Дама полусвета (Душа так просится к тебе) - Туманова Анастасия - Страница 52
- Предыдущая
- 52/71
- Следующая
– Еще чего! – вознегодовала Марфа. – Уж сделайте милость, под ногами не мешайтесь, да и мне отлучиться надобно. Я как знала, бубликов с сайками купила, поищите сами там на полке, свеженькие!
Марфа действительно вскоре куда-то убежала, бросив посреди кухни недостиранное белье. Софья оттащила тяжелое корыто на лавку у стены, дождалась, пока вскипит самовар, попила чаю с сайкой, прошлась по дому, убедилась, что всюду чисто и прибрано, вернулась в спальню и села на аккуратно застеленную кровать.
Видимо, она переоценила свои силы, потому что голова слегка кружилась, а в ногах чувствовалась усталость, словно она прошагала с утра не две улицы с переулком, а несколько верст. «Совсем обленилась, что ж дальше-то будет?» – подумала Софья, но все же прилегла на кровать, подсунув под голову подушку. За окном, несмотря на два часа пополудни, было сумеречно. Снова собрались тяжелые тучи, из которых сперва понемногу, а потом все гуще и гуще, мохнатыми хлопьями, начал сыпать снег. Софья, лежа и запрокинув голову, бездумно смотрела на это кружение белых мух за окном, затем незаметно задремала.
Ее разбудил приближающийся дробный стук копыт за окном. Софья моргнула, приподняла голову, недоумевая, кто это может лететь очертя голову верхом по их тихому переулку. Снег валил сплошной пеленой, в пустом доме было темно, и спросонья она не сразу сообразила, день ли еще или наступил вечер. А стук копыт слышался уже во дворе, потом вдруг смолк, вместо него забухали тяжелые сапоги на крыльце, в сенях, в доме, ударила одна, другая, третья дверь – и в комнату с грохотом влетел Федор.
– Соня?!
Она растерянно приподнялась на локте. Даже в полумраке комнаты было заметно, что Мартемьянов весь в снегу и что у него совершенно дикие глаза. Испугавшись, Софья быстро спустила ноги с кровати, поднялась и спросила первое, что пришло в голову:
– Федор Пантелеевич, ты пьян?..
– Нет… – ответил он, машинально проводя заснеженным рукавом по лицу. – Соня, ты… совсем пришла?.. Спала, что ли, тут? Разбудил?
– Нет, не спала. Конечно, совсем пришла… А что с тобой случилось, откуда ты?!
– Да вот же… с Конной площади… – держась одной рукой за дверной косяк, Мартемьянов безуспешно пытался перевести дыхание. – С утра татары лошадей пригнали с-под Уралья, я смотрел… Хороши кони, масти ровной, только дикие… Тьфу, да на что ж я тебе-то про них…
Он наконец оторвался от косяка, подошел к кровати, ступая по скрипящим половицам облепленными снегом сапогами. Сел. Софья посмотрела через его плечо в окно, где уже ничего не было видно от падающего стеной снега. Не поворачиваясь, спросила:
– Откуда ты узнал, что я пришла?
– Марфа за мной прибежала, прямо на Конную, уговор у меня с ей был, – тоже не глядя на нее, отозвался Федор. – Я – верхом на лошадь, да и домой! Боялся, что уйдешь ты, меня не дождешься. Думал, что за шмотьями пришла…
– На чьей же ты лошади прилетел?
– Не знаю.
– Что, и хозяина не видал?!
– Нет… Какая первая попалась, на ту и прыгнул. Привязь разорвал, и… Будочник, правда, свистел, да мне до него рази ж было?..
– Господи, Федор, могила тебя исправит! – схватилась за голову Софья. – Через всю Москву на чужой лошади! Вот и в конокрады подался, дожили… Ну, что ты, в самом деле, себе вообразил? Как бы я ушла, с тобой не простившись?
– Так ты… проститься пришла?
Она лишь горько улыбнулась, но Федор, не дождавшись ответа, резко дернул Софью за руку, впился черными бешеными глазами в ее лицо:
– Соня!!! Проститься пришла?!
– Федька! – испугалась она, чудом удержавшись на ногах и хватаясь за железный шар кровати. – Что ты, право, с ума сошел?! Я же остаюсь, болван! Если ты, разумеется, не против! С чего только взял?.. Федор… Господи, да разве можно так пугать, что ты дрожишь?!
Мартемьянов медленно, шумно выдохнул и, сгорбившись, опустил взлохмаченную голову к самым коленям. Софья встала рядом, обняла его за плечи, осторожно погладила курчавый, мокрый от растаявшего снега затылок.
– Ну… ну… уймись. Ведь я же здесь, сам видишь.
