Северный Удел (СИ) - Кокоулин Андрей Алексеевич - Страница 5

Место, что ли, было не то.

В сломанной руке чужеродно болтался «Фатр-Рашди».

Двуствольный, второй ствол под первым, еще заряженный.

На короткий срок заставить слушаться сломанную и даже отрубленную руку я мог даже без ученичества у Огюма Терста.

Вяжешь жилки узлами – и вперед! Останешься жив – распутаешь.

«Гром заката» дрогнул, выцеливая голову сюртучного с подрезанными у ушей волосами. Если уж в голову не поможет…

Пистолет пыхнул огнем.

Сюртучный дернулся, развороченный свинцом левый глаз у него лопнул брызгами, второй, остекленев, закатился под веко.

Я оторвал от шеи чужие, уже безвольные пальцы.

Ну вот, подумал, значит, в голову помогло. Меня шатнуло. Затем свалило под стол. Взгляду в вышине открылась лепнина ресторанного потолка.

Рядом завозился дядя Мувен.

Перед тем как потерять сознание, я услышал, как он причитает:

– Какая утка была! Какая утка!

Частный пристав был замечательно красноморд. Темно-зеленый мундир только оттенял цвет лица. Стремились ввысь завитыми концами усы. Свежая царапина, обработанная йодом, раскроила щеку.

– Итак, – пристав оглядел нас, чуть склонив голову, – случай не рядовой.

Я, дядя Мувен, Майтус, который наотрез отказался оставлять меня без своей охраны, и официант расположились на стульях перед столом. Трое блезан занимали скамью у стены. Четвертый, подпоручик низкой крови, до сих пор находился в больнице.

– Не рядовой.

Регистратор за конторкой скрипел пером. Статуей стыл в углу полицейский при ружье. В большое окно заползал угол здания городского собрания. Вдалеке синел склон холма.

Пристав вышел из-за стола и оказался малорослым и упитанным.

– Господа, – он прошелся перед нами, – мне хотелось бы, чтобы все, сказанное здесь, не покинуло этого кабинета.

Он приподнялся на носках.

– Конечно-конечно, – сказал дядя.

Майтус хмыкнул. Я качнул рукой на перевязи.

– Нападавший опознан, – продолжил пристав, расценив молчание остальных как согласие. – Это Тобиас Лобацкий, служащий казначейства. Вдовец, пятьдесят три года. Посещал ресторан ежедневно. Да-с. И вот…

Он замолчал, повел плечами, про себя, видимо, представляя, как некто рядом, как Лобацкий, вдруг сходит с ума, посмотрел на поясной императорский портрет на стене.

– Что интересно, характеризуется он положительно, ни в чем предосудительном замечен не был, образ жизни вел замкнутый.

– А кровь? – спросил я.

– Во-от! – протянул, воздев короткий палец, пристав. – Кровь, оно самое. С кровью у господина Лобацкого дело швах.

– Гомункулус? – спросил дядя.

– Боюсь, все еще хуже. Господа блезаны…

Поручики поднялись.

Оказавшись рядом, пристав каждому сердечно пожал руку.

– Не смею задерживать. Не смею, не смею задерживать.

– Но как же… – возразил тот, которого я еще в ресторане определил Оггерштайном, белокурый, с тяжелой челюстью. – А они?

Он, набычившись и глядя почему-то на меня, встал в дверях.

Пристав обернулся.

– Ах да, господин Фитанги…

Официант поднялся с явным облегчением на лице:

– Могу идти?

– Да-да, тоже на выход, – пристав дождался, пока официант протиснется между Оггерштайном и дверной створкой. – Всего доброго.

– А эти?

Упрямый поручик указал на нас подбородком.

– С этими господами, – улыбнулся ему пристав, – у нас будет приватный разговор. Почти дознание. А вам надо в полк.

Он чуть ли не вытолкал блезана вон.

– Но…

Стукнула, отрезая возражения поручика, дверь.

Пристав, расстегнув мундир, достал из-за ворота ключ на шнурке, вставил его в дверной замок и провернул.

– Ну вот, – вернувшись к нам, он несколько секунд раздумчиво изучал ногти на правой руке, словно важнее ничего и не было, наконец сказал: – Дальнейшее, господа, прошу, строго между нами. Строго!

Повинуясь его знаку, регистратор и полицейский тихо прошли в неприметную нишу справа, качнулась занавесь, раздался щелчок замка.

