Последствия больших разговоров (СИ) - Барышева Мария Александровна - Страница 55
- Предыдущая
- 55/161
- Следующая
Зато она почувствовала. Ее бросок к Славе не имел никакого отношения к интуиции. Это был животный инстинкт зверька, почуявшего хищника уже в момент его смертельного прыжка - инстинкт, который не обдумывают и не анализируют. Люстра, ощущавшаяся до этого мягким, далеким, безобидным существом. Крошечный плюшевый паучок, обратившийся вдруг громадным, обезумевшим тигром.
Люстра, которая не считала себя люстрой.
И как это, простите, понимать?
Пальцы Севы сжались на ее запястье, и Эша подняла голову, оглядывая холл, в котором сейчас толпились все Говорящие, кроме тех, которые были на постах. Но они должны были вот-вот вернуться - Шаю закрывали - и на сей раз всерьез. Не хватало также Ейщарова и Михаила, и, несмотря на глубочайшее раздражение по отношению к первому и столь же глубочайший антагонизм по отношению ко второму, Эша беспокоилась не на шутку. Ейщаров где-то вместе с неГоворящими нейтрализовывал взбесившиеся вещи и допрашивал их хозяев. Старший же Оружейник вообще пропал, и до него никто не мог дозвониться. Из неГоворящих в офисе остались только несколько женщин, Леша-Говорящий-с-Геной, да двое молодых людей, посещавших "Шевалье" вместе с Ейщаровым. Руки одного из них, все в мелких порезах, были обработаны и заклеены пластырем уже здесь - ехать в больницу, как и Эша со Славой, он отказался категорически.
Все в холле находились в крайней степени подавленности, даже охрана у входа бдела подавленно, а Сашка, Танечка, Любочка-Стилистка и Анюта, младший Техник, примостившись на диване у лестницы, ревели в голос. Паша - младший Футболист - сидел на подлокотнике дивана и усиленно протирал свои очки, старательно удерживая на лице строгое выражение, но его глаза подозрительно блестели. Музыкант, осунувшийся и постаревший, сидел прямо на ступеньках и курил, стряхивая пепел себе на туфли и глядя перед собой невидящими глазами. Рядом оседлал перила Шофер, посматривая на Музыканта как-то жалобно. Остальные приглушенно переговаривались, то и дело хватаясь за телефоны. Только Лиза-Оригами, восседавшая на коленях отца, весело болтала ногами и недоуменно оглядывалась, не понимая, что происходит. Шталь заметила, что почти каждый в холле то и дело с опаской косится то на лампы, то на мебель, то на прочие вещи, и вскоре начала чувствовать исходящую от вещей растерянную обиду. Не выдержав, она сказала:
- Перестаньте!
Эша не объяснила, что именно нужно перестать, но остальные поняли и на время прекратили метать на обстановку тоненькие, недоверчивые взгляды, а лицо Зеркальщика и вовсе сделалось виноватым. Их можно было понять - в каждой вещи теперь чудился потенциальный враг. Ничего не известно, ничего не доказано - и все теперь боялись подняться в свои наполненные вещами кабинеты. От фонтанчика с сатиром, простиравшим мраморную руку в тщетной надежде обнять чьи-то плечи, все сели подчеркнуто подальше.
Так-то вы их любите?! Это же ваши вещи! И мы со Славой, и Никита, и Ольга с тетей Тоней, и Степан Иванович с Ванечкой - все ездили к чужим вещам. Господи, как же хорошо, что Сева не попал к той кровати! Четыре вещи - и ни одного промаха! Четыре вещи, которых не почувствовали их Говорящие. Четыре вещи, которые напали на Говорящих. И неизвестно, сколько их еще. Но откуда они взялись? Кто их сделал? И по какому принципу?
Люстра, которая не считает себя люстрой...
- Не можем же мы теперь все время тут сидеть! - наконец подал голос Костя с перил. - Это... Сколько же еще...
- Олег сказал, чтобы все дожидались его здесь! - холодно произнесла Нина Владимировна, крутя в пальцах массивную золотистую зажигалку. - Так и будет.
- Но надо же хотя бы узнать... Я бы мог съездить...
- Один уже съездил! - грохнул Сергей Сергеевич, втыкая недокуренную сигарету прямо в ступеньку, отчего в Шталь всплеснулось профессиональное уборщическое возмущение. - Съездил! И где он теперь?! - Музыкант закрыл лицо ладонями. - Дурачок, дурачок... Говорил же я ему - дождись!.. Надо было дать по голове!.. зато живой бы был!
