Лунариум - Тудэв Лодонгийн - Страница 25

— Объясни мне, пожалуйста, в чем тут дело? — прошептал Гонтран на ухо Сломке.

— Очень просто: фосфор должен поглотить весь кислород, в эпруветке останется один азот, а по его количеству старик легко вычислит состав лунного воздуха…

В этот момент вблизи послышалось легкое трещание свечи. Сломка оглянулся и увидел, что последняя догорела и готова погаснуть.

— Ого, мы скоро очутимся в потемках, — заметил он.

— Как же быть? — спросил Гонтран.

— Как быть? А мы устроим лампу, — разрешил недоумение молодого человека профессор.

Он вынул из ящика две склянки, содержащие терпентин и спирт, налил той и другой жидкости в третью склянку поровну, всунул в горлышко расщипанную бечевку и зажег. Импровизированная лампа с успехом начала выполнять свое назначение.

— «Ох, эти ученые люди!» — подумал изумленный Гонтран.

Между тем старый ученый принялся за новое дело.

Узнав состав лунной атмосферы, — сказал он, — нам нужно исследовать и состав лунной воды. Конечно, легче всего для этого разложить последнюю в вольтметре электрическим током. Вольтметр устроить легко, но как добыть ток?

— Можно сделать вольтов столб, — предложил инженер. — Цинковых кружков можно наделать сколько угодно из того же ящика: он ведь весь из цинка. Медные кружки тоже найдутся: соберем всю медную монету, какая у нас есть, кроме того, коробки с консервами сделаны из меди. Остается, значит, приготовить суконные кружки. На их изготовление я пожертвую полу своего пальто.

— Этот способ разложения воды далеко не нов, — объяснил Сломка Гонтрану, — еще в 1800 году Никольсон и Карлейлъ применили его для анализа воды.

Предложение инженера было одобрено профессором, и все усердно принялись за изготовление вольтова столба.

— А что делается с фосфором? — спросил во время работы Гонтран.

— Ах да, я и забыл! — воскликнул Михаил Васильевич, подбегая к аппарату для анализа, воздуха. — Однако это любопытно, — прибавил он, кидая взгляд на эпруветку.

— Что такое? — спросил Сломка, перекладывавший медные и цинковые кружки вольтова столба смоченными в серной кислоте кусочками сукна.

Оказывается, лунный воздух состоит не из семидесяти девяти частей азота и двадцати одной кислорода, как земной, а из равных частей того и другого газа.

— Оттого-то нам и дышится здесь так хорошо, несмотря на уменьшенное против земного атмосферное давление, — отозвался инженер.

— Теперь примемся за анализ лунной воды. Столб готов?

— Готов.

Михаил Васильевич устроил из широкой воронки и двух эпруветок вольтметр, налил в него подкисленной лунной воды и провел ток от вольтова столба. Мгновенно вода стала разлагаться, причем ее кислород стал собираться в одной эпруветке, а водород в другой.

Профессор задумчиво наблюдал анализ воды, поглаживая свою бороду.

— О чем вы задумались, Михаил Васильевич? — прервал наступившую тишину Сломка.

— Да все о том же: у нас есть кислород, есть водород, есть азот. Все это добыть легко, но откуда взять углерод и в каком виде.

Старый ученый опять задумался.

— А графит? — вдруг воскликнул он. — Ведь это чистый углерод, а его на Луне сколько угодно. Ну, теперь дело в шляпе. Из воды мы добудем кислород и водород, из воздуха — азот, а из почвы — углерод. Когда же запасы пищевого материала будут обеспечены, — проговорил Михаил Васильевич, с отеческою нежностью смотря на своего будущего зятя, — тогда я прибегну опять к вашей гениальной изобретательности, чтобы изыскать средство догнать Шарпа и вырвать из его когтей добычу.

Гонтран воскликнул дрожащим голосом:

— Я готов умереть за вашу дочь, профессор!

Тем временем практичный Сломка еще раз проверил количество припасов, оставленных девушкой для Шарпа.

— Михаил Васильевич, Гонтран, — обратился он к своим товарищам. — Мы должны поторопиться с работой над пищевыми веществами; у нас всего тридцать три сухаря и четыре коробки консервов, по полфунту каждая… Этого хватит не более как на четыре дня.

