Крылатая смерть (сборник) - Дерлет Август Уильям - Страница 40

Ощущение тревоги, возникшее при виде закутанных в дымку остроконечных шпилей, усилилось, когда маленький отряд продолжил спуск в долину. Замакону пугал вид зверей, на которых ехал он сам и сопровождавшие его воины; еще более устрашающим представал мир, способный породить таких чудовищ. Проезжая сельские фермы, испанец хорошо рассмотрел фигурки, работавшие на полях: ему не понравились их механические движения, странная медлительность и следы увечий, заметные на телах. За ограждениями, среди чахлой растительности паслись жалкие подобия человекообразных существ. Гилл-Фаа-Йнн объяснил, что это и есть представители низших классов, мясо которых кейнанцы употребляют в пищу. За рабами наблюдает хозяин фермы; его гипнотическое внушение с утра определяет поведение пахарей и пастухов, и как разумные машины они просто незаменимы в работе. Пасущиеся же на лугах представляют самое низшее сословие — от них ничего не требуется и кроме как в пищу их нигде не используют.

В просторных фермах на равнине Замакона видел рогатых гаа-йоттнов, выполнявших почти человеческую работу. Похожие на людей фигуры вскапывали грядки, прокладывали борозды. У некоторых движения были словно замедлены и напоминали манипуляции механических приспособлений. Перехватив внимательный взгляд испанца, Гилл-Фаа-Йнн охотно сообщил, что это и есть так называемые вайм-баи — мертвецы, которым с помощью атомной энергии и силы мысли возвращали способность двигаться и повиноваться приказам. Классу рабов недоступен дар бессмертия, в отличие от представителей господствующей касты Цатта, поэтому со временем вайм-баи увеличиваются в числе. Их отличают собачья преданность и послушание, но они менее восприимчивы к телепатическим командам, чем живые рабы. Наибольшее отвращение у Замаконы вызвали раны и увечья на телах мертвецов: некоторые были обезглавлены, кожа других несла следы колотых ран, разрезов, ожогов. Объяснить их происхождение было бы затруднительно, не поспеши на помощь Гилл-Фаа-Йнн. По его словам, эти рабы, прежде чем попасть на фермы, использовались в качестве гладиаторов для увеселения свободных горожан. Превыше всего остального жители Цатта ценили остроту ощущений, ибо их угасающие чувства требовали новых и все более мощных стимулов. Несмотря на удивление, вызванное увиденным, Замакона не мог не признаться в глубине души в полном отвращении к открытому им миру.

Вблизи туманный мегаполис поражал размерами и невероятной высотой башен. Гилл-Фаа-Йнн объяснил, что верхние этажи строений больше не используются, и поэтому многие шпили снесены, чтобы избавить от хлопот городские службы, призванные поддерживать порядок. У подножия титанических стен было в избытке небольших поздней постройки коттеджей, в которых предпочитали селиться горожане. Поступь верховых отрядов и тяжело груженных фургонов, проносившихся по выложенным каменными или золотыми плитами дорогам, сливались в монотонный гул, повисший над унылой равниной.

Несколько раз Гилл-Фаа-Йнн останавливался, чтобы показать Замаконе любопытные сооружения — особенно храмы Йига, Ктулу, Нага, Йиба и Безымянного Божества, — которые встречались вдоль дороги через равные интервалы, окруженные небольшими рощицами согласно традиции Кейнана. Эти храмы, в отличие от тех, что остались в пустыне за холмами, продолжали использоваться; из ворот выезжали и въезжали многочисленные кавалькады местных идолопоклонников. Вместе с Гилл-Фаа-Йнн'ом Замакона заглянул в каждый из них и словно зачарованный, преодолевая отвращение, слушал и наблюдал вакхические проповеди. Поклонение Нагу и Йибу было наиболее омерзительным: испанец даже не решается доверить свои ощущения бумаге. Одна из черных приземистых башен, воздвигнутых в честь Цаттогвы, была превращена в святилище Шуб-Ниггурат — Матери Всех Живых и Супруги Безымянного Идолища. В земных религиях ближе всего к ней стояла богиня Астарта, и подобное идолопоклонничество не могло не задеть католического благочестия испанца. Однако больше, чем увиденное, его отвратили скрипучие звуки, издаваемые во время религиозных церемоний представителями расы, давно отказавшейся от живой речи.

