Ярмарка тщеславия - Теккерей Уильям Мейкпис - Страница 64

• Предыдущая
• 64/223
• Следующая

«Сегодня он опять будет здесь, — подумала Эмилия. — Нет человека благороднее и лучше». И, по правде сказать, Джордж считал себя одним из самых великодушных людей на свете и полагал, что приносит невероятную жертву, женясь на этом юном создании.

Пока Эмилия и Осборн проводили время наверху в восхитительном tete-a-tete, старая миссис Седли и капитан Доббин беседовали внизу о положении дел и о надеждах и будущем устройстве молодых людей. Миссис Седли, соединив влюбленных и оставив их крепко обнявшимися, с истинно женской логикой утверждала, что никакая сила не может склонить мистера Седли к согласию на брак его дочери с сыном человека, который так бесстыдно, так чудовищно обошелся с ним. И она начала пространно рассказывать о более счастливых днях и былом великолепии, когда Осборн жил очень скромно на Нью-Роуд и жена его бывала предовольна, получая кое-какие обноски Джоза, которыми миссис Седли снабжала ее при рождении какого-нибудь из маленьких Осборнов. Дьявольская неблагодарность этого человека — она в том уверена — разбила сердце мистера Седли. Нет, никогда, никогда не согласится он на этот брак.

— Так, значит, им придется бежать, сударыня, — сказал Доббин, смеясь, — по примеру капитана Родона Кроули и приятельницы мисс Эмми, маленькой гувернантки.

— Да неужели? Вот никогда бы не подумала! — Миссис Седли пришла в необычайное волнение, услышав эту новость. Рассказать бы об этом Бленкинсоп: Бленкинсоп всегда относилась с недоверием к мисс Шарп. «Счастливо отделался Джоз!» — И она пустилась описывать хорошо нам знакомую историю любовных похождений Ребекки и коллектора Богли-Уолаха.

Впрочем, Доббин не так страшился гнева мистера Седли, как другого заинтересованного родителя, и признавался себе, что его весьма беспокоит и смущает поведение старого угрюмого тирана, коммерсанта с Рассел-сквера. «Ведь он решительно запретил этот брак, — размышлял Доббин, которому было известно, каким диким упорством отличался Осборн и как он всегда держался своего слова. — Единственным для Джорджа шансом на примирение, — рассуждал его друг, — было бы отличиться в предстоящей кампании. Если он умрет, за ним умрет и Эмилия. А если ему не удастся отличиться?.. Что ж, у него есть какие-то деньги от матери — их хватит на покупку майорского чина… А то придется ему бросить армию, уехать за море и попытать счастья где-нибудь на приисках Канады или грудью встретить трудности жизни где-нибудь в деревенской глуши». Сам Доббин с такой спутницей жизни не побоялся бы и Сибири. Странно сказать: этот бестолковый и в высшей степени неосмотрительный молодой человек ни на минуту не задумался над тем, что недостаток средств для содержания изящного экипажа и лошадей и отсутствие надлежащего дохода, который позволил бы его обладателям достойно принимать своих друзей, должны были бы явиться безусловным препятствием к союзу Джорджа и мисс Седли.

Все эти веские соображения заставили его прийти к выводу, что брак должен состояться как можно скорее. Как знать, уж не хотелось ли ему самому, чтобы со всем этим было раз навсегда покончено? Так иные, когда умирает близкий человек, торопятся с похоронами или, если решено расстаться, спешат с разлукой. Несомненно одно: мистер Доббин, взяв дело в свои руки, повел его с необычайным рвением. Он неотступно доказывал другу, что надо действовать твердо и решительно, уверял, что примирение с отцом не заставит себя ждать, пусть только в «Газете» будет с похвалой упомянуто имя Джорджа. Если понадобится, он сам отправится и к тому и к другому родителю и поговорит с ними. Во всяком случае, он молил Джорджа покончить с этим до приказа о выступлении полка в заграничный поход, которого ждали со дня на день.

Поглощенный этими матримониальными проектами, мистер Доббин с одобрения и согласия миссис Седли, не пожелавшей обсуждать этот вопрос со своим супругом, отправился на поиски Джона Седли в кофейню «Тапиока», обычное его теперь пристанище в Сити, где с закрытием его собственной конторы, с тех пор как на него обрушилась судьба, бедный разбитый старик ежедневно проводил время, — здесь он писал письма, получал письма, связывал их в какие-то таинственные пачки, которые постоянно торчали из карманов его сюртука. Я не знаю ничего более плачевного, чем деловитость, суетливость и таинственность разорившегося человека. Он показывает вам письма от богачей, он раскладывает перед вами эти затасканные, засаленные документы, говорящие о сочувствии и обещающие поддержку, и в глазах его светится тоскливый огонек: здесь все его надежды на восстановление доброго имени и благосостояния. Моего любезного читателя, без сомнения, не раз останавливал такой злосчастный неудачник. Он отводит вас куда-нибудь в уголок, вытаскивает из оттопырившегося кармана сюртука связку бумаг, развязывает ее и, взяв веревочку в зубы, отбирает излюбленные письма и раскладывает перед вами. Кому незнаком этот скорбный, беспокойный, полубезумный взгляд, устремленный на вас с выражением безнадежности?

Доббин в таком именно состоянии и застал Джона Седли, некогда жизнерадостного, цветущего и преуспевающего. Сюртук его, обычно такой щеголеватый и опрятный, побелел по швам, а на пуговицах сквозила медь. Лицо осунулось и было небрито; жабо и галстук повисли тряпкой над мешковатым жилетом. Бывало, в прежние времена, угощая приятеля в кофейне, Седли кричал и смеялся громче всех, и все лакеи суетились около него. А теперь просто больно было смотреть, как смиренно и вежливо разговаривал он в «Тапиоке» с Джоном, старым подслеповатым слугой в грязных чулках и стоптанных туфлях, на обязанности которого было подавать рюмки с облатками, оловянные чернильницы вместо оловянных кружек и клочки бумаги вместо сандвичей посетителям этого мрачного увеселительного заведения, где, кажется, ничего иного и не употреблялось. Что же касается Уильяма Доббина, которому мистер Седли частенько жертвовал монету-другую в дни его юности и над которым сотни раз подшучивал, то старый джентльмен очень робко и нерешительно протянул ему руку и назвал его «сэром». Под впечатлением этой робости и искательности бедного старика чувство стыда и раскаяния овладело Уильямом Доббином, словно он и сам был как-то повинен в неудачах, доведших Седли до такого унижения.

— Очень рад вас видеть, капитан Доббин, сэр, — произнес старик, несмело взглянув на посетителя (чья долговязая фигура и военная выправка вызвали искру какого-то оживления в подслеповатых глазах лакея, шмыгавшего взад-вперед в стоптанных бальных туфлях, и разбудили старуху в черном, дремавшую за стойкой, среди грязных надбитых кофейных чашек). — Как поживают достойные олдермен и миледи, ваша добрейшая матушка, сэр? — Произнося это «миледи», он оглянулся на лакея, словно желая сказать: «Слышите, Джон, у меня еще есть друзья, и к тому же особы знатные и почтенные». — Вы пожаловали ко мне по какому-нибудь делу, сэр? Мои молодые друзья, Дейл и Спигот, ведут за меня все дела, пока не будет готова моя новая контора. Ведь я здесь только временно, капитан. Чем мы можем служить вам, сэр? Не угодно ли чего-нибудь выпить или закусить?

Доббин в величайшем замешательстве стал отказываться, уверяя, что ничуть не голоден и не испытывает жажды. Дел у него никаких решительно нет, и он зашел только осведомиться о здоровье мистера Седли и пожать руку старому другу. И, безбожно кривя душой, капитан добавил:

— Матушка моя вполне здорова… то есть была очень нездорова и только ожидает первого ясного дня, чтобы выехать и посетить миссис Седли. Как поживает миссис Седли, сэр? Надеюсь, она в добром здоровье?

Тут он умолк, пораженный полнейшим несообразием своих слов, ибо день был такой ясный и солнце так ярко светило, как только это возможно в Кофин-Корте, где находится кофейня «Тапиока»; мистер Доббин также вспомнил, что видел миссис Седли всего час тому назад, когда подвез Осборна в Фулем на своем шарабане и оставил его там tete-a-tete с мисс Эмилией.

— Моя жена будет счастлива повидаться с миледи, — отвечал Седли, вытаскивая свои бумаги. — У меня тут очень любезное письмецо от вашего батюшки, сэр. Прошу вас передать ему от меня почтительнейший привет. Леди Доббин найдет нас в домике, который несколько меньше того, где мы привыкли принимать наших друзей. Но он уютен, а перемена воздуха полезна для моей дочери… она все хворала в городе… Вы помните маленькую Эмми, сэр?.. Да, она сильно прихварывала.

• Предыдущая
• 64/223
• Следующая