Дневники св. Николая Японского. Том ΙI - Святитель Японский (Касаткин) Николай (Иван) Дмитриевич - Страница 88

15/27 августа 1886

Холера, дождь; в Церкви народа совсем мало было, а служение было торжественное, кроме меня — четыре священника.

Вот образчик, как люди смотрят сквозь свои очки: Тихай сегодня говорил мне, что из всех бывших здесь миссионеров Владимир был самый дрянной; лучше всех–де были: Моисей и Еримий — преданные делу, затем все в нить шли — Гавриил, Дмитрий, Гедеон и ниже всех — Владимир, — как по скату. — Владимир единственный человек, который сделал здесь добро — поставил на ноги Семинарию, и пред которым все прочие выбывшие — нуль, но он не играл постоянно в карты с Яковом Дмитриевичем Тихаем, как Ефимий, не балагурил, как Моисей и Гавриил, — и выходит — всех хуже! Вот и обращай внимание на мнение людей! Поди, узнай, когда человек говорит не а 1а Тихай.

Сегодня письмо от С. А. Рачинского. Хотелось бы видеть в Арсении не такого ребенка доселе — не только застенчивого, но даже «пугливого». Скоро ль образуется из него человек серьезный — каковые здесь нужны? — Не мешает, значит, посылать в Россию людей постарше, как Кониси, Кавасаки. Нужно присмотреться к ним и к Сергию Сёодзи, и Клименту; на классах больше заниматься ими; в классе — ни слова по–японски; сочинения задавать на темы, бывшие предметом классных лекций, — полезнее: разбирать в классе сочинения.

17/29 ноября 1886

Нет мучительнее сомнения — не загублена ли даром жизнь и, вдобавок, множество русских денег? Станет ли Православие в Японии? Кому работать для этого? Ведь вот один — как перст, — ни единой души русской больше в Миссии. Да что здесь! И в самой России штундизм и прочие секты с ножом к горлу лезут, а миссионеров — один о. Арсений Афонский на всю Россию нарасхват, — и нет помощников, учеников у него, — жалуется, бедный, и ищет, и едва ли найдет! Итак, не рано ли еще пускаться русскому в заграничное миссионерство? Колоссами высятся везде Католичество и Протестантство! Какие массы людей! Какие неоглядные, неистощимые фаланги деятелей! А здесь — хоть бы кто на помощь (настоящую помощь, разумеется)! Что же? Капля брызги, которая бесследно выльется в песок! Как ни закручиниться, как ни прибедниться? Разве чудо Господь сотворит, направив Японию на Православие! Но какое же основание ожидать чуда? Достойна ли Россия того, и достойна ли Япония? Первая спит на своем бесценном Православии, а вторая — самое небо готова обратить в деньги, или выкроить из него иностранный пиджак. Боже, Боже, как громадны, неистощимы средства, силы и ресурсы и материальные, и нематериальные — у Католичества и Протестантства, — и какая бедность до голости у нас, не имеющих ровно ничего, кроме истины, без малейших средств и ресурсов, даже развить ее! Куда наши 12 тысяч христиан! Скоро протестанты и католики сомнут нас под ногами и оставят далеко позади себя! А там что — ничтожество и исчезновение? Уже ли это? Итак — жизнь загублена! Множество кровных русских денег брошено в огонь! Какое мучение может быть горше этой мысли! Уныние и расслабление злым червем точат меня! Боже, не дай совсем ослабеть! Если же в самом деле я здесь совершенно бесполезен, то укажи путь в Россию!

18/30 ноября 1886

Вчера написанное — одно малодушие. Нашей нетерпеливости хотелось бы, чтобы перед нашей секундой бытия сейчас же и развернулись все планы судеб Божиих. Вероятно, во всем есть смысл, что на [?] сам человек не ставит в противоречие разуму Божию. Ведь я же не для себя, не по самолюбию поехал в Японию, а все хотелось сделать какое–либо добро, — так отчего же не положиться на Волю Божию? Вероятно, и моя жизнь имеет какой–нибудь смысл и какую–нибудь пользу — ну, хоть бы даже ту, чтобы показать, что в России нет миссионеров. Если в простой былинке, которую мы небрежно растаптываем, всякая клеточка имеет свое назначение и приносит свою долю пользы, то человек неужели бессмысленнее и малоценней клеточки?

