Безумная звезда - Пратчетт Терри Дэвид Джон - Страница 22

• Предыдущая
• 22/51
• Следующая

– О-о, – сказал Ринсвинд. – Гм. Привет?

– Ты живой? – спросила она голосом, который ассоциируется с пляжными зонтиками, маслом для загара и прохладными напитками в длинных бокалах.

– Ну, надеюсь, что да, – ответил Ринсвинд, гадая, хорошо ли его железы, где бы они ни были, проводят сейчас время. – Хотя иногда я в этом сомневаюсь. А что это за место?

– Это дом Смерти, – ответила девушка.

– А-а, – Ринсвинд провел языком по пересохшим губам. – Что ж, приятно было познакомиться, но мне пора бежать…

Она всплеснула руками.

– О, не уходи! У нас здесь нечасто бывают живые люди. А мертвые – такие зануды, как ты считаешь?

– Уф, да, – с жаром согласился Ринсвинд, поглядывая на дверь. – С ними, небось, не поболтаешь.

– Только и слышишь: «Когда я был жив…» да «В наше время мы действительно знали, как дышать…», – она положила ему на руку маленькую белую ладонь и одарила его улыбкой. – Они настолько непоколебимы в своих привычках. Жуткая скукотища. Такие церемонные.

– То есть закостеневшие? – подсказал Ринсвинд, которого тащили в сторону арки.

– Вот именно. Как тебя зовут? Меня – Изабель.

– Э-э, Ринсвинд. Извини, но если это действительно дом Смерти, то что здесь делаешь ты? На мой взгляд, ты не похожа на мертвую.

– О, я здесь живу, – она пристально посмотрела на него. – Надеюсь, ты пришел не затем, чтобы спасти свою погибшую возлюбленную? Папочку это всегда раздражает, он говорит, хорошо, мол, я никогда не сплю, иначе меня постоянно будил бы топот юных героев, которые приходят сюда, чтобы забрать с собой толпу глупых девчонок.

– Что, часто такое бывает, да? – слабо поинтересовался Ринсвинд, шагая рядом с ней по затянутому черной тканью коридору.

– Все время. Но мне кажется, это очень романтично. Только когда уходишь, важно не оглядываться.

– Почему?

– Не знаю, – пожала плечами она. – Может, вид не очень впечатляющий. А ты, вообще, герой?

– Э-э, нет. Не в том смысле. На самом деле совсем нет. Фактически даже меньше того. Я просто зашел сюда в поисках моего друга, – обречено сказал он. – Ты его случаем не видела? Маленький, толстенький, много разговаривает, носит очки, забавная одежда?

Пока он говорил, его преследовало ощущение, будто он упустил нечто крайне важное. Он закрыл глаза и попытался вспомнить последние несколько минут разговора. Потом озарение ударило его, как мешок с песком.

– Папочка?

Изабель скромно потупила глаза.

– Вообще-то я приемная дочь, – призналась она. – Он говорит, что нашел меня, когда я была маленькой девочкой. Все это очень печально… – ее лицо вдруг прояснилось. – Но пойдем, познакомишься с ним – сегодня у него в гостях друзья, и я уверена, что ему будет очень интересно с тобой встретиться. Он не так уж часто общается с людьми в неформальной обстановке. И я, по правде говоря, тоже, – добавила она.

– Извини, – остановил ее Ринсвинд. – Мы ведь говорим о Смерти, я правильно понял? Высокий, худой, пустые глазницы, мастак по части обращения с косой?

Она вздохнула.

– Да. Боюсь, внешность говорит не в его пользу.

Несмотря на истинность уже упоминавшегося факта, что Ринсвинд имел к магии примерно такое же отношение, как бузина в огороде – к дядьке в Анк-Морпорке, за ним тем не менее сохранялась одна привилегия, которая предоставляется людям, занимающимся искусством волшебства. На пороге смерти за ним должен был явиться сам Смерть (вместо того чтобы перепоручить эту работу какому-нибудь второстепенному мифологическому персонажу в человеческом обличье, как оно обычно бывает). Благодаря своей неорганизованности Ринсвинд уже несколько раз не умер в назначенное время, а если в мире и есть что-то, чего не любит Смерть, так это когда люди заставляют себя ждать.

– Послушай, я думаю, мой приятель просто куда-то отлучился, – объявил волшебник. – Он всегда так, это история всей его жизни, приятно было познакомиться, должен бежать…

Но она уже остановилась перед высокой дверью, обитой пурпурным бархатом. С другой стороны двери доносились голоса – жуткие голоса, такие голоса, которые обычное книгопечатание будет не в состоянии передать до тех пор, пока кто-нибудь не изобретет линотипную машину, встроив туда эхоотображатель и, если это возможно, шрифт, который будет выглядеть как нечто сказанное слизняком.

Вот что они говорили.

– ТЫ НЕ МОГ БЫ ОБЪЯСНИТЬ ВСЕ С САМОГО НАЧАЛА?

– Ну, если ты пойдешь с любой карты, кроме козыря, Юг возьмет две взятки, потеряв при этом одну Черепаху, одного Слона и одно Главное Таинство, а потом…

– Это Двацветок! – шепнул Ринсвинд. – Я узнаю этот голос где угодно!

– МИНУТОЧКУ… ЮГ – ЭТО ЧУМА?

– Ты чем слушаешь, он же все объяснил. А что, если бы Голод – как это там – пошел с козыря?

Это был причмокивающий, одышливый голос, практически заразный уже сам по себе.

– А, тогда ты смог бы побить только одну Черепаху вместо двух, – с энтузиазмом ответил Двацветок.

– Но если бы Война с самого начала сдал козырь, они не добрали бы две взятки?

– Вот именно!

– И ВСЕ-ТАКИ Я НЕ ПОНЯЛ. РАССКАЖИ-КА МНЕ ЕЩЕ РАЗ ПРО БЛЕФ, МНЕ ПОКАЗАЛОСЬ, Я УЖЕ НАЧАЛ УЛАВЛИВАТЬ ОБЩИЙ ПРИНЦИП.

Голос был тяжелым и гулким, словно сталкивались две большие свинцовые болванки.

– Это когда ты объявляешь ход главным образом для того, чтобы обмануть своих противников, хотя, разумеется, это может создать проблемы для твоего партнера…

Двацветок со свойственным ему энтузиазмом продолжал нести бессмыслицу. Сквозь бархат просачивались такие фразы, как «хорошая масть», «две без козырей», «большой шлем». Ринсвинд тупо посмотрел на Изабель.

– Ты хоть что-нибудь понял? – спросила она.

– Ни единого слова, – признался он.

– По-моему, бессмыслица какая-то.

– ТАК ТЫ ГОВОРИШЬ, ЛЮДИ ИГРАЮТ В ЭТО РАДИ УДОВОЛЬСТВИЯ? – уточнил тяжелый голос по другую сторону двери.

– Более того, у некоторых из них это здорово получается. Боюсь, я – всего-навсего любитель.

– НО ОНИ ВЕДЬ ЖИВУТ ВСЕГО ВОСЕМЬДЕСЯТ ИЛИ ДЕВЯНОСТО ЛЕТ!

– Тебе лучше знать, – вступил голос, который Ринсвинд еще не слышал и ни за что в жизни не хотел бы услышать снова – особенно в сумерках.

– Это, несомненно, весьма… занимательно.

– СДАВАЙ СНОВА, ПОСМОТРИМ, КАК Я УСВОИЛ.

– Может, нам следует зайти? – спросила Изабель.

– Я ХОЖУ… С ВАЛЕТА ЧЕРЕПАХ, – объявил голос за дверью.

– Нет, извини. Я уверен, что ты ошибаешься, давай-ка взглянем на твои…

Изабель толкнула дверь, и та отворилась.

По сути, это был довольно приятный кабинет, может, чуточку мрачноватый – оформленный в пасмурный день художником по интерьерам, у которого болела голова и которым завладело непреодолимое желание украсить каждую плоскую поверхность большими песочными часами. А еще у него было множество больших, толстых и чрезвычайно быстро оплывающих свечей, от которых ему хотелось избавиться.

Смерть Плоского мира, ярый приверженец традиций, гордился своими личными заслугами и большую часть времени пребывал в унынии по поводу того, что его деяния не были оценены по достоинству. Он утверждал, что Смерти как такового никто не боится, а все боятся лишь боли, разлуки, забвения. Пустые глазницы и спокойная гордость за свое дело – это еще не повод для неприязни. Кроме того, он до сих пор пользовался косой, в то время как Смерти других миров давно обзавелись комбайнами.

Смерть сидел в центре комнаты за столом, покрытым черным сукном, и препирался с Голодом, Войной и Чумой. Двацветок единственный поднял глаза и увидел Ринсвинда.

– Эй, а ты как здесь оказался? – спросил он.

– Ну, некоторые говорят, что Создатель взял пригоршню… о, я понял. Ну, это сложно объяснить, но я…

– Сундук с тобой?

Сундук протиснулся мимо Ринсвинда и опустился наземь перед своим хозяином. Двацветок открыл его и, покопавшись в содержимом, вытащил небольшой томик в кожаном переплете. Этот томик он передал Войне, который сидел, барабаня по столу затянутыми в кольчужную перчатку пальцами.

• Предыдущая
• 22/51
• Следующая