Батальон смерти - Родин Игорь П. - Страница 7
- Предыдущая
- 7/72
- Следующая
Я не виделась с ним два дня, и с его братом и невесткой. Он исчез, а когда вернулся, на него было жалко смотреть: осунувшееся лицо, помятая одежда и запах водки ясно говорили о том, в каком распутстве он провел эти два дня.
– Ах, Маруся, Маруся, – причитал он, хватая меня за руки. – Что ты наделала, что ты наделала? Я любил тебя так сильно. А ты не захотела меня понять. Ты погубила и мою жизнь, и свою тоже.
Мое сердце сжималось от жалости к Василию. Но в то время жизнь для меня была лабиринтом со множеством тупиков, где все запутанно и обманчиво. Теперь мне ясно, что Василий меня не любил по-настоящему и что он ударился в дикий разгул, чтобы забыться и успокоить ту боль, которую я ему причинила. Если бы я его действительно любила, все было бы, наверное, по-другому. Но тогда я этого еще не понимала и у меня в голове была только одна мысль: он обещал жениться на мне и обманул. Однако замужество стало для меня символом независимой жизни и свободы.
Лазовы уехали. Они дали мне денег и множество подарков. Но мое сердце было похоже на заброшенную хижину в холодную зиму, в которой откликается эхом жуткий вой диких зверей. Вместо ожидаемой свободной жизни мне предстояло вернуться в комнату родителей в подвале. И глубоко в груди рождался страх перед неизвестностью…
Никому ничего не говоря, я возвратилась домой. Сестры уже заметили, что я изменилась. Возможно, они видели меня раз-другой вместе с Василием. Как бы там ни было, у них зародились подозрения, и они постарались сообщить об этом матери. И той не потребовалось долго рассматривать меня, чтобы установить, что из маленькой застенчивой девочки я превратилась в молодую женщину, переживающую пору расцвета. И с тех пор для меня начались дни и ночи нескончаемых терзаний.
Отец тоже вскоре учуял, что произошло у Лазовых. Он был безжалостен и набросился на меня с кнутом, избив до полусмерти, сопровождая каждый удар такими грязными словами, которые обжигали больше, чем кнут. Он избил и маму, когда она попыталась вступиться за меня.
Теперь отец возвращался домой пьяным почти каждый день и сразу принимался меня истязать. Часто он выгонял меня вместе с матерью босыми из дому, и мы иногда часами стояли на снегу, прислонясь к ледяным стенам и дрожа от холода.
Жизнь стала сущим адом. День и ночь я молила Господа, чтобы мне заболеть или умереть. Но Бог оставался глух к моей мольбе. И все же я чувствовала, что только болезнь спасет меня от ежедневных побоев.
«Я должна заболеть!» – внушала я себе.
И вот я ложилась ночью на горячую печь, чтобы распарить тело, а потом выбегала наружу и каталась по снегу. Проделывала это несколько раз, но ничего не добилась. Болезнь не брала меня.
В таких невыносимых условиях я встретила Новый, 1905 год. Замужняя сестра пригласила меня принять участие в ряженье по случаю Святок. Отец поначалу и слышать не хотел о том, чтобы я пошла на вечеринку, но после долгих уговоров согласился. Я нарядилась мальчиком. Так впервые я надела мужскую одежду. После танцев мы пошли к друзьям моей сестры, где я познакомилась с солдатом, только что вернувшимся с фронта. Это был простой, грубоватый мужик, сыпавший неприличными словами, старше меня лет на десять. Он тут же начал за мной ухаживать. Звали его Афанасий Бочкарев.
Вскоре после этого я вновь встретилась с Бочкаревым в доме его замужней сестры. Он пригласил меня на прогулку, а потом вдруг сделал предложение. Это было столь неожиданно, что времени для размышлений у меня не оказалось. Я была согласна на все, лишь бы не подвергаться ежедневным мучениям дома. Уж если я искала смерти, чтобы освободиться от отца, то почему бы не выйти замуж за этого неотесанного мужика? И я не задумываясь согласилась.
Отец поначалу воспротивился моему браку, поскольку мне еще не исполнилось шестнадцати, но ничего не добился. Так как Бочкарев не имел ни гроша, да и у меня не было денег тоже, мы решили оба работать и понемногу откладывать заработанные деньги. Наш брак был поспешным. Единственным сохранившимся у меня от этого ощущением было чувство освобождения от побоев жестокого отца. Увы! Тогда я даже не подозревала, что променяла один вид мучений на другой.