Глубокий вздох раздался в углу залы.

— Это что такое? Тут кто-то есть? — обеспокоился Осипов.

— Фаренгейт! Мы и забыли совсем о нем.

— Сломка и Гонтран бросились к Фаренгейту, лежавшему на полу. Американец пришел в себя, но, видимо, ничего не сознавал. Он смотрел тупым, бессмысленным взглядом перед собой.

— Что с ним? Что-то больно он тих и спокоен, не кончается ли взаправду? — говорил Сломка.

— Он оглушен взрывом, немножко спокойствия, дня два полежит в кровати и придет в себя, — утешал Осипов.

Друзья устроили Фаренгейта поудобнее в кровати, положили на голову ему холодный компресс и принялись под руководством Осипова за работу по добыванию пищевых продуктов.

— Я не могу больше, Вячеслав!

— Ну еще немножко бодрости!

— Эх, бодрости у меня сколько угодно… Да голодный желудок настойчиво заявляет свои права.

Гонтран произнес эти слова таким плачевным тоном, что его приятель почувствовал сострадание. Он бросил свою работу: сгущение азота и кислорода с помощью нагнетательного насоса — и принялся утешать Фламмариона.

— Как, ты не можешь попоститься два дня? Стыдись!.. Какой из тебя выйдет исследователь?!

Фламмарион горестно воскликнул:

— Я готов отрезать себе руку, чтобы приготовить котлетку или бифштекс!

— Какая фантазия! — улыбнулся инженер.

— И право, я готов привести ее в исполнение. Моя голова идет кругом, мысли путаются. О, как я голоден! — вздохнул Гонтран.

— А есть нечего… Бедный мой Гонтран… — проговорил Сломка, пытаясь шуткою развеселить друга. — Но погоди немного, Михаил Васильевич добьется успеха… Ты сам видишь, как это трудно.

Если этот успех будет достигнут еще через несколько часов, то боюсь, что он застанет меня уже мертвым, — печально сказал Гонтран.

Он не успел договорить, как старый ученый, возившийся в другом углу залы над своими аппаратами, торжественно воскликнул:

— Гонтран! Сломка!..

Молодые люди поспешно кинулись к профессору и прибежали как раз вовремя, чтобы поддержать его: до сих пор энергично боровшийся с голодом, старый ученый не выдержал и зашатался. Он указал рукою на кристаллизатор с каким-то черноватым клейким веществом и прошептал:

— Здесь!.. Ешьте!..

Голова старика бессильно повисла, глаза сомкнулись, колени подкосились.

Оба приятеля в ужасе переглянулись.

— Он умер! — вскричал Гонтран.

— Нет, это просто обморок, — успокоил его инженер. — Помоги-ка мне перенести его на постель, а потом посмотрим, что у него получилось.

Уложив бесчувственного профессора в постель, молодые люди вернулись к аппаратам и стали рассматривать добытое Михаилом Васильевичем пищевое вещество.

— Брр!.. — проговорил Гонтран с гримасой отвращения. — Значит, придется питаться этой дрянью?

— Я думаю.

— Ну делать нечего, черт возьми!.. Есть-то очень хочется… Уф, словно солодковая паста!

Сломка открыл кристаллизатор и вынул из него при помощи ножа кусок вещества, пожевал и проглотил.

— Ну что, вкусно? — спросил Гонтран.

— Ничего себе… Немножко приторно, но это пустяки… Впрочем, попробуй сам!

Сломка добыл из кристаллизатора новую порцию вещества, и Гонтран проглотил ее, зажмурившись, с отчаянной гримасой.

— Брр!.. И ты думаешь, что этого будет достаточно для нас, чтобы не умереть с голоду?

— В теории — да, — отвечал инженер. — Впрочем, мы скоро сами узнаем, что с нами будет.

Сломка зацепил новый кусок драгоценного вещества и, отправившись к постели профессора, вложил пищу в рот последнего. Что касается его приятеля, то он принялся наблюдать, какое действие произведет на его организм прием странного кушанья.

— Удивительно! — пробормотал он наконец. — Моя голова приходит в порядок, мысли становятся правильнее, вой желудка замолк… А как ты себя чувствуешь, Вячеслав?