На городской окраине в тени чудовищных башен Гилл-Фаа-Йнн указал на огромную каменную стену, окружавшую многолюдный стадион. Это один из многочисленных амфитеатров, пояснил он, где уставшие от жизни кейнанцы наслаждаются необычными и волнующими зрелищами. Он уже собирался сделать короткую остановку и проводить Замакону вовнутрь, когда испанец, вспомнив жестоко изувеченные тела мертвецов на фермах, решительно взбунтовался. Это было первое столкновение пристрастий и вкусов, убедившее жителей Цатта в том, что их гость исповедует странную мораль.

Узкие, извилистые улицы словно паутина опутали город, и Замакона — несмотря на все возрастающее чувство неприязни и отчуждения — не мог не очароваться величием обступивших его громад зданий. Головокружительная высота башен; кипение жизни на площадях и улицах; резной орнамент дверей и окон; неожиданные долины в камне, открывающиеся взгляду с титанических террас у подножий зданий, и обволакивающий проулки серый сумрак — подобное едва ли встретишь в других уголках планеты. Сразу по прибытии Замакона был препровожден в городской совет, где облаченные в золотые тоги правители внимательно и дружелюбно выслушали его повествование. Было заметно, что от него ожидают подробных сведений о жизни на поверхности: в обмен перед ним раскрывались сокровеннейшие тайны Кейнана. Единственным условием, безоговорочным и болезненным, был отказ от возвращения в мир солнца и звезд, где оставалась родная Испания.

Дневная программа, предоставленная выбору пришельца, включала собеседования с учеными, занятия наукой, историей. Свободное время Замакона заполнял прогулками и чтением древних свитков в библиотеках, хранилища которых распахнулись для него в момент, когда он начал постигать язык цаттской письменности. Экскурсии охватывали посещения религиозных служб и представлений в амфитеатрах, за исключением наиболее жестоких и безобразных, против которых восставало благочестие испанца. Городской совет отвел ему отдельную виллу в пригороде и просторную квартиру в самом городе. Со временем он коротко познакомился с некоторыми из поклонников новых форм искусства, был принят в одну из общин, заменивших в позднем Кейнанё семью. Четырнадцать рогатых гаа-йоттнов выполняли его поручения и перевозили грузы; десять живых рабов с неповрежденными телами убирали его жилище, защищали от грабителей, садистов и религиозных фанатиков в местах публичных сборищ. Многие механические приспособления все еще оставались для него загадкой, однако Гилл-Фаа-Йнн с самого начала позаботился объяснить, как действуют основные.

Роскошная обстановка квартиры была приведена в порядок к приезду Замаконы. Горничные-рабыни украшали сводчатые комнаты шелковыми гобеленами, портьерами; расставляли массивную мебель. Инкрустированные любопытными орнаментами столы и плиты пола; мягкие диваны с пуфами и бесконечные ряды эбонитовых ячеек вдоль стен, содержащих металлические цилиндры с рукописями, — все было приготовлено для развлечений и удобств гостя. На письменных столах лежали стопки пергамента — как и чернила в чернильницах, преимущественно зеленого оттенка — а также наборы разнообразных кистей для красок и другие принадлежности. Механические самописцы опирались на узорчатые золотые треножники: по одному такому прибору находилось в каждой комнате. Яркий голубой свет излучали стеклянные полушария над головой. Окон не было, хотя в нижних этажах зданий, затененных гигантскими башнями, они и не были нужны. В нескольких комнатах стояли глубокие ванны, а кухня представляла собой лабиринт хитроумных механических приспособлений. Необходимые припасы, как узнал Замакона, доставлялись по сети подземных сообщений, проложенной под городом и снабженной саморегулирующейся автоматикой. Первый этаж был отведен для единорогов и рабов. Когда Замакона закончил осматривать отведенные ему помещения, прибыли шесть благородных горожан и горожанок из его будущей общины. В их обязанность входило развлекать и обучать гостя; через несколько дней их должна была сменить следующая группа — и так далее, пока Замакона не познакомится со всеми пятьюдесятью членами общины.