Сокровище чаши - Александров Глеб Юрьевич - Страница 19
- Предыдущая
- 19/78
- Следующая
Амедей покраснел и уставился на траву под ногами, а Гьянг, не переставая улыбаться , вновь обратился к шаммару.
- А ты – Наврунг, второй пилот корабля, сын своего отца Тимлоа.
Слова Гьянга звучали скорее утвердительно, чем вопросительно, но присущие ему мягкость и жизнерадостность не вызывали в атланте чувства униженности. Удивительно, но с ним, пленным шаммаром, этот арий разговаривал скорее как с другом, чем как с врагом. Наврунг медленно перевел глаза на Гьянга:
-Ты знаешь.
Гьянг, все такой же веселый и искренний, продолжал:
- А что, старик Тимлоа все также лечит застарелый ревматизм акульим жиром и не хочет обращаться к Ракшасам?
Этот вопрос задел шаммара за живое, его взгляд приобрел осмысленность, он вперил удивленные глаза в лицо Гьянга, пытаясь одним только взглядом выведать, что тот знает о его родне, и спросил, отчеканивая каждое слово:
- Откуда ты, чужеземец, знаешь это?
Рассмеявшись заразительным смехом жизнерадостного человека, Гьянг продолжил:
- Если бы старый Тимлоа добавлял в свои компрессы щепотку жгучего красного перца, он бы уже давно вылечился.
Удивлению Наврунга не было границ: этот человек не только не убил его, но даже советует, как его отцу излечиться от застарелой болезни… Правильно говорят люди, что если на одну чашу весов положить всю ненависть Ракшасов, а на другую - все сострадание ариев, то чаша ариев окажется гораздо тяжелее. И не потому, что ненависть Ракшасов слаба, нет: она, как старое вино, с каждым годом все крепче; но сердце ариев, как бездонные глубины океана, безмерно больше любых человеческих чувств. Они могут простить все. И прощают, если видят тому причину.
В то утро атлант впервые в жизни почувствовал в своем сердце теплоту благодарности к этому смеющемуся человеку, и теплота этого чувства вызвала в Наврунге больше удивления, чем его неожиданное спасение от смерти. В это утро Гьянг приобрел большого друга в лице этого отважного и невозмутимого пилота черного вимана, превратившегося из символа страха в символ бесстрашия.
Посейдонис, замок Ракшаса
Той уже несколько дней сидел в каменном мешке в полутьме. Когда становилось совсем темно, он понимал, что пришла ночь.
Когда стыки камней становились видны в сером свете, падающем сверху, было ясно, что наступил день. Кормили один раз в день. По представлениям атлантов, на обед были крошки от хлеба и капля воды, но Той мог не только насытиться, но и сохранить кое-что про запас – неизвестно, что ждало его дальше.
На четвёртый день пребывания Тоя в темнице охранник пришёл не днём, как обычно, а утром.
Взяв малыша в огромную руку, как мы берём котят или стакан с водой, гигантский шаммар, огромный даже по понятиям шаммаров, понёс его в помещение, где когда-то страшный Ракшас смотрел Тою в глаза, пронзая мозг до самого основания.
То же помещение, тот же Ракшас.
Огромный зал со стрельчатыми окнами был полон света, которого было так мало в темнице. Той зажмурился. После небольшого путешествия в ладони шаммара голова кружилась, как от качки, немного мутило – то ли от волнения, то ли от недоедания.
Ракшас повернулся к Тою как раз в тот момент, когда тот стал различать окружающие предметы в ярком свете солнца.
- Теперь ты мой раб и будешь делать, что я скажу.
Той молча кивнул и стал рассматривать пальцы своих ног – так не хотелось ему встречаться взглядом со страшным колдуном.
Колдун помедлил и продолжил:
- Будешь прислуживать мне.
Той опять кивнул, не проявляя никаких эмоций.
Колдун остался удовлетворённым и пошёл прочь из комнаты. Той засеменил следом, ведь теперь он стал его вещью.
Поднявшись по лестнице на третий этаж, они вышли к воздушной пристани, где ждал небольшой серебристый, сверкающий на солнце виман колдуна.