Костя смущенно съежился на перилах.
- Ювелирши с сопровождением поехали, а толку? - пробормотал Ковровед. - Олька, говорят, совсем плоха.
- Хоть в больницу бы съездить, - пробурчал Шофер.
- Ты врач?! - с неожиданной яростью спросила Нина Владимировна.
- Нет...
- Ну вот и сиди! По телефону скажут все, что надо! Сейчас неизвестно, что, где и как на тебя отреагирует!
- Еще ничего не ясно, - запротестовал Шофер. - Ничего не доказано! Всего лишь несколько вещей...
- Лично мне доказательств хватает, - мрачно произнес Скульптор, сейчас смотревшийся в своих темных одеждах очень зловеще.
- Ладно, - примирительно сказал Костя, - можно же поступить просто. На Славку напала люстра. На Ольку - камни. На Никиту - рояль. Их собеседники. Нужно просто держаться подальше от своих вещей, когда выйдешь отсюда. Я буду держаться подальше от машин, ты - от статуй...
- Как ты себе это представляешь? - ехидно поинтересовался Ковровед. - Машины везде! Статуи - их конечно, поменьше... А те же деревья...
Его фраза прервалась громким рыданием старшего Садовника, которая, не сдержавшись, присоединилась к уже звучащему с дивана плачу. Валера чуть покраснел и зачем-то посмотрел на часы.
- Значит, выйти должен ты, - констатировал Костя. - Ковры на улицах не расстелены.
- Я никуда не пойду! - буркнул Валера. - Я буду ждать ответов и четкого плана.
- Ты будешь ждать, пока Георгич все сделает за тебя?
Ковровед открыл рот, но вместо него зазвучал младший Таможенник, сообщивший, что они могут препираться сколько угодно - он все равно никого не выпустит, а любой, кто попытается пройти, получит в ухо без всякого учета половой принадлежности. Вика, младший Кукольник, возмущенно вскочила, но тут офисная дверь распахнулась, и в вестибюль ввалился перепачканный кровью человек, чья правая рука представляла собой огромный ком из нежно-розового женского свитера, изуродованного красными потеками. Человек громко и изощренно ругался, и от него почему-то исходил сильнейший и невероятно разнообразный запах специй. Никто из охраны не попытался воспрепятствовать его появлению, и Эша, не сразу узнавшая прибывшего, поняла, что это, вероятно, кто-то из своих.
- Аптечку, - грохнул человек, временно перестав сквернословить, и оглушительно чихнул, - кресло и бутылку водки!
Кто-то, громко топая, пробежал в правую часть коридора, кто-то кинулся вверх по лестнице, а младший Садовник немедленно устремился к человеку, который повалился в пододвинутое Лешей кресло и снова принялся ругаться. Только сейчас Эша опознала в нем Михаила. Левая щека старшего Оружейника была шафранно-желтой и местами оранжевой, глаза налились кровью, украшенный ссадиной нос покраснел и распух, а в прорехе аккуратно вспоротой на груди рубашки виднелся узкий подсыхающий порез. Он сердито оттолкнул Леонида Викторовича, попытавшегося осмотреть его руку.
- Отстань, Викторыч, я ж тебе не гладиолус!
- Я по образованию врач, между прочим! - напомнил младший Садовник.
- Ты педиатр!
- Какая тебе разница?!
Михаил с подозрением оглядел младшего Садовника, точно оценивая свои шансы выжить после осмотра, затем осторожно размотал мокрый от крови свитер и продемонстрировал изувеченную руку. По немедленно обступившей его толпе прокатилось громкое "Аааах!"
- Твою-то мать! - сделал медицинское заключение педиатр. - Ты чего сюда приперся, тебе в больницу надо немедленно!
- Слышь, педиатр, ты веревочкой завяжи - и ладно! - Михаил протянул здоровую руку, и кто-то сунул ему в пальцы дымящуюся сигарету.
- Кретин, ты ж инвалидом можешь остаться! Ты... - Леонид Викторович осекся, видя, что Михаил его совершенно не слушает. Тогда он схватил принесенную аптечку и занялся его рукой. Старший Оружейник, одним затяжным глотком опустошив доставленный стакан водки, скрежетал зубами от боли, изощренно ругался, а в перерывах между ругательствами чихал и рассказывал, что произошло. Шталь, получив посудинку с водкой, выпила треть, сморщилась и сунула стакан Посуднику, который, благодарно кивнув, запил водкой свой коньяк.
- Предыдущая
- 55/161
- Следующая
