красивы. Узнав, что он остановился в гостинице, она не захотела об этом и слышать и просила мистера Боулса немедленно послать за вещами мистера Джеймса Кроули.
— Да будьте добры, Боулс, — закончила она милостиво, — заплатите по счету мистера Джеймса.
Она бросила на Питта такой лукавый и торжествующий взгляд, что дипломат чуть не задохнулся от зависти. Как ни старался он расположить к себе тетку, она ни разу еще не приглашала его к себе погостить, а тут появился какой-то молокосос — и сразу стал желанным гостем.
— Прошу прощения, сэр, — сказал Боулс, выступая вперед с глубоким поклоном, — в каком отеле Томас должен взять ваш багаж?
— О черт! — воскликнул юный Джеймс и вскочил, явно чем-то встревоженный. — Я сам пойду.
— Куда? — спросила мисс Кроули.
— В трактир «Под гербом Тома Крибба{147}», — ответил Джеймс, густо краснея.
Услыхав это название, мисс Кроули расхохоталась. Мистер Боулс, как старый слуга семьи, фыркнул, но тут же подавил свою веселость; дипломат только улыбнулся.
— Я… я не знал, — добавил Джеймс, опустив глаза. — Я здесь в первый раз; это кучер присоветовал мне. — Юный лжец! На самом деле Джеймс Кроули познакомился накануне в саутгемптонской карете с «Любимцем Татбери», который ехал в Брайтон на состязание с «Ротингдинским Бойцом», и, восхищенный беседой с «Любимцем», провел вечер в обществе этого ученого мужа и его друзей в упомянутом трактире.
— Я… я лучше пойду и расплачусь сам, — продолжал Джеймс. — Вы не беспокойтесь, сударыня, — прибавил он великодушно.
Эта деликатность еще больше развеселила тетку.
— Ступайте и оплатите счет, Боулс, — промолвила она, махнув рукой, — и принесите его мне! — Бедная леди: она не ведала, что творила!
— Там… там собачка, — сказал Джеймс с ужасно виноватым видом. — Лучше я сам схожу за ней. Она кусает лакеев за икры.
При таком заявлении все общество разразилось хохотом, — даже Бригс и леди Джейн, которые сидели молча во время разговора мисс Кроули с ее племянником; а Боулс, не говоря ни слова, вышел из комнаты.
Мисс Кроули, желая уязвить своего старшего племянника, продолжала оказывать милостивое внимание юному оксфордцу. Раз начав, она расточала ему любезности и похвалы без всякой меры. Питту она сказала, что он может прийти к обеду, а Джеймса взяла с собой на прогулку и торжественно возила его взад и вперед по скалистому берегу, усадив на скамеечку коляски. Во время прогулки она удостоила его любезной беседы, цитировала сбитому с толку юноше итальянские и французские стихи, утверждала, что он отличный студент и она вполне уверена в том, что он получит золотую медаль и кончит первым по математике.
— Ха-ха-ха! — засмеялся Джеймс, ободренный этими комплиментами. — Первый по математике? Это из другой оперы!
— Как так из другой оперы, дитя мое? — сказала леди.
— Первых по математике отличают в Кембридже, а не в Оксфорде, — ответил Джеймс с видом знатока. Он пустился бы, вероятно, и в дальнейшие объяснения, если бы на дороге не показался шарабан, запряженный сытой лошадкой; в нем сидели в белых фланелевых костюмах с перламутровыми пуговицами его друзья — «Любимец Татбери» и «Ротингдинский Боец», а с ними трое их знакомых джентльменов; и все они приветствовали бедного Джеймса, сидевшего в коляске. Эта встреча удручающе подействовала на пылкого юношу, и в продолжение всей остальной прогулки от него нельзя было ничего добиться, кроме «да» и «нет».
По возвращении домой он обнаружил, что спальня ему приготовлена и чемодан доставлен; он также мог бы заметить на лице мистера Боулса, провожавшего его в отведенную ему комнату, выражение строгости, удивления и сострадания. Но он меньше всего думал о мистере Боулсе. Он оплакивал ужасное положение, в котором оказался, — в доме, полном старух, болтающих по-французски и по-итальянски и декламирующих ему стихи.
— Вот влопался-то, честное слово! — мысленно восклицал скромный юноша, который терялся, когда с ним заговаривала даже самая приветливая особа женского пола — даже мисс Бригс, а между тем мог бы превзойти самого бойкого лодочника на Ифлийских шлюзах по части жаргонного красноречия.
- Предыдущая
- 108/223
- Следующая
