Выбери любимый жанр

Наполеон Бонапарт - Дюма Александр - Страница 39


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

39

— Нам нужно приготовиться к приговору судьбы. Вы, Гортензия и я должны пережить его на этой ужасной скале. Я уйду первым, вы придете за мной, за нами последует Гортензия. Но мы встретимся все трое на небесах.

Потом он добавил четверостишие из «Заира»:

Увидеть мой Париж я больше не мечтаю.
Спускаюсь в бездну я. Пришел конец, я знаю.
Спрошу Царя Царей, он все иль ничего?
И где цена тех мук, что принял за него?

Следующая ночь была беспокойной. Симптомы становились все более угрожающими; рвотное питье на какое-то время ослабляло их, но вскоре они возвращались. Тогда почти против воли императора состоялась консультация между доктором Антомарки и господином Арноттом, хирургом 20-го полка гарнизона острова. Эти господа признали необходимым наложить широкий пластырь на грудную полость, дать слабительное и каждый час класть компресс из уксуса на лоб больного. Тем не менее болезнь продолжала прогрессировать.

Вечером слуга в Лонгвуде сказал, что видел комету. Наполеон услышал это, и такое предзнаменование потрясло его.

— Комета! — вскричал он. — Это был знак, предшествующий смерти Цезаря.

Одиннадцатого апреля холод в ногах становится невыносимым. Чтобы облегчить его, доктор пробует припарки.

— Все это бесполезно, — говорит ему Наполеон, — это не здесь — недуг в желудке, в печени. У вас нет лекарства против жара, что сжигает меня, нет медикаментов, чтобы успокоить огонь, меня пожирающий.

Пятнадцатого апреля он начал составлять свое завещание, и в этот день вход в его комнату был запрещен всем, кроме Маршана и генерала Монтолона. Они оставались с ним с часу дня до шести вечера.

В шесть часов вечера вошел доктор. Наполеон показал ему начатое завещание и части своего несессера, каждая из которых носила имя того, кому была предназначена.

— Вы видите, — сказал он ему, — я готовлюсь к уходу.

Доктор хотел успокоить его, но Наполеон его остановил.

— Не надо больше иллюзий, — добавил он, — я все понимаю, и я покорился.

Девятнадцатого стало значительно лучше, и это вернуло надежду всем, кроме Наполеона. Каждый поздравлял себя с этими переменами. Наполеон позволил всем высказаться, потом сказал, улыбаясь:

— Вы не ошибаетесь, мне сегодня лучше, но я чувствую, что близится мой конец. Когда я умру, у каждого из вас будет сладкое утешение — вернуться в Европу. Вы вновь увидите: одни — своих родных, другие — своих друзей. Я же вновь найду на небесах своих храбрецов. Да, да! — сказал он, оживляясь и повышая голос с акцентом истинного вдохновения. — Да! Клебер, Дезэ, Бессьер, Дюрок, Ней, Мюрат, Массена, Бертье придут на встречу со мной. Они будут говорить мне о том, что мы сделали вместе, я расскажу им последние события моей жизни. Видя меня снова, они вновь сойдут с ума от энтузиазма и славы. Мы поговорим о наших войнах со Сципионами, Цезарями, Ганнибалами, и в этом будет немало удовольствия… Если, конечно, — продолжал он, улыбаясь, — наверху не устрашатся, видя вместе столько воителей.

Несколько дней спустя он послал за своим капелланом Виньали.

— Я родился католиком, — сказал он ему, — и хочу исполнить то, что требует религия, и получить причастие. Вы каждый день будете служить мессу в соседней церкви и выставите Святое Причастие на протяжении сорока часов. Когда я умру, вы поставите алтарь у моей головы, потом вы будете продолжать служить мессу. Вы исполните все церемонии, которых требует обычай, и прекратите только тогда, когда я буду погребен.

После священника настала очередь врача.

— Мой дорогой доктор, — сказал он ему, — после моей смерти, а она недалека, я желаю, чтобы вы вскрыли мой труп. Я требую, чтобы никакой английский врач не прикасался ко мне. Я желаю, чтобы вы взяли мое сердце, опустили его в спирт и отвезли моей дорогой Марии-Луизе. Вы скажете ей, что я ее нежно любил, что я никогда не переставал любить ее. Вы расскажете ей все, что я выстрадал. Вы скажете ей все, что видели сами. Вы изучите все детали моей смерти. Я рекомендую вам особенно тщательно осмотреть мой желудок, составить об этом точный отчет и передать моему сыну. Затем из Вены вы направитесь в Рим, где найдете мою мать, мою семью. Вы сообщите им все, что видели здесь. Вы скажете им, что Наполеон, тот, кого весь мир называл Великим, как Карла и Помпея, окончил свои дни в жалком положении, лишенный всего, оставленный наедине с самим собой и своей славой. Вы скажете им, что, умирая, он завещал всем царствующим фамилиям ужас и бесчестие своих последних мгновений.

