Движущиеся картинки - Пратчетт Терри Дэвид Джон - Страница 48
- Предыдущая
- 48/103
- Следующая
– Вот, погляди, – сказал он. – Человеческая фигурка – это, должно быть, составная часть какого-то слова… Замечаешь? Она всегда ставится с правой стороны от другой картинки, которая немного напоминает… немного напоминает ворота. Поэтому может оказаться, что вся пиктограмма означает… – он чуть помешкал, – означает человека, поставленного у ворот…
– То есть привратника! – осенило его спустя мгновение.
Он развернул книгу под углом.
– А может, имелся в виду какой-нибудь старый король, – произнес Гаспод. – Или, предположим, «человек, вооруженный мечом и находящийся в темнице». Тоже подходит. А может, это означает: осторожно, за воротами злой и вооруженный человек. Это может означать все что хочешь.
Виктор продолжал изучать значки.
– Забавная вещь, – промолвил он наконец. – Понимаешь, мне он не кажется… мертвым. Он как бы… не вполне жив. Словно ожидает, когда снова сможет стать живым. Человек с мечом, ждущий чего-то?
Виктор еще пристальнее вгляделся в изображение человечка. Разобрать черты лица было трудно, и все же его облик выглядел смутно знакомым.
– Слушай, – сказал Виктор, – а ведь он очень напоминает моего дядю Озрика…
Кликаклика. Клик.
Мембрана последний раз кликнула и остановилась. Поднялась буря оваций; в восторге затопали ступни, захлопали мешки из-под попзёрна.
Библиотекарь, восседавший в самом первом ряду «Одиоза», не сводил взгляда с опустевшего экрана. «Смерть в среде бархан» он смотрел уже четвертый раз за день – никому не хотелось испытывать судьбу и силой выдворять из зала трехсотфунтовую орангутанью тушу. Вокруг библиотекаря громоздились горы арахисовой скорлупы и завалы из бумажных пакетов.
Библиотекарь просто обожал клики. Они что-то трогали в его душе. Он даже начал писать роман, который, как он полагал, в будущем может быть положен в основу очень занимательной картинки[17] .
Те, кому он этот роман показывал, отзывались о творчестве библиотекаря очень лестно – зачастую даже не прочитав ни строчки.
Однако данный клик вселял в него беспокойство. Библиотекарь просмотрел его от начала до конца четыре раза подряд, но беспокойство никуда не делось.
Он покинул три стула, на которых сидел во время просмотра и, опираясь на костяшки пальцев, поковылял по проходу в будку, где в эту минуту Безам перематывал бобину.
Дверь открылась, и Безам прервал работу.
– А ну, пошли… – проговорил было он, но расплылся в приторной улыбке. – Мое почтение, господин. Не правда ли, славный клик? Мы с минуты на минуту снова начнем крутить его, так что… Эй! Эй! Ты что, свихнулся? А ну, перестань немедленно.
Выдрав из ящика для показа картинок объемный моток мембраны, библиотекарь принялся просматривать ее на свет, пропуская кадры между мохнатыми пальцами. Безам предпринял попытку вернуть похищенное, но огромная пятерня надежно усадила его на пол. Ему оставалось лишь смотреть, как сверху на него падают петли клика.
Наконец огромный орангутан довольно рыкнул, зажал обеими лапами один из участков мембраны и быстро изъял нужный момент. После этого библиотекарь поднял оторопевшего Безама с пола, стряхнул с него пыль, погладил по голове, сунул остатки клика в его онемевшие руки и, сжимая в одной лапе несколько кусков мембраны, стремительно покинул будку.
Безам проводил его беспомощным взглядом.
– Ноги твоей здесь больше не будет! – завопил он, когда убедился, что орангутан находится вне пределов досягаемости любых воплей.
Взгляд его упал на два оборванных конца мембраны.
Вообще-то такие обрывы были для Безама не в новинку. Не раз и не два доводилось ему в лихорадочном волнении орудовать ножницами и клеем, в то время как публика бодро топала ногами и швырялась в экран орешками, ножами и ручными топориками.
Он освободился от клубков мембраны, нашел ножницы, вынул из ящичка клей. К счастью, – как это выяснилось, когда он поднес обе разъединенные части к лампе, – библиотекарь уволок не самый интересный кусок клика. Странно, но факт. Безам мог бы поклясться, что орангутан изымет тот кусок, где исполнительница женской роли показывается в наиболее дразнящем облачении, или, скажем, какую-нибудь из боевых сцен. Но библиотекарю зачем-то понадобился тот фрагмент, где Сыновья, спускаясь с гор, несутся друг за другом на абсолютно одинаковых верблюдах.
– Не пойму, и зачем ему это… – пробормотал Безам, отвинчивая крышечку с пузырька с клеем. – Одни скалы, и больше ничего.
Виктор и Гаспод поднялись на гребень песчаных дюн, окаймлявших взморье.
– Вот здесь и стояла та самая хижина из плавника, – сказал Виктор. – А если присмотреться, то увидишь остатки старой дороги, которая идет отсюда по прямой к вершине холма. Но самое любопытное, что на вершине этой ничего нет, кроме каких-то старых деревьев.
Гаспод обвел взором просторы Голывудского залива.
– Самое любопытное, что он круглый, – промолвил он.
– Пожалуй. И что с того?
– Говорят, был когда-то давно такой город, где люди так отвратительно себя вели, что богам в конце концов это надоело и они превратили весь город в глыбу оплавленного стекла, – произнес Гаспод, поясняя неизвестно какую свою мысль. – А единственный человек, который видел это своими глазами, днем превращался в соляной столб, а на ночь – в сыроварню.
– Кошмар. Что же они такого натворили?
– А кто их знает? Может, ничего особенного. Чтобы провиниться перед богами, много стараться не обязательно.
– Хороший мальчик. Хороший мальчик Лэдди.
Пес буквально летел над дюнами, представляя собой пушистую комету из золотисто-оранжевой шерсти. Перед Гасподом Лэдди резко затормозил, но тут же, задыхаясь от ликования, начал лаять и прыгать.
– Сбежал с работы и теперь хочет, чтобы я поиграл с ним, – мрачно сообщил Гаспод. – Глупость какая, а? Лэдди, лежать.
Лэдди послушно повалился на землю, задрав вверх все четыре лапы.
– Видишь? – хмыкнул Гаспод. – Понимает меня.
– Он тебя любит, – сказал Виктор.
– Ха! – последовал презрительный ответ. – Чего достигнут собаки, если будут ходить на задних ножках вокруг хозяев и почитать их только за то, что те их кормят?… И что мне прикажешь с этим делать?
- Предыдущая
- 48/103
- Следующая
