Дама полусвета (Душа так просится к тебе) - Туманова Анастасия - Страница 38
- Предыдущая
- 38/71
- Следующая
– Корнет!!! – Анна встала. – Немедленно покиньте мою ложу, вы пьяны, и…
– Ах, ради бога, графиня! – рассмеялся Волгин, уставившись на Анну долгим взглядом опереточного соблазнителя и умудряясь при этом посматривать на друзей. Последние, судя по всему, оказались менее пьяны и, смущенно опустив глаза, понемногу отступали к дверям. – Не заставляйте меня забывать те божественные часы, которые мне подарила соблазнительнейшая московская Мессалина…
– Вон, – тихо произнесла Анна.
В полумраке ложи не было заметно, как она побледнела, но даже Волгин умолк, встретившись с Анной взглядом. Сзади кто-то из приятелей уже в открытую тянул его к выходу, но корнет, оправившись от минутного смущения, лишь ухмыльнулся и снисходительно отстранил товарища, продолжая в упор, нагло рассматривать графиню Грешневу.
– Встаньте, корнет, – вдруг раздался за спиной Анны ровный голос с едва заметным акцентом, и она, вздрогнув от неожиданности, обернулась. Газданов неторопливо вышел из полумрака ложи.
Волгин вскочил. Кинул быстрый взгляд на эполеты стоящего перед ним офицера и вытянулся.
– Корнет, вы ведете себя неподобающим образом, – негромко проговорил Газданов. – Вы явились пьяным в храм искусства, вы оскорбляете достойную даму… мою невесту.
Послышался изумленный ропот, в лице изменился даже Черменский. Анна закрыла глаза. Волгин трезвел на глазах.
– Господин полковник… Я, право же…
– Вы недостойны звания офицера русской гвардии, – отчеканил Газданов. Он по-прежнему казался абсолютно спокойным, но от этого спокойствия у Анны поползли мурашки по спине. – Я вызываю вас. Выбор оружия и место поединка – за вами. Черменский, вы не откажетесь быть моим секундантом?
– Сочту за честь, Газданов, – невозмутимо отозвался Владимир.
– Господа, господа, бог с вами, господа!!! – наконец опомнилась Анна. – Володя, Сандро… Александр Ильич, побойтесь бога, это же дети!
– Это не дети, Анна Николаевна, – сдержанно заметил Газданов, в упор глядя на Волгина, который стоял бледный, уставившись в паркет. – Это русская военная молодежь, гвардия, которая призвана воплощать лучшие силы России, ее гордость. Подобное поведение офицерского состава недопустимо, и прощать его нельзя. Я уж не говорю о том, что, оскорбив женщину, этот молодой человек опускает себя на уровень площадного босяка. И только из уважения к его эполетам, которых он не стоит, я вызываю его на поединок… а не обращаюсь с ним так, как он того заслуживает.
– Александр Ильич, прошу вас, вы же видите, что они все пьяны! – взмолилась Анна. – Позвольте ему извиниться, и… Никита, скорее просите прощения, и вон отсюда!!!
Не дав ни Газданову, ни Черменскому открыть рта, Анна вскочила из кресла, протянула перепуганному корнету руку, и тот упал на колени:
– Графиня, умоляю вас, простите…
– Я прощаю, немедленно покиньте мою ложу! – Анна подняла корнета, слегка толкнула его в плечо. – Господа, сию же минуту забирайте своего товарища!
Гвардейцы исполнили приказ по-военному четко: через мгновение в ложе остались только Анна, Газданов и Черменский. Последний изо всех сил пытался подавить приступ смеха, но ему удалось это лишь после того, как он взглянул на Анну и Газданова. Те стояли у края ложи и смотрели друг на друга так, что Владимир сразу же понял, что ему тут не место. Дверь тихо закрылась за ним, и никто этого не заметил.
Вскоре погас свет, зажглось сценическое освещение, опера началась, и Анна, с трудом взяв себя в руки, уставилась на сцену.
Позже, вспоминая тот вечер в театре, молодая женщина искренне недоумевала: как ей удалось просидеть четыре часа в ложе, выслушать длиннейшую оперу и не вспомнить ни минуты, ни мгновения из этого времени. Первое действие, второе, два антракта… За четверть часа до конца последнего акта Анна словно очнулась. Посмотрела на ярко освещенную сцену взглядом разбуженного среди ночи человека, решительно взяла с барьера ложи перчатки, встала и чуть слышно сказала тоже поднявшемуся Газданову:
– Я уезжаю, князь, прошу меня извинить.