Второго мая лихорадка достигла апогея, пульс поднялся до ста ударов в минуту. Император стал бредить — это было начало агонии, среди которой было несколько моментов просвета. В эти короткие минуты, когда сознание возвращалось к нему, Наполеон беспрерывно повторял рекомендацию, данную доктору Антомарки.

— Сделайте с заботой, — говорил он, — анатомический осмотр моего тела, особенно желудка. Врачи Монпелье предупредили меня, что эта болезнь будет наследственной в моей семье. Я думаю, что их диагноз находится у Луи. Попросите этот отчет, сравните его с вашими собственными наблюдениями — пусть я по крайней мере спасу моего ребенка от этой жестокой болезни…

Ночь прошла довольно спокойно, но на следующий день, утром, бред возобновился с новой силой. Однако около восьми часов он понемногу стал утихать, и к трем часам больной пришел в сознание. Он позвал душеприказчиков, которым сказал, что в случае, если он окончательно потеряет сознание, не давать приблизиться к нему никакому английскому врачу, кроме доктора Арнотта.

Затем он сказал, находясь в полном разуме и со всей силой своего гения:

— Я умираю; вы возвратитесь в Европу. Я должен дать вам несколько советов, касающихся вашего поведения. Вы разделили мое изгнание и будете верны моей памяти, не сделав ничего, что могло бы ее ранить. Я утвердил все принципы, вложив их в мои законы и в поступки; не было ни одного, которым я бы поступился. К несчастью, обстоятельства были тяжелыми. Я был обязан наказывать. Пришли невзгоды, я не мог ослабить тетиву, и Франция была лишена либеральных институтов, предназначавшихся ей. Она судит меня со снисхождением, она отдает должное моим намерениям, ей дорого мое имя, мои победы. Подражайте ей! Будьте верны идеям, что вы защищали, и славе, завоеванной нами, — вне этого нет ничего, кроме стыда и смятения.

Утром 5 мая болезнь достигла высшей точки. Жизнь больного была уже просто жалким существованием, дыхание становилось все более слабым; широко раскрытые глаза были тусклы и неподвижны. Какие-то неясные слова, последняя вспышка воспаленного мозга, время от времени срывались с его губ. Последними услышанными словами были «голова» и «армия». Затем голос умолк, дух казался мертвым, и сам доктор подумал, что жизненная сила угасла. Однако около восьми часов пульс усилился, смертельная складка на губах смягчилась, и несколько глубоких вздохов вырвалось из его груди. В десять с половиной часов пульс исчез, в одиннадцать часов с небольшим императора не стало…

Через двадцать часов после кончины своего прославленного больного доктор Антомарки сделал вскрытие, как его просил Наполеон; затем он отделил сердце и положил его в спирт для передачи Марии-Луизе. В этот момент явились душеприказчики, а сэр Гудсон Лоу не позволил вывезти со Святой Елены не только тело императора, но даже и его части. Оно должно было остаться на острове. Труп был пригвожден к эшафоту.

Тогда занялись выбором места погребения императора, и предпочтение было отдано уголку, виденному Наполеоном лишь однажды, но о котором он всегда говорил с удовольствием. Сэр Гудсон Лоу согласился, чтобы могила была вырыта в этом месте.

Закончив атопсию, доктор Антомарки, обмыв тело, предоставил его лакею. Тот одел его в то, что обычно носил император, то есть в штаны из белого кашемира, чулки из белого шелка, длинные сапоги со шпорами, белый жилет, белый галстук, покрытый черным галстуком с застежкой сзади, орденскую ленту Почетного легиона. Все это завершил мундир полковника гвардейских стрелков, украшенный орденами Почетного легиона, Железной короны, и треуголка. Одетый таким образом, 6 мая в пять часов сорок пять минут Наполеон был вынесен из залы и выставлен в маленькой спальне, превращенной в часовню. Руки покойного были свободны. На протяжении двух дней он лежал на своей постели, рядом с ним была его шпага, на груди покоился крест, а синее манто было брошено к его ногам.

39
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело