Маскарад - Пратчетт Терри Дэвид Джон - Страница 52

• Предыдущая
• 52/92
• Следующая

Мадам Зарински держалась так, как держатся люди ее класса и воспитания. Ей с детства внушили определенный взгляд на мир. Когда мир не согласовывался с ее представлениями, она немного сопротивлялась, но потом, подобно гироскопу, в конце концов восстанавливала равновесие и продолжала вращаться так, будто ничего не произошло. Если бы цивилизации пришел конец и людям ничего больше не осталось, кроме как питаться тараканами, мадам Зарински по-прежнему пользовалась бы салфеткой и смотрела свысока на тех, кто ел тараканов с ножа.

— Я, э-э, продемонстрирую вам несколько образцов, — произнесла она наконец. — Прошу прощения, я удалюсь на одну минутку.

Мигом исчезнув в лабиринте мастерских (там позолоты было куда меньше, чем в салоне), она прислонилась к стене и призвала главных портних.

— Милдред, к нам пришли две очень странные…

Она замолчала на середине фразы. Странные клиентки последовали за ней! И теперь они спокойно прогуливались по проходу между столами портних. Кивали работницам, рассматривали платья на манекенах.

Мадам Зарински быстро взяла себя в руки.

— О, прошу вас, тут не…

— Сколько стоит вот это? — палец госпожи Эсмеральды ткнулся в творение, предназначенное для вдовствующей герцогини Щеботанской.

— Боюсь, данное платье не продается…

— А сколько оно стоило бы, если бы продавалось?

— Триста долларов.

— А смотрится на все пятьсот, — заметила госпожа Эсмеральда.

— В самом деле? — замигала нянюшка Ягг. — О, а ведь и правда, а?

Платье было черным. По крайней мере, теоретически. Скажем так, его можно было сравнить с крылом скворца. Платье сшили из черного шелка и украсили янтарным бисером и блестками. Это был черный цвет, который надевают по праздникам.

— На вид примерно моего размера. Мы берем его, Гита, расплатись.

Гироскоп мадам Зарински стремительно изменил направление вращения.

— Берете? Прямо сейчас? За пятьсот долларов? И вы платите? Платите сейчас? Наличными?

— Гита, реши вопрос.

— О… Да!

Застенчиво отвернувшись, нянюшка Ягг задрала юбку. Последовала серия шорохов и резиновых «чпоков», после чего нянюшка снова повернулась, держа в руке мятый мешок.

Отсчитав пятьдесят теплых десятидолларовых банкнот, она положила их в приветственно раскрытую ладонь мадам Зарински.

— А теперь мы вернемся обратно в магазин и посмотрим на остальное, — заявила госпожа Эсмеральда. — Эти забавные страусиные перья, они мне нравятся. И еще такая большая накидка для настоящих дам. И веер, отделанный шелком.

— Кстати, раз уж гуляем, почему бы нам не прикупить бриллиантов? — вставила нянюшка Ягг.

— Неплохая идея.

И бодрой иноходью необычные клиентки направились к выходу в основную часть салона, оставляя за собой шлейф пререканий.

Мадам Зарински уставилась на деньги у себя в руке.

Она хорошо разбиралась в старых деньгах. Над ними витал некий ореол святости — наверное, потому, что люди не расставались с ними годами. И она разбиралась в новых деньгах, сделанных выскочками, которых за последние годы в городе развелось видимо-невидимо. Но в напудренной груди мадам Зарински билось сердце настоящей анк-морпоркской лавочницы, которая твердо знает: самые лучшие деньги — эти те, которые держишь в руке ты, а не кто-нибудь другой. Самые лучшие деньги — это мои деньги, а не твои.

Кроме того, она отличалась достаточным снобизмом, а поэтому всегда путала грубость и хорошее воспитание. Богатые люди никогда не бывают сумасшедшими (они эксцентричны), и точно так же они не бывают грубыми (они честные и непосредственные).

Так что она стремглав кинулась за госпожой Эсмеральдой и ее странной подругой. Соль земли, сказала она сама себе.

И поспела как раз вовремя, чтобы услышать окончание странного разговора.

— За что мне это, а, Эсме? За что меня наказывают?

— Не пойму, о чем ты, Гита?

— Так, нашло.

— Я и в самом деле не понимаю, о чем ты. Ты же сама говорила, что зашла в тупик, что у тебя голова кругом идет и ты не знаешь, что делать с деньгами.

— Да, но я бы не возражала заходить в тупик где-нибудь в тепле, в удобном шезлонге, где много больших сильных мужчин покупали бы мне шоколад и добивались от меня взаимности.

— На деньги счастье не купишь, Гита.

— А кто сказал «покупать»? Всего лишь взять в аренду, на пару-другую неделек.

Агнесса встала поздно. В ушах у нее все еще звенела музыка. Она оделась как во сне. Однако сначала, на всякий случай, завесила зеркало покрывалом.

В столовой полдюжины балерин питались одной веточкой сельдерея и над чем-то хихикали.

Был там и Андре. Рассеянно ковыряя еду, он изучал лист с нотами. Время от времени он с видом человека, лишь физически находящегося здесь, в этой суетной столовой, делал взмах ложкой, потом клал ее и записывал несколько нот.

Прямо посреди очередной музыкальной фразы он заметил Агнессу и широко улыбнулся.

— Доброе утро. У тебя усталый вид.

— Э-э… Да.

— Ты пропустила все веселье.

— ….. В самом деле?

— Приходили стражники. Разговаривали со всеми, задавали много вопросов и очень медленно записывали ответы.

— И какие же вопросы они задавали?

— Ну, зная нашу Стражу, можно предположить что-нибудь вроде: «Это ведь ваших рук дело?» Они не слишком быстро соображают.

— О. Значит ли это, что сегодняшнее представление отменено?

Андре засмеялся. Смех у него был довольно приятный.

— Вряд ли. Не думаю, что существуют обстоятельства, при которых господин Бадья отменит представление, — произнес он. — Даже если люди и в самом деле мрут как мухи.

— А почему нет?

Он объяснил.

— Но это же отвратительно! — воскликнула Агнесса. — Ты хочешь сказать, публика приходит именно потому, что может случиться нечто плохое?

— Боюсь, такова человеческая природа. Разумеется, некоторые придут послушать Энрико Базилику, А кроме того… похоже, Кристина становится популярной… — Он скорбно посмотрел на Агнессу.

— Я ничего не имею против, честно, — солгала Агнесса. — М-м-м… а ты давно здесь работаешь?

— Всего несколько месяцев. А прежде… я давал уроки музыки детям серифа клатчского.

• Предыдущая
• 52/92
• Следующая