Невеста капитана Тича - Прайс Джереми - Страница 16

• Предыдущая
• 16/70
• Следующая

— Анна… — проговорил он. — О, боже мой!

Он опустился на свою смятую и скомканную постель и потянулся за флягой, стоявшей у изголовья.

— Лори, я весь день разыскиваю тебя!

— Я был занят… — буркнул он.

— Занят пьянством, насколько я вижу! Ради бога, Лори, неужели ты не можешь оставить в покое эту флягу хотя бы до тех пор, пока я здесь?

— Как ты разговариваешь со старшим братом? — плаксивым тоном произнес он, пытаясь принять позу оскорбленного достоинства.

— Лори, я хочу знать: что за отношения у тебя с майором Боннетом? Ты никогда не говорил мне о назначении его моим… Поверенным, адвокатом — или как там еще?

Лори провел по лбу трясущимися пальцами:

— Ани, он обманул меня… в отношении тебя, я хочу сказать. После того, как ты ушла вчера вечером, все сразу прояснилось. Я вспомнил, как Мэрки все время пытался мне кое-что втолковать. Я выложил это ему — Боннету, то есть, — и спросил, насколько это правда. И он прямо в лицо заявил мне, что это вполне возможно… Он обманул меня, Ани, заставив подписать проклятые бумаги!..

— Лори, прошу тебя, попытайся взять себя в руки! Я ничего не понимаю!

Лори застонал, обхватив голову руками.

— Лори… что за бумаги ты подписал?

— Я был пьян, Ани! Господи! Ты должна понять — я был слишком пьян, чтобы соображать. Я подписал контракт на семь лет. Я думал, что это договор на работу хирургом в его имении. Возможно, я и буду им работать — бог знает. Но не как джентльмен. Как раб, Ани — как официальный, купленный раб! И ты тоже… Он заплатил мне сто гиней. Я думал, что это он по доброте душевной. Мне следовало бы его лучше знать! Вчера вечером я пришел к нему в каюту, предложил ему вернуть деньги, которые у меня остались, сказал, что я передумал, что мы решили покинуть корабль в первой же гавани и самостоятельно попытать счастья. Он рассмеялся. Тогда я стал умолять его уничтожить хотя бы твой контракт, Ани… Он расхохотался мне в лицо!

— Он просто поддразнивает тебя, — сказала Анна. — Верно? Вы оба… вы оба слишком много выпили.

— Нет. Мне очень жаль, Ани, но… Это не шутка. Во всяком случае, не такого рода шутка, как ты думаешь. Дело не во мне, Ани. Ему нужна ты. Он совершенно ясно дал это понять. Я вышел из себя, угрожал, что убью его, но он сказал… — голос Лори осекся. — Он сказал, что если я убью его, меня повесят. Но этим я нисколько не помогу тебе, потому что ты все равно будешь представлять собой часть его имущества, которое доставят на Барбадос и продадут с аукциона. Он так прямо и сказал. И он именно это и имеет в виду! Сегодня он весь день гулял с пистолетом за поясом…

— Так вот почему… — задумчиво проговорила Анна. — Вот почему все это время он расшаркивается и раскланивается, ухаживает за столом, подает руку на палубе… — Она тревожно перебирала в памяти все свои встречи с Боннетом. — И сегодня он заявил мне, будто надеется, что Барбадос не покажется мне неуютным! Ускользал от моих вопросов, ухмылялся и облизывал усы, как противный надушенный кот… — У Анны перехватило дыхание, и она разрыдалась; Лори, который думал, будто знает свою младшую сестренку, был поражен, обнаружив, что она плачет от гнева.

— Я немедленно иду к майору Боннету! — заявила Анна, взяв себя в руки. Глаза ее все еще были влажными и сверкали от негодования. — О, как он смеет! Мы такого же благородного происхождения, как и он! Он не может так поступать! Он даже надеяться не может на то, что я стану его рабыней! Я сейчас же иду к нему и выскажу все это прямо ему в глаза!

Когда Анна распахнула дверь в каюту майора, Боннет сделал движение, чтобы встать. Но, заметив выражение ее лица, он слегка пожал плечами и снова откинулся на подушки. Свои худые ноги он протянул к печке, которую Овидию каким-то чудом удалось разжечь.

— Итак, я вижу, что моя невинная забава в кошки-мышки окончена… — зевнул он, небрежно поглаживая теплое горло Кока. — Ну что ж, игра с мышкой, к сожалению, вообще не длится долго — верно, Кок, старый дружище?