Пристав собственноручно задернул оконные шторы, проверил, чтобы и просвета не было. Ненадолго сделалось темно, но затем вспыхнули газовые рожки на стенах.

Дядя Мувен озадаченно покашлял.

Я же уже догадывался, с кем мне сейчас придется встретиться. Поэтому, вставая, медленно потянул за собой дядю и кровника.

– Господа…

Государь император появился в нише слева и быстрым шагом пересек кабинет в нашем направлении.

Он был невысок, но ладен, голубой мундир жандармского офицера сидел крепко, очерчивая поджарую фигуру. Брюки заправлены в короткие сапожки. Аксельбант. Медалька-кружок отличия за выездку. Кобура с пистолетом.

Бородка. Глаза чуть навыкате. Легкий румянец на щеках.

И кровь, конечно, и кровь. Алые жилки, сплетающиеся кроной дерева, и стального отлива обжимающая их спираль.

Я щелкнул каблуками. Майтус склонился в поклоне. Дядя замешкался, все ворочая застрявшим в кармане сюртука кулаком, но потом тоже перегнулся в поясе.

– Здравствуйте, господа. – Государь император демократично подал мне руку.

Я пожал узкую, сухую ладонь.

Мы встретились глазами. Мне невольно захотелось пасть ниц – так сильна была его кровь. Правда, в трактате пятисотлетней давности в присутствии экселенц-императора Волоера валило с ног всех в радиусе тридцати метров. Не разбирая притом, желают того присутствующие или нет. А я вот стою. Только под коленками дрогнуло. Может, действительно?..

Я оборвал кощунственную мысль.

Государь император чуть опустил веки, ладонь его выскользнула. Майтус удостоился легкого касания плеча, дядя Мувен – кивка.

За государем императором выросла дородная фигура обер-полицмейстера Сагадеева, в военном мундире, со скруткой бумаг в потном кулаке. Глядя на него, становилось понятно, с кого берет пример пристав – те же баки, те же завернутые кверху усы, даже багровость лица – и то та же. Крупные, мясистые черты, большой рот чревоугодника. Масленые глаза-оливы. Обманчиво-масленые.

Меня он не узнал. Или сделал вид, что не узнал. Дело было давнее, и я тогда был еще оболтус, и обер-полицмейстер – всего лишь надзиратель.

Государь император, обойдя стол, сел. Пристав замер между ним и окном. Сагадеев, уперев пятерню в столешницу, воздвигся справа.

На ум мне почему-то пришло слово «театральщина».

Три зрителя, три актера, бедная мебелью сцена. Действие энное. Я мучился: настоящий ли государь император смотрит на меня? Не двойник ли? Уж кто-кто, а я знаю – кровь тоже можно подделать. Пусть это и нелегко.

– Господа, – сказал обер-полицмейстер, уловив мягкое разрешающее покачивание августейшей головы, – как вы понимаете, вы здесь в связи с тем, что ситуация, в общем-то, сложилась чрезвычайная. Нападение на вас является лишь звеном в общей цепи.

– Ночь Падения! – ахнул дядя.

– Кто еще? – спросил я.

– Четыре высшие фамилии из шести. Причем три покушения были удачны.

– Удачны – это…

– Да, – вздохнул Сагадеев, – со смертельным исходом.

– Так это что, – воскликнул дядя, – ваш этот… – Он пощелкал пальцами, вспоминая, как звали казначейского: – Лобанов…

– Лобацкий, – поправил пристав.

– Да, Лобацкий! Он специально? Он же на блезан кинулся!

– Мы думаем, – сказал обер-полицмейстер, обменявшись взглядами с государем, – что блезаны были Лобацкому очень некстати. Он мог ожидать удара в спину, знаете ли. Потому и решил устранить их первыми. А основной целью несомненно являлся господин Кольваро.

– Это как-то связано с отцом? – спросил я.

Сагадеев скривился.

– Здесь мы вступаем на территорию догадок, господа. Если пытаться мыслить логически, то нападение на наследника фамилии говорит о том, что покушение на родителя не удалось. Но факт пропажи… Мы считаем, что Аски Кольваро удалось бежать от преступников. Скорее всего, он спрятался в каком-нибудь тайнике. Во всяком случае, никто из ближайших родственников его смерть не услышал.