Миры Роберта Хайнлайна. Книга 5 - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 31
- Предыдущая
- 31/91
- Следующая
В этот момент в комнату вошел Дак, который полностью поддержал меня и, казалось, очень удивился, что у Клифтона сначала было другое мнение.
— Мы, конечно, устанавливаем новый прецедент, Родж, но кто знает, сколько нам их еще придется создать, пока мы достигнем конца? — Однако когда Дак увидел, как я держу жезл, он издал вопль ужаса: — Черт бы вас побрал, дружище! Вы что — хотите прикончить нас или желаете проделать дыру в стене?
— Так я же не нажал кнопку!
— Возблагодарим же Господа за его неизреченную милость! У вас даже предохранитель не поставлен! — Он отобрал у меня жезл и сказал: — Вот тут есть кольцо… его надо повернуть и заправить вот в эту прорезь… Тогда жезл превращается в палку для прогулок. Ф-ф-фу!
— Извините меня.
Они проводили меня до королевских покоев и передали с рук на руки королевскому Конюшему, полковнику Патилу — индусу с ничего не выражающим лицом, великолепными манерами и одетому в живописный мундир Имперских Космических Сил. Его поклон был, судя по всему, рассчитан с помощью логарифмической линейки — он давал понять, что, возможно, я и буду назначен Верховным Министром, но пока еще таковым не являюсь, что я выше его по рангу, но в то же время — обычный шпак, значимость которого должна быть облегчена еще минимум на несколько граммов тем обстоятельством, что полковник носит на правом плече императорский аксельбант.
Он взглянул на жезл и тихо произнес:
— Это, если я не ошибаюсь, марсианский жезл, сэр? Любопытная вещица. Я думаю, вы захотите оставить его здесь, он тут будет в полной сохранности.
Я ответил:
— Я возьму его с собой.
Брови полковника полезли вверх, выражая надежду, что я сам исправлю столь явную ошибку.
Я пошарил в памяти среди любимых крылатых выражений Бонфорта и выбрал одно, при помощи которого он осаживал невеж:
— Сынок, давай-ка соли свою кашу по-своему, а я уж буду солить свою на свой вкус.
С его лица слетело всякое выражение.
— Слушаюсь, сэр. Будьте добры следовать за мной.
У входа в тронный зал мы задержались. Далеко, далеко на возвышении, куда вели ступени, стоял пока еще пустой трон. По обеим сторонам гигантского помещения толпились в ожидании придворные и знать. Видимо, Патил подал какой-то знак, так как тут же зазвучал Императорский Гимн, и мы в молчании выслушали его: Патил, застыв как выключенный робот, я — несколько сутулясь, как то приличествует пожилому и уставшему от груза забот человеку, смиренно несущему свои обязанности перед обществом; придворные же застыли как манекены в витрине роскошного магазина. Очень надеюсь, что нам никогда не придется сокращать статью бюджета на содержание Императорского Двора — все эти разодетые в яркие одежды вельможи и доблестные копьеносцы создают необычайно живописное зрелище.
Еще звучали последние аккорды Гимна, когда откуда-то сзади появился и занял трон он — Виллем, Принц Оранский, Герцог Нассауский, Великий Герцог Люксембургский, Командор Рыцарей Священной Римской Империи, Генерал-Адмирал Имперских Вооруженных Сил, Советник Марсианских Гнезд, Защитник Сирых и Убогих и, по милости Господней, Король Нидерландов и Император Планет и Межпланетных Просторов.
Я не мог разобрать черт его лица, но вся эта символика внезапно разбудила во мне чувство симпатии. Я больше не ощущал в себе неприязни к монархическому строю.
Когда король Виллем сел, Гимн окончился. Он кивнул в знак благодарности за приветствия, и по толпе придворных прошел еле слышный шелест голосов. Патил куда-то испарился, и я, зажав под мышкой жезл, начал свой длинный путь к трону, сильно прихрамывая, невзирая на малую силу тяжести. Все это весьма смахивало на церемонию во Внутреннем Гнезде, с той разницей, что тут я ничего не боялся. Просто мне было жарко, да в ушах стоял отчего-то звон. Мои шаги сопровождались мелодиями Империи — «Король Христиан» переходил в «Марсельезу», а та — в «Звездно-полосатое знамя» и так далее.
