Их послал на смерть Жуков? Гибель армии генерала Ефремова - Мельников Владимир Михайлович - Страница 159

• Предыдущая
• 159/179
• Следующая

Но самые интересные и важные сведения о выходе из окружения группы командарма сохранил для нас Анатолий Николаевич Сизов[441], в тот момент простой пятнадцатилетний деревенский мальчишка, ставший волею судьбы непосредственным свидетелем гибели командарма. Вот что он рассказал летом 1982 года М.М. Ефремову и С.Д. Митягину, этот разговор был записан ими на магнитофонную пленку и передается в том виде, как имеется:

«В феврале месяце дан был приказ выйти из леса и присоединиться к 33-й армии всем, кто находился в лесу. Наш отряд – 20 человек, Вася Танькин командовал, выходил из леса на оборону село Рубцово[442]. Там была школа, церковь, и там мы держали оборону.

3 марта 1942 года немцы начали наступление на Рубцово и отрезали нас. Мой отец погиб. Отряд собрался идти на прорыв через Старую Луку к одной из окруженных частей 160-й СД. Мы пошли наступать в сторону Беляево, Быково и пробились к своим. Там я попал на кухню, в этом доме стоял Особый отдел. Это было в Шпырево. Я туда попал из 160-й дивизии. Нас было двое: Саша Кузнецов и я.

Под вечер с 13 на 14 апреля уходили под горочку в лес на санях вместе с поваром. В лесу завязался бой, и там ранило моего товарища Сашу. Я его здесь и потерял, потому что в этом лесу мы все обозы побросали. Пошли в Шумихинские леса под Ключик. Вышли с левой стороны по ходу. Были бои через большак, когда проходили дорогу Климов Завод – совхоз Кобелево. Это тракт. В ночь двинулись к Угре.

Угру форсировать не пришлось, много народу потопи-лось. Там стреляло два пулемета трассирующими пулями, били с деревни Костюково. В Покровке немцев не было.

Помню, на склоне было совещание. Пошли в обратную сторону через Антипов овраг. Здесь немцы откуда-то взялись, там была дорога из Большого Виселева на Хохловку. Пулеметов у немцев не было, только автоматчики. Немцы оттуда стреляли, мы перебегали прогал, метров сто.

После Хохловки лесом пошли назад к Ключику. Хотели идти на Ново-Михайловку, там была речка. Хотели перейти ее, но там у немцев были вкопаны танки, и они начали стрелять с той стороны. Мы отступили. Вот здесь и говорили, что утопили рацию. По этому лесу между Ключиком и этой речкой нас сильно обстреливали, даже с деревьев макушки летели. Нам пришлось обратно переходить большак. На этом большаке опять был бой, и мы пошли вдоль этой речушки к заднему Моху. Перешли эту речушку, там и вошли в лес. Стали обходить Ново-Михайловку.

В лесу переходили большак севернее обелиска. Возле большака, в лесу, где видно Тарасовку, там сильный бой был. А после боя плотину[443] перебежали, как, и не помню. Где перешли Собжу, не помню. Мы ее только по плотине могли перейти. Когда перескочили Собжу, охраны уже не было. Кто-то внятно сказал: «Все, охрана вся полегла». То, что командующий был ранен, я не видел. Мы тогда все, кто сопровождал его, кроме старших начальников, находились шагах в двадцати от Ефремова и его товарищей.

И вот мы вышли к поляне на краю леса. Командующий там сел с комиссаром, напротив сели еще три человека. После этого генерал выстрелил… в себя. Тут раздались новые пистолетные выстрелы. Застрелился комиссар, который был одет в полушубок, застрелился тот, кто сидел возле Ефремова, напротив его, и был одет в кожанку, и еще двое начальников застрелились. Немцы были уже перед самой опушкой нашего леса. Это были автоматчики. Мы после пистолетных выстрелов упали все в снег лицом. Никакого сопротивления цепи немцев никто не оказывал, в них никто не стрелял. Здесь были все парализованы случившимся.

Среди нашей группы были женщины. Я упал между двух женщин. Лежим. И тут в тишине раздались автоматные очереди и по нам, лежащим в снегу. Немцы били в тела в упор. Я почувствовал, как в нос ударил запах пудры. Видимо, одна из фашистских пуль попала в пудреницу моей соседки. Меня ни одна пуля не задела.