Кроме вынужденного путешествия в сети на нижней палубе вимана пиратов, Тою не приходилось летать, и кораблей до этого он не видел. Он был удивлен.
Во-первых, этот виман был не колоколообразный, как корабль пиратов, но подобен большой птице, с крыльями и хвостом. Он и выполнен был как фантастическая птица, с серебряным оперением, головой с клювом и хищными лапами.
Во-вторых, внутри всё просто потрясало воображение: такой роскошной отделки невозможно было и представить малышу, жившему в бедной горной деревушке. Всё сверкало золотом, стены были в шелках, а кресла, огромные, мягкие, отделаны дорогой кожей, крепкой, но мягкой.
Рули и рычаги управления золотые, с огромными драгоценными камнями, ими же была отделана панель с приборами, находящаяся перед глазами сидящего колдуна.
Малыш тихо забился в уголок и весь недолгий путь до дома колдуна сидел не шелохнувшись.
Полёт был завершён, и малыш, как хвостик, вышел вслед за своим господином.
Дом его нового хозяина располагался на склоне горы, над огромным городом, сияющим золотом и серебром крыш. Вообще, весь город был, строго говоря, расположен на склоне высокой горы, венчающейся заснеженной вершиной.
Дом Ракшаса был очень, очень большим. Скорее он напоминал маленькую крепость, с большими стенами и башнями, с многоэтажными постройкам внутри стен. Территория двора была гораздо больше всей деревни Тоя. Всё говорило о богатстве и могуществе хозяина. Даже пристань столь богато была отделана драгоценными породами дерева и металлами, что казалось, будто роскошь, уже не помещаясь в стенах замка, вырвалась наружу, на пристань.
Как только виман причалил, тут же выбежал мальчик в богатых одеждах и, склонившись, не смея поднять на хозяина глаз, отточенными движениями пришвартовал виман толстым пеньковым канатом.
Ракшас с Тоем вошли в огромную дверь, в которой золота, казалось, было больше, чем дерева.
С этого дня началась жизнь Тоя в этом огромном замке.
Россия, декабрь 1994 года
Началась зима, и город замело быстро и тихо. Белые сугробы вызывали радость и воспоминания о чём-то чистом: о каких-то горах или горных лесах, где свет солнца отражается на снежном насте, играя миллионами искр, слепя неосторожных путников.
Занятия в медицинской академии шли своим чередом, был уже третий курс.
В тот вечер у мамы был день рождения, и гости до часу ночи пили, ели и веселились, пели застольные песни и долго не хотели уходить.
Когда наконец почти все разошлись, оказалось, что кто-то из близких друзей останется на ночь у нас. Места хватало всем, и вот уже дом погрузился в мерное сопение подгулявших людей.
Заснул и я.
Это был не сон, я точно знаю.
Душа моя вылетела из меня и стала осматриваться. Я летел над полем, по краю леса.
В подлунном мире снег искрился не как на солнце, и глубокие тёмно-синие тени деревьев покрывали часть снежной целины. Наст был плотным, несмотря на начало зимы, и снег волнами больше напоминал застывшее море, чем занесённые поля.
На краю поля, у стены высоких елей, стояла одинокая изба без света. Я почти замер. Открылась дверь, и из избы вышла женщина лет пятидесяти, немного грузная, но не дряхлая. Подперев руками бока, она посмотрела в небо перед собой, и мне показалось, что она видит меня. Посмотрев немного, она покачала головой, как бы желая сказать: «Вот что делается-то, а?»
Я хорошо рассмотрел её лицо и мог бы узнать его позже.
Но тут из окружающего меня воздуха вдруг стали образовываться прозрачные смерчи.
Сначала я не обратил на них внимания, но очень быстро они набрали такую силу, что стали уже влиять на меня, и с каждой секундой всё сильнее.
Вдруг оказалось, что это и не смерчи вовсе, а бесплотные духи воздуха и что сила их велика, и вот уже они подхватили меня и потянули вниз. Мое бесплотное тело оказалось очень даже плотным для них: они нашли в нем и руки, и спину и, заломив руки за спину, поставили меня на колени… И всё это было в воздухе!
- Предыдущая
- 19/78
- Следующая