У первой отметки я остановился и поклонился, у второй повторил то же самое и отвесил глубокий поклон у третьей, расположенной почти у начала ступеней. Я не преклонил колен — знать обязана становиться на них, но выходцы из народа пользуются теми же суверенными правами, что и сюзерены. В стереовизорах и в театрах это обстоятельство иногда неучитывается, но Родж предусмотрительно растолковал мне, как надо вести себя в подобной ситуации.
— Ave, Imperator![12] — Если бы я был голландцем, то сказал бы Rex[13], но я был всего лишь американцем.
Мы обменялись несколькими репликами на школьной латыни. Он спрашивал меня, что мне угодно, а я напоминал ему, что прибыл по его приглашению, и так далее. Потом мы перешли на англо-американский, на котором он говорил с легким европейским акцентом.
— Ты верно служил Нашему отцу. Мы надеемся, что так же ты будешь служить и Нам. Что скажешь ты?
— Желание повелителя — приказ для подданного, Ваше Величество.
— Приблизься.
Наверное, я перестарался, но и ступени были слишком высоки, моя нога по-настоящему разболелась, а психосоматическая боль ничуть не лучше настоящей — и я чуть не упал, но король соскочил с трона и поддержал меня за локоть. Я слышал пронесшийся по рядам вздох. Король улыбнулся и сказал шепотом:
— Легче, легче, старина. Мы постараемся закруглиться поскорее.
Он подвел меня к подобию табурета, стоявшему возле трона, и заставил сесть на него, что было явным нарушением приличий, так как я оказался сидящим раньше, чем король вернулся на трон. Затем он протянул руку за свитком, и я подал его. Король развернул свиток и притворился, будто внимательно читает белую бумагу.
Раздавалась тихая музыка, двор разыгрывал сцену всеобщего оживления и веселья — смеялись дамы, благородные кавалеры шептали им комплименты, на которые дамы отвечали движением вееров. Никто не сходил со своего места, но, похоже, никто не оставался и неподвижным. Маленькие пажи, похожие на микеланджеловских херувимов, скользили между придворными, держа в руках подносы со сластями. Один из них преклонил колено возле короля Виллема, и тот, не отрывая взгляда от бумаги, взял что-то. Ребенок подал поднос и мне, и я взял нечто, не зная, правильно я поступаю или нет. Нечто оказалось одной из тех ни с чем не сравнимых шоколадных конфет, которые производятся только в Голландии.
Вскоре я обнаружил, что лица многих придворных мне знакомы по фотографиям. Здесь собралось большинство безработных членов королевских семейств Земли, скрывших свои прежние звания под псевдонимами герцогов или графов. Кое-кто поговаривал, что король Виллем держит их на пенсионе, чтобы украсить свой двор; другие — что он просто хочет держать их под присмотром, оберегая от соблазнов принять участие в политике и других столь же неблаговидных делах. И в том и в другом, надо думать, есть частица правды.
А еще тут толклось немало знатных людей, которые к королевским домам не принадлежали. Некоторым из них приходилось зарабатывать себе на кусок хлеба. Вскоре я обнаружил, что выискиваю на лицах присутствующих губы Габсбургов и носы Виндзоров.
Наконец Виллем опустил свиток. И музыка, и разговоры тут же смолкли. В мертвой тишине он произнес:
— Ты предложил Нам славную команду. Думаем, ее следует утвердить.
— Вы очень милостивы, Ваше Величество.
— Мы обдумаем и известим тебя. — Он наклонился и сказал шепотом: — Не вздумайте спускаться по этим проклятущим ступенькам задом. Я сейчас исчезну.
Я шепнул ему:
— Благодарю вас, сир!
Он встал и, пока я с трудом поднимался на ноги, исчез в шелесте своей мантии. Я обернулся и встретил множество недоумевающих взглядов. Но музыка снова заиграла, и я смог спуститься вниз, ибо благородная знать опять занялась своими галантными пустячками.
В ту же самую секунду, когда я подходил к арке выхода, возле меня снова возник Патил.
— Прошу вас, сэр, пожалуйте за мной.
- Предыдущая
- 31/91
- Следующая