На следующий день после свадьбы, состоявшейся ранней весной, мы с Афанасием пошли на реку, чтобы наняться поденщиками. Мы помогали нагружать и разгружать баржи с лесом. Тяжелой работы я никогда не боялась, и все бы ничего, если бы у меня с Афанасием все было ладно. Но он тоже пил и, когда напивался, становился зверем. Он знал о моей связи с Лазовым и использовал это как предлог для побоев.
– Этот офицерик все еще у тебя в башке! – орал он. – Погоди, я его оттуда вышибу! И он пускал в ход кулаки.
Пришло лето. Афанасий и я устроились работать в контору по укладке асфальта. Мы заливали полы в тюрьме, в университете и в других общественных зданиях. Покрывали асфальтом и улицы. Мы проработали в этой конторе около двух лет. Оба вначале получали по семьдесят копеек в день, но я через несколько месяцев была назначена помощником десятника и стала получать рубль с полтиной в день. Афанасий оставался простым рабочим. Мне же нужно было хорошо знать, как готовить бетон или асфальт.
Умственная неразвитость Афанасия была сущим наказанием. Но еще большим несчастьем для меня было его пьянство с тяжелыми запоями. У него вошло в привычку избивать меня, и это делало его совершенно несносным. Мне еще не было восемнадцати, но казалось, что в жизни у меня уже ничего не будет, кроме страданий и нищеты. И все чаще и чаще приходила мысль о побеге. И наконец я решилась убежать от Афанасия.
Моя замужняя сестра переселилась в Барнаул, где они с мужем прислуживали на речном пароходе. Я сэкономила около двадцати рублей и собралась ехать к сестре, но мне был нужен паспорт. Без паспорта передвигаться по России было нельзя, поэтому я взяла паспорт матери.
По пути туда на одной маленькой станции меня задержал жандармский офицер.
– Куда едешь, девушка? – спросил он довольно грубо, глядя на меня с подозрением.
– В Барнаул, – ответила я с замирающим сердцем.
– А паспорт у тебя имеется? – поинтересовался он.
– Имеется, – ответила я, вынимая паспорт из сумки.
– Как тебя зовут? – последовал очередной вопрос.
– Мария Бочкарева…
В замешательстве я забыла, что это паспорт моей матери – Ольги Фролковой. Когда офицер раскрыл паспорт и прочитал, что там написано, то набросился на меня, как зверь:
– Ах, значит, твоя фамилия Бочкарева?
Тут до меня дошло, что я совершила непоправимую ошибку. Мысленно представила себе тюрьму, пытки и непременное возвращение к Афанасию. Со мной все кончено, подумала я и, упав на колени перед офицером, стала умолять его сжалиться, когда он приказал следовать за ним в участок. Рыдая, я рассказала ему, что убежала от жестокого мужа, а поскольку не смогла выхлопотать себе паспорт, вынуждена была воспользоваться паспортом матери. Я просила не отсылать меня к Афанасию, потому что тот обязательно прибьет меня.
По моей простой и бесхитростной крестьянской речи офицер понял, что я никакая не преступница, но не отпустил.
– Пошли, – сказал он. – Останешься у меня, а утром я отошлю тебя в Барнаул. Если не пойдешь, то арестую и отправлю по этапу назад в Томск.
Я покорно последовала за ним. Это было первое мое столкновение с властями, и я не осмелилась протестовать. А что касается силы воли, если она у меня и была, то, должно быть, еще не пробудилась. Да и не был ли мир для меня с самого детства полон несправедливости? И разве не так это заведено в жизни? Мы, мужики и мужички, рождены для того, чтобы страдать и терпеть невзгоды. А они, чиновники, созданы, чтобы наказывать нас и издеваться над нами. И вот этот страж закона и порядка увел меня с собой, заставив страдать от стыда и унижения…
Затем мне было позволено ехать в Барнаул, и я продолжила свое путешествие. Когда я добралась туда, сестра быстро нашла мне работу на пароходе. Эта работа была сравнительно легкой, и моя жизнь приняла счастливый поворот. Уж так легко и радостно было мне оказаться далеко от своего пьяного, жестокого мужа-зверя.
- Предыдущая
- 7/72
- Следующая
