Королева. Выжить, чтобы не свихнуться - Гринберга Оксана - Страница 35
- Предыдущая
- 35/49
- Следующая
Что с ними делать? Я решила отказать от двора, занести в черный список, отправить прочь из Лондона. Доказательств предательства не было, лишь упоминание в письме архиепископа, который к тому же все отрицал. Может, это были его умозаключения, ничем не обоснованные, или же он имел приватные беседы, в которых и достиг соглашения, – мы так и не узнали. Но, подумав, что нет дыма без огня, я все же решила обидеться и приказала убираться со двора. Конечно же, благородные лорды ни в чем не сознавались. Завалили меня извинениями, объяснениями, подарками и просьбами сменить гнев на милость. И не подумаю! Посидят годик в своих деревенских имениях, подумают о жизни и вспомнят, кто нынче правит страной!..
Не знаю, как в стране, но в городе было неспокойно. Известие о покушении, как пожар, распространялось за стенами дворца. Огромная толпа собралась у ворот Тауэра, требуя смерти заговорщиков. Надо же, я думала, будут защищать духовенство! Хотя в тюрьме сидели люди, известные своими католическими взглядами. Лондонцы же в основном поддерживали Реформацию. Решив, что народные волнения не нужны, приказала устроить торжественный выезд с гвардейцами, знаменами, трубами, золотыми попонами и прочей мишурой, чтобы горожане воочию убедились в том, что королева жива и здорова. Мне же не хватало Роберта верхом на вороном жеребце. Проезжая сквозь ликующую толпу, привычно улыбаясь и приветствуя подданных, в мыслях уносилась к лорду Дадли. Как он там?..
Ему не становилось лучше, отчего я впала в мрачную деятельную депрессию. Потребовала срочно созвать Парламент. Не буду ждать следующей недели! Настроение было соответствующее – хотелось всех разорвать на кусочки. Если кто-то вякнет из Палаты лордов – отправится сушить сухари! В красном платье, увешанная тяжелыми драгоценностями, чувствуя себя совершенно спокойно, словно давно уже умерла, выступила перед Парламентом с речью, которую написал Роджер и я знала наизусть. Затем заговорила своими словами о том, что больше не намерена терпеть раскол в стране. Те, кто и дальше будет вставлять палки в колеса реформам, погибнут под этими самыми колесами. Повозка же помчится дальше, потому что давно набрала ход и ее не остановить. Я не могу жить и работать, зная, что за моей спиной шепчутся и строят козни. Англия идет по дороге реформации, а кто не согласен – нам не по пути. Либо уезжайте из страны, либо смиритесь, либо будете встречать рассветы в Тауэре, ожидая, когда возведут вашу плаху. Потому что будет так, как я сказала. И я сказала!
Затем смотрела на Палату лордов, чьи ряды заметно уменьшились. Кто-то сидел в Тауэре, кто-то складывал вещи, впав в королевскую немилость. Рискнут ли возразить? Нет, смельчаков не нашлось. Акт о Верховенстве и Единстве, сделавший меня главой Английской церкви, приняли единогласно.
Поблагодарив Парламент за доверие, вернулась во дворец. Всю дорогу меня сопровождала ликующая толпа. А совсем скоро по домам и церковным приходам пройдут сотни наших агентов с бумагами, на которых подпишется каждый из граждан, что понимает и принимает новые законы. Вместо того чтобы чувствовать себя счастливой, я тревожилась о лорде Дадли. Мы выиграли, но мне не хватало Роберта. Без него не получалось насладиться достижением.
По случаю победы в Парламенте во дворце устроили торжества. Конечно, размаха и фантазии у нового шталмейстера – организатора торжеств – не хватало. Ему было далеко до лорда Дадли. Я сидела за столом в гордом одиночестве, танцевать не танцевала, хотя приглашали безостановочно. Роберта не было, Роджер и Уильям отсутствовали, мой последний ухажер – лорд Томас Говард IV герцог Норфолк – сидел в Тауэре. Что за жизнь пошла!..
На следующий день, когда до Пасхи было уже рукой подать, состоялся еще один торжественный выезд. Он закончился в одном из лондонских приютов, где прошла старинная и странная церемония под названием «Омовение ног старым женщинам». На стульчиках сидели заранее отмытые и опрятно одетые старушки. Перед каждой – тазик с водой. Мы с фрейлинами выбрали себе по одной, мыли морщинистые, загрубевшие от возраста и неудобной обуви ноги, затем, когда закончили, отдали свои передники, в которые для каждой из старушек я приказала зашить несколько монет. Подаренной суммы должно было хватить на безбедную жизнь в Лондоне в течение пары лет.
