Поэзия Латинской Америки - Коллектив авторов - Страница 66
- Предыдущая
- 66/124
- Следующая
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:
66
Последний вечер
Перевод А. Гелескула
Заря вечерняя, холодная прозрачность,
разгадка жизни и загадка смерти,
родная, словно пламя очага,
и чистая, как снег воспоминаний,
сестра моя! Не твой ли сон нездешний
светился в именах моих надежд,
в листве моих дорог? Какой росою
ты веки мне кропила? Неужели
тебе нужны, как дерево огню,
мои порывы смутные, обломки
моих крушений, образы ночные,
рожденные задумчивым рисунком
танцующего пламени? Неужто
и эти крохи выпросило время,
которое уводит горизонт
и провожает нищий на коленях?
О сердцевина неба и души,
подруга сиротливая моя,
разгадка жизни, плод ненареченный!
Холодная и вещая заря,
вечерняя заря, снежинка смерти!..
Хосе Клементе Ороско. «Рабочий класс».
Фреска из национальной подготовительной школы в Мехико.
1922–1927 гг.
РОБЕРТО ФЕРНАНДЕС РЕТАМАР[175]
Перевод П. Грушко
Мужчина и женщина
— Кто 6 это мог быть?
— Мужчина и женщина.
Если мужчина и женщина проходят по улицам,
которые только им и видны,
по окраинным улицам,
впадающим в сумерки, в бриз, в океан тишины,
с древним или современным пейзажем,
больше похожим на музыку, чем на пейзаж,
если там, где ступают они, вырастают деревья
и глухая стена начинает сверкать, как витраж,
если лица им вслед поворачиваются,
словно завороженные звонкой трубой
или пестрым шествием фокусников,
окруженных толпой,
если при виде мужчины и женщины
кварталу горластому не до речей:
замирают качалки у дома,
и падают на мостовую связки ключей,
и одышки становятся вздохами,
то все это не оттого ль,
что любовь настолько редка, что увидеть ее —
словно почувствовать сладкую боль,
обмереть, задохнуться,
загрустить, не поверить глазам,
словно услышать наречье,
на котором когда-то разговаривал сам,
от которого
что-то такое осталось на кончике языка —
что-то на шепот похожее,
на шепоток, шорох замершего шепотка?..
Все те, кто женится в костюмах напрокат…
… они все утро были королями…
Все те, кто женится в костюмах напрокат,
забыв при этом обо всем на свете,
обычно забывают и о том,
что через два-три дня
весь этот ворох княжеских одежд,
сопутствующих болтовне вечерней
и плачу неизбежному невесты,
необходимо возвратить
как можно меньше мятым.
(Об этом буквами аршинными вещало
предупрежденье на стене конторы.)
Зато взамен им будет что припомнить:
как ни крути — пять или шесть часов
они себя счастливыми считали,
вышагивая в первозданных платьях
и побледнев до белизны перчаток,
она —
медлительная, под надзором строгим,
а он —
донельзя радостный, хотя
так до конца и не ушили спину
и чуточку морщит плечо…
Смена
(1 января 1959 года)
Мы, пережившие друзей, —
кому обязаны мы жизнью?
Кто за меня погиб в застенке?
Кто пуле, метавшей в меня,
свое подставил сердце?
Над кем из павших я стою?
В моих костях чьи кости ноют?
Чьи выколотые глаза
глядят из-под моих бровей?
И чьей рукой сейчас пишу я
(ведь я пишу чужой рукой!)
вот эти рваные слова, —
я, переживший тех, кто умер?!
ФАЙЯД ХАМИС[176]
Перевод В. Столбова
Млечный путь
Млечный Путь осыпается с темно-лиловых небес на деревья.
На кошках бродячих, на желтых огнях, на вине и на хлебе
какая-то тайна лежит. Бесконечными кажутся улицы в светлом тумане.
Это ткет паутину из хлопьев гигантский паук.
Это ночь подняла паруса, как готовый к отплытью фрегат.
Это снега дыхание в сердце мое ворвалось,
отметая с души прах осенней опавшей листвы.
За ночь снег занесет закопченную землю Парижа,
и проснусь и увижу в окно потрясающую белизну.
Может, голубь иззябший прижмется крылами к стеклу.
Но зимы красоту я пойму только после того,
когда в белые бездны подушки моей
упадет твоих грубых волос серебристая тьма.
О потерянном кашне
Это было кашне цвета старинного золота,
оно сопровождало меня по жизни в течение трех лет,
трех лет нищеты и славы, любви и ненависти,
трех лет одиночества на улицах, темных и узких, как гроб,
пока струи дождя чертят зеленоватые линии на бронзовых лбах монументов.
Это кашне цвета старинного золота, купленное в тумане Генуи
(за пятьсот лир, при въезде в Европу).
Кашне — знамя свободы, поэзии знамя.
В мире стертых камней, где человек
тщетно и непрестанно
обновления алчет,
чтоб только не стариться,
чтоб только не умереть…
Это кашне цвета собаки с улицы Висконти.
(На этой улице вечно идет либо дождь, либо снег.)
Я только что потерял его, оно осталось там, позади,
а с ним и частица моей юности.
И это сегодня, когда сырость поселилась в стенах,
когда ночь проникает повсюду
и с нею холодная дрожь обнаженных ветвей.
66
- Предыдущая
- 66/124
- Следующая