Анна заколебалась:

— Так, значит — это была просто игра? — с сомнением в голосе спросила она. — Просто шутка?

— Игра? О, да! Но шутка — нет! Совсем не шутка, моя дорогая! Ваш брат подписал контракт за себя и — я имею удовольствие вам сообщить — за вас также. Теперь вы оба — моя собственность на предстоящие семь лет. Не больше и не меньше, чем те оборванцы в трюме, между палубами, или где там они торчат. Будете служить мне и исполнять все мои желания, моя милая. Забавно, не правда ли?

— Мы пожалуемся губернатору Барбадоса! — воскликнула Анна. — Вы обманом заставили моего брата подписать бумагу, когда он был пьян! Закон не потерпит такого жульничества!

— Закон? — пожал плечами майор Боннет. — Ах, вот как? Закон, который вы преступили уже тем, что оказались здесь, на борту «Ямайской Девы»! Теперь вам понадобилась его поддержка? Но если вы станете апеллировать к закону, то губернатору, пожалуй, придется в первую очередь повесить вашего брата, не так ли?

Он лениво усмехнулся:

— Эта мысль, возможно, является для вас неожиданной, но я ее сразу принял во внимание и взвесил все очень тщательно. Даже если не считаться с тем, что губернатор — мой близкий друг, он, разумеется, поверит скорее мне, чем беглым шотландским ренегатам… Боюсь, что вам придется смириться с сознанием того, что с момента высадки на Барбадос вы становитесь моей собственностью…

— Неужели в вас нет ничего человеческого? — в ужасе ахнула Анна.

Майор Боннет аккуратно откусил заусеницу на ногте мизинца:

— Не совсем деликатный вопрос, — сказал он, разглядывая девушку с ног до головы и самодовольно ухмыляясь. — Вы чрезвычайно милы, дитя мое! Восхитительны! Ну-с, так какую же работу мне для вас придумать, когда мы прибудем ко мне домой?

— Если вы думаете, что я собираюсь работать на вас…

— Что ж, у вас, конечно, имеется определенный выбор. Вы можете либо повиноваться добровольно, либо вас заставят. И вы, я вижу, предпочитаете более длительный и трудный вариант?

— Нет ничего, что смогло бы заставить меня…

— Ну конечно же, нет! Я верю, что в вас существует мученическая жилка! Однако я полагаю, что угроза причинить страдания Лори или Мэдж… Да что там — даже судьба такой неблагодарной скотины, как Овидий — этого глупого создания, совершенно вам чужого — небезразлична для вас! Хотите, мы поставим небольшой эксперимент? Что вы скажете, например, если после того, как вы покинете мою каюту, — а вы, по всей видимости, собираетесь это сделать, — я займусь тем, что сожгу раскаленной кочергой одно из кожаных ушей этого урода Овидия?

— Вы не посмеете!

— Скажи ей, Овидий. Посмею ли я?

— Йес-сар… Йес-сар… — хриплым голосом поспешно подтвердил Овидий, и Анна поняла, что он нисколько в этом не сомневается. Она взглянула на негра с тревожным сочувствием. Раз или два она слышала, как он поет грустные меланхолические песни голосом глубоким и вибрирующим, словно церковный орган, и однажды видела, как он, ухватившись за поручни фальшборта, смотрел в пустынное безбрежье океана таким несчастным и потерянным взглядом, что она отказалась от прежнего намерения заговорить с ним и осторожно прошла на цыпочках мимо. Овидий, несомненно, был рабом большую часть своей жизни. Возможно, он был сыном раба, а может — туземцем или воином, захваченным в юности работорговцами. И теперь он стоит здесь, в потертой и рваной турецкой ливрее, напяленной на него в насмешку над его собственным достоинством. Это его ухо будет гореть и корчиться под раскаленным железом, но боль — и даже больше того, унижение! — будет ощущать также и она.

С белым, как алебастр, лицом Анна сделала шаг вперед:

— Как может человек — джентльмен! — находить удовлетворение в подобных поступках? — с горящими от ненависти глазами воскликнула она.

Заметив насмешку в глазах Боннета, она снова взяла себя в руки, вернув утраченный на мгновение контроль над своими действиями и чувствами.

— Если вы позволяете себе подобные гнусности, — более спокойным тоном продолжала Анна, — то ничего, кроме глубокой ненависти и отвращения к вам они вызвать не могут. Неужели вам не понять этого? Как может это доставлять вам удовольствие? И какая вам польза от такой бессмысленной и ненужной жестокости?

• Предыдущая
• 16/70
• Следующая