Затем я ждала Пасхи и надеялась на выздоровление лорда Дадли. Весна давно и во весь голос заявила о приближении лета. Вместо того чтобы наслаждаться теплом, я металась по королевскому саду, не находя себе места. Фрейлины, подхватив длинные юбки, едва за мной поспевали. Заговорщики схвачены, мятежные лорды усмирены. Скоро состоится суд. Парламент смиренно принял религиозные реформы, заодно и выдал денег на военные нужды. Тут бы ликовать… но Роберту становилось все хуже. Он не приходил в себя, находясь в пограничном состоянии между бредом и явью. Я измучила Нонниуса, требуя сделать хоть что-нибудь. В отчаянии рассказала все, что знала об антибиотиках, но врач, кажется, решил, что королева подхватила тяжелую форму бреда от лорда Дадли. Поглядывал на меня тревожно, спрашивал, пью ли я успокоительное, и, кажется, тоже перестал спать по ночам.
А затем… затем, когда Роберт провел очередной день без сознания, у него спала температура. Нашими молитвами… Я, плюнув на приличия, выгнала Нонниуса, сиделок и фрейлин из его спальни и осталась у постели больного, надеясь на чудо. Молила, чтобы он пришел в себя и… увидел меня первой. Лорд Дадли спал, дышал спокойно и размеренно, и каждый его вздох уже не приводил меня в ужас.
– Роберт, прошу вас, очнитесь, – прошептала я, склоняясь над мужчиной, взяв его за руку. – Вы всех перепугали и меня тоже… Пора уже прийти в себя.
Черт дернул полезть на кровать, чтобы поцеловать его в лоб! Этот порыв закончился тем, что мужская рука прижала меня к себе, и я рухнула сверху на Роберта. Хорошо хоть не на больное плечо… До лба не дотянулась, потому что вместо этого целовали уже меня. Его губы были со вкусом горького лекарства, настойчивые и уверенные. Ну и пусть, главное – он пришел в себя! Я не сопротивлялась, наоборот, пылко ему отвечала, пока, наконец, не вспомнила о приличиях. Сейчас ка-ак войдут, а мы непонятно чем занимаемся! Вообще-то понятно, но зачем? Оттолкнула его от себя и сползла с кровати.
– Роберт, – пробормотала смущенно, – я рада, что вы пришли в себя, поэтому прощаю ваше неподобающее поведение!
Заодно и свое, так как отвечала не менее страстно.
– Это я рад, что меня ранили, – произнес мужчина. Голос звучал еще слабо, но вполне уверенно. – Это самое лучшее, что случилось со мной за последнее время.
Он бросил красноречивый взгляд на мои губы.
– Поговорите еще! – фыркнула я. – Берегите силы для быстрейшего выздоровления. Они вам понадобятся, ведь столько всего произошло… Так что пейте бульон и… Вы мне очень нужны! Роберт, мне в самом деле вас очень не хватало.
– Елизавета, я не ослышался?
Смущенно потупилась под вопросительным взглядом мужчины. Неужели он подумал, что это похоже на признание?.. Ничего подобного! Я ведь хотела сказать, что места себе не находила, переживая за его здоровье. Почему тогда на его лице появилась радостная улыбка?
– Я вас оставлю, – сказала строго, решив не отвечать, пока сама до конца не разобралась. – Сообщу Нонниусу, что вы пришли в себя.
– Не уходите, – попросил он. – Побудьте со мной немного. Задержитесь еще хотя бы на минуту. – Роберт протянул мне руку: – Сейчас вы принадлежите только мне, а когда выйдете за дверь… то вновь буду видеть вас лишь мельком. Я не хочу вас ни с кем делить.
Покачала головой, подхватила юбки и пошла прочь, и все потому, что в груди появилось нечто… такое, чего не должно быть. Он ведь женат, черт его побери! Я обещала, клялась самой себе, что больше никогда в жизни…
В небольшой комнате, служившей в его покоях приемной, меня дожидались гвардейцы. Теперь понимаю, почему Мария держала столько народу в охране. Кроме них – фрейлины, сиделки, усталый Нонниус. Надо бы ему зарплату поднять и какой-нибудь орден вручить! Еще была темноволосая женщина с заплаканным лицом. Это кто такая?
- Предыдущая
- 35/49
- Следующая