– Позвольте проводить вас.
Анна, не ответив, прошла мимо него в темноте. Газданов отправился следом.
На улице стояла темная, ледяная, беззвездная ночь. Анна взобралась в экипаж, туда же вскочил Газданов и вполголоса велел кучеру: «Трогай!» Пролетка неспешно покатила через пустынную площадь.
Анна плакала – тихо, не вытирая слез, не замечая того, что Газданов молча, непрерывно целует ее холодную руку без перчатки. Молча они доехали до Столешникова, прошли в дом, пересекли темную гостиную, и графиня, отослав заспанную горничную, сама зажгла свечи.
– Благодарю вас, Александр Ильич… за прекрасный вечер. Час уже поздний, давайте попрощаемся, – устало произнесла она, опускаясь в кресло.
Но Газданов остался на месте, и Анна поняла, что он не уйдет. Где-то в глубине дома старинные часы пробили полночь.
– Вы напрасно это сделали сегодня, Сандро, – вздохнув и глядя мимо Газданова в затянутое морозными узорами окно, проговорила Анна. – Положительное в сегодняшней истории лишь то, что вы убедились: иметь серьезные отношения с такой женщиной, как я, невозможно. Было очень глупо называть меня своей невестой… тем более без моего на то согласия. По Москве теперь пойдут ненужные разговоры… А вы задумывались хоть на минуту, князь, во что превратится ваша жизнь, если вы женитесь на мне? Кто угодно где угодно сможет подойти к нам и сказать вашей законной супруге в лицо все то, что вы слышали сегодня от корнета. И вам нечем будет крыть, поскольку все это истинная правда. Право, странно, что я столько времени трачу на то, чтобы объяснить вам такие простые вещи. Ручаюсь, тому мальчику, Волгину, объяснения бы не понадобились.
– Графиня, это был просто дурно воспитанный щенок, – возразил Газданов.
– Ну… разве что и впрямь дурно воспитанный, – слабо улыбнулась Анна. – Будь Никита более воспитан и менее пьян, он просто не сказал бы всего этого вслух. Выбросьте из головы всякие благородные мысли, князь. Вы нравитесь мне… и минувшая ночь тому доказательство. У меня действительно было мало любовников… Гораздо меньше, чем мне приписывают, вы это верно заметили. Но жениться на мне с вашей стороны было бы безумием. На вас станут показывать пальцем, вас не пригласят ни в один приличный дом, осудят в свете, вы не сможете представить меня государю… да и карьере вашей придет конец. Оставьте все как есть, и забудем этот наш разговор. Поверьте, так лучше и для меня, и для вас. Пусть уж я останусь принадлежностью… мужчин семейства Ахичевских. А по поводу Анциферова – ложь, всё ложь. Я это знаю сама, а что думают другие, мне, ей-богу, безразлично.
Некоторое время Газданов молчал. Затем, подойдя к креслу, в котором сидела Анна, опустился возле него на колени, и молодая женщина, повернувшись, испуганно посмотрела на него:
– Князь! Что вы делаете, к чему такие жесты? Прошу вас, встаньте…
– И все-таки мы на «вы», – грустно улыбнулся Газданов. – Стало быть, я все еще наказан?
– Сандро! Господь с вами… с тобой! – Анна схватилась за голову. – Бог мой, да за что же мне все это… Поднимись немедленно, хватит ломать комедию, как тебе не стыдно, право?!
– Очень стыдно, потому и не встану. – Черные глаза спокойно и серьезно смотрели на нее. – Аня, я целый день думал о том, что наговорил тебе ночью. Поверь, я не хотел. Я никогда прежде не позволял себе подобного с женщинами и до сих пор не понимаю, почему все так вышло… Я рад бы думать, что был пьян. Это могло б меня извинить… хотя бы в твоих глазах, как того сопливого корнета… Но пьяным я не бываю никогда. Налицо банальная потеря головы… и вообще всяческого здравого смысла. Другого объяснения я не вижу. Аня, я люблю тебя. И прошу твоей руки. Я мог бы, разумеется, сказать, что мне безразлична собственная карьера, что не имеет значения то, что станут говорить в свете, и то, что я пренебрегу недовольством государя… Но ты умная женщина, и тебя такие пафосные пассажи не обманут. Все это, безусловно, не пустяки. Однако… наверное, для всякого человека рано или поздно приходит время, когда он выбирает то, что для него важнее, то, что имеет больший смысл. Ты и твоя любовь для меня сейчас важнее всего на свете.
- Предыдущая
- 38/71
- Следующая