– Прости, Соня… – сдавленно сказал он. – Меня так со страху, верно, разобрало… Столько ден ждал, кажин час душа дрожала, что вот сейчас Марфа войдет и узлы вязать станет… Дверь скрипнет – а у меня уж сердце падает… И с тобой не повидаюсь даже… Прости меня… Что хочешь делай – прости…
– Ну, вот еще выдумал… Что с тебя взять-то, душа разбойничья… – Софья встревоженно гладила его по голове. – Первый раз, что ли? Ты и раньше погулять хорошо умел…
– Допреж ты в это не мешалась.
– И более уж не буду, пропадай сам, хватит!
Мартемьянов молчал, глядя в пол. Чуть погодя он вдруг неловко поднялся с кровати, отстранив опешившую Софью. Прошелся по комнате от стены к стене, мотнул головой, словно отгоняя что-то. Замер у окна, серо-белого от снежной пелены. Софья долго и изумленно смотрела ему в спину, но Мартемьянов не оглядывался.
– Федор… – наконец позвала она.
Мартемьянов не пошевелился. Софья подошла к нему сама, осторожно тронула за плечо.
– Федор, что ты?.. Повернись ко мне. Ну, зачем же ты такой упрямый… Федор! Но это же такие пустяки, чего ты стыдишься?..
– Соня, не тронь… Уйди… Само сейчас всё… Тьфу, страму-то, будто баба… – смущенно ворчал Федор, упираясь до тех пор, пока Софья, потеряв терпение, не взяла его за ухо и насильно не развернула к себе.
– Ухи мне накрутить решила?.. – через силу усмехнулся он.
– Вот и правильно было бы… – Софья, приподнявшись на цыпочки, ладонью вытерла ему глаза. – Что ты их прячешь-то, Федор? Очи свои черные? Подумаешь, напугал… Как будто я тебе чужая… Иди, иди сюда, ложись, и я с тобой сяду.
К ее огромному облегчению, Мартемьянов послушался и растянулся на кровати, положив голову на колени пристроившейся в изголовье Софьи. В комнате надолго повисла тишина. За окном летел снег, в углу мигала желтая лампадка под иконой Троеручицы.
– Отчего молчишь, Соня? – наконец, не открывая глаз, спросил Мартемьянов. – Расскажи хоть, что там Татьяна твоя? Марфа говорила – накрылась бадьей…
– Разумеется.
– Что ж теперь-то?..
– Ничего… Я сегодня взяла расчет в театре.
– Пошто? – Он приподнялся. – Это… из-за меня?
– Нет, я сама так решила. Давно хотела, а тут и случай, слава богу, представился. Теперь только неустойку выплачу по контракту – и всё. Нужно пять тысяч, но у Ани они, кажется, есть…
– Соня, да за что ж ты так-то меня?.. – хрипло спросил Федор, поднимаясь на кровати. – Я и сам разумею, что меня теперь повесить мало… Надавай мне хоть по морде утюгом Марфиным, коль душа еще горит, а неустойку твою я уж как-нибудь выплачу!
– Мало тебе досталось? – Софья невольно улыбнулась, взглянув в его темную хмурую физиономию. – Марфа мне рассказывает – у Федора Пантелеича вся личность как пасхальное яйцо сделалась, а я ей не верю. Вот теперь гляжу – и верно…
– Выходи за меня, Соня, а?.. – вдруг попросил он, снова кладя голову ей на колени и утыкаясь лицом в складки юбки. – Четвертый год во грехе живем, к чему это?
– Оставь… – Софья старалась произнести это жестко, но получилось лишь очень грустно. – Я тебе много раз говорила, что – нет.
– Отчего ж?
– Я тебя не люблю, прости.
– А его… любишь? – не поднимая головы, спросил он. – Ты в эти дни видалась с ним?
– Нет.
– И не станешь?
– Не стану.
– Отчего ж? – снова сдавленно выговорил Мартемьянов.
Софья перевела дыхание. Медленно, словно выбирая каждое слово, сказала:
– Оттого, что прошлого не вернешь. Оттого, что у него другая женщина. Оттого, что ты целовал меня при нем и я ничего не могла поделать. Оттого, что жизнь моя сломана, и исправить уж ничего нельзя. А броситься в реку еще раз я не смогу. И прошу, не спрашивай меня об этом больше. Мне больно… и тебе, кажется, тоже нехорошо.
– Ты меня простишь когда-нибудь, Соня? – помолчав, негромко спросил он. – Кабы я знал, что так у нас сложится, – за семь верст бы тогда Грешневку объехал, лишь бы тебя не видеть. Потому, если б увидел, – все бы сызнова сделал, ни на что б не поглядел, все едино в аду гореть-то опосля… Ты мне не на радость, а за грехи послана, я теперь наверное знаю. Только ж всякому греху своя выслуга имеется… И на каторге люди вечно не сидят.
- Предыдущая
- 52/71
- Следующая