После этого безжалостного расстрела нашей группы, когда немцы ушли, я приподнял голову и тихо крикнул: «Есть кто живой?» Отозвалась девушка – военная телеграфистка. Может, кто еще был жив, не знаю.

Мы подбежали к генералу и комиссару. Я взял у убитого комиссара полкаравая хлеба, узелок с солью, планшет с картой. Потом из кармана вынул белые блестящие карманные часы, взял из руки генерала пистолет маленький, а из кобуры большой пистолет. Мы пошли с девушкой к Собже.

Когда подошли к Собже, уже смеркалось. Сели там, я прислонился к дереву и уснул. Там и переночевали. Как только рассвело, мы спустились по крутому берегу к реке, там было повалено большое дерево, мы по нему перешли реку. Возле деревни Тарасовка спустились со склона и пошли через поле. Пошли, и только к лесу подходить стали, нас обстреляли немцы. В этом лесу мы остановились. Оказалось, в этом лесу стояла немецкая артиллерия. Нам об этом сказала наша группа, которая наткнулась на нас (А.Н. Сизов имеет в виду встречу с группой офицеров 329-й СД во главе с лейтенантом-связистом. Запомните этот факт. – Прим. автора). «Как вы здесь остались? – говорят. – Здесь же немецкие артиллеристы недалеко от вас». Мы там с 19 по 25 апреля просидели, а 26 – уже в плен попали.

Мы разделились на две группы, поскольку у них и у меня была карта. В той группе были одни младшие командиры. Идти одной большой группой было опасно. И когда мы в плен попали, девушку из ихней группы и ту, с которой я шел, оставили немцы в Климове Заводе при больнице. А нас погнали мимо больницы в Лужки.

Нас загнали в Лужки, и я там был до 7 мая. Потом немцы нас погнали этапом до самого Рославля. Там был концлагерь для военнопленных возле самого Варшавского шоссе. Там есть ров, туда свозили по 500 человек в день. А с этого лагеря нас собрал немец помоложе, и на станцию. Угнал в Германию, как вольнонаемных. В Германии я попал в Эльзац. Там я пробыл, пока не освободили французы».

Поначалу к рассказу А.Н. Сизова о последних минутах жизни командующего 33-й армией все отнеслись скептически, в том числе и сын командарма Михаил Михайлович Ефремов, свято хранивший все, что касалось памяти отца.

Сказать и рассказать можно что угодно, как подтвердить сказанное? Но неожиданно этот факт получил свое, прямо детективное, продолжение.

Станислав Дмитриевич Митягин, разыскивая участников тех событий, неожиданно вышел на одного ефремовца – бывшего командира роты связи 784-го отдельного батальона связи 329-й СД С.И. Ключанских, который в своем письме обещал рассказать при встрече ему нечто такое, что, может быть, никому до сих пор неизвестно.

Спустя некоторое время С.И. Ключанских приехал в Москву и рассказал С.Д. Митягину, что в апреле 1942 года при выходе из окружения недалеко от населенного пункта Павлова Пристань встретил в лесу деревенского мальчика, с ним была девушка-военнослужащая. Этот паренек видел своими глазами, как застрелился генерал Ефремов. И Ключанских пересказал, насколько позволила память, историю, которую рассказал ему этот мальчик.

Это было просто поразительно! Мало того, что был найден свидетель гибели командарма, его данные оказались перепроверены, и таким неожиданным образом!

Как вы поняли, Ключанских и был тем лейтенантом, которого встретил в двадцатых числах апреля 1942 года в лесу Анатолий Сизов!

Сведения А.Н. Сизова были в значительной степени подтверждены также показаниями Щуковского, сержанта из охраны командарма, а много лет позднее одним из бойцов окруженной группировки Сторублевым, сдавшимся в плен и прошедшим все круги ада – плен, жизнь на чужбине, возвращение на Родину, пребывание в местах не столь отдаленных. Все было в его жизни. Уже находясь в преклонном возрасте, не стесняясь своего прошлого, В.Д. Сторублев сам вышел на Митягина и рассказал свою версию происшедшего, включая гибель командарма, которая незначительно отличалась от рассказанного Сизовым.

Из оперативной сводки штаба Западного фронта № 216 к 20.00 18.04.42 г.:

• Предыдущая
• 159/179
• Следующая