Подумать бы так, значит, уже разом отказаться бы от всякой ломки и всякой веры. Итак, нужно непоколебимо стоять на посту и спокойно делать, что под рукой. Не заботится о прочем: мы рабы, — хозяину видней, — он пусть заботится! Но и небезучастно относиться к своей службе, как то делают дрянные рабы — а влагать сердце и душу в нее, но спокойно— от неудач не опускать голову и руки, от удач не поднимать выше обыкновенного голову и не давать пульсу биться сильнее — Хозяин то правит ладьей жизни нашей — и затишье ли, быстрее ли течение, — все это Его дело, а наше спокойно грести, не выпуская весла, пока смерть не выбьет его из рук. Ныне мало вероятия на обращение Японии в Православие; слишком уж много здесь протестантовых и католических миссионеров — до 500 человек; и слишком Япония во всех решительно отношениях увлечена цивилизацией протестантских и католических стран; аглицкий язык повсеместно изучается, — школа, флот, придворные обычаи, войска, дома, фабрики, — все, все, — все копия с протестантских и католических образцов; о России же нигде, ни при чем, ни в чем — ни слова, ни мысли; одна речь и есть о России — с голоса иностранных газет — речь злословия, зложевания, неприязни, опасения; словом — свет и тьма, — вот для Японии другие государства и Россия. А чтобы веру взять, нужно любить, уважать ту страну, откуда взято! Но, быть может, для Японии ныне и нехорошо, неполезно взять Православие. Она желает ныне и веры иностранной, как ресурса для подъема своей государственной жизни; для такой же цели действительно больше годятся идущие на всякие мирские сделки — инославия — Православию же нет тут места. Православие должно быть принято, как Вера Христова, а не как одна из шпор подгонять брыкающего и фыркающего ныне коня японской государственности. Слишком замучено! Пусть отстоится, успокоится, глубже и яснее будет видно внутрь. Не удовлетворят тогда инославия, — износятся, истощатся; пусть несколько столетий для этого потребуется, но что истощатся, то это несомненно. Тогда придет очередь и Православию — неистощимо глубокому и бесконечно высокому. Правда, при этом уже моя жизнь в Японии совершенно не имеет смысла, — исчезнет и теперешняя здешняя Православная Церковь; лишь только Микадо примет какое инославие — православные тотчас бросятся вслед за ним — какие же теперь православные! Все мелко, эгоистично, незрело! Останется, может быть, один о. Павел Ниицума и несколько человек, — кто — не знаю, потому даже и Савабе в запрошлом году, по поводу смуты, хотел уйти к протестантам, — за кого же можно поручиться, когда явится такой стимул, как пример Императора! — Но — говорю — вероятно же имеет какой–нибудь смысл и моя жизнь в Японии и нынешняя здешняя Православная Церковь! Не может же быть, чтобы Господь ко всем невзгодам бедной Русской Церкви, дал еще нанести ей удар в ланиту: «Не годна–де ты в миссионерстве и в Японии», — это было бы жестоко! Итак, я во тьме; но, закрывши глаза, доверюсь же Господу! И подкрепи мой дух, Господи!

13/25 декабря 1886

Утром, в девятом часу, когда я только что начал экзамен у учеников среднего отделения Семинарии, оказалось, что горит Женская школа; пожар начался от железной трубы ванны. Сгорело — не более, как в час, все связанное, и нужно сказать, нелепейшее здание, где, несмотря на видимую величину, могло поместиться не более тридцати пяти учениц, без классных комнат.

Ольга Ефимовна Путятина вызывается построить новую школу. Посмотрим, что Бог даст.

22 декабря 1886/3 генваря 1887. Утром.

Спокойное было вступление в японский новый год. Чувства и мысли скорее благоприятные, чем метущиеся и тоскующие. Что Бог даст в будущем, — душа более и более спокойно представляет воле Божией. Одно обстоятельство, по–видимому, ничтожное, а может, и вправду ничтожное и случайное, — ободрило несколько, хоть на два–три дня.

Иногда тоска нападает от беспрестанной толкотни вокруг тебя людей, хочется в уединение, с жаждой устремляешь взор на каждый уголок, где бы удобно побыть одному, отдохнуть. Но какой обман! Избави Бог, когда поддаться этому искушению, пока хоть капля сил будет служить людям! Вот вчера вечер, сегодня утро — свободны, нет входящих по делам, — и что же! Не знаешь, что с собой делать! Скорее ложиться спать, ибо скучно до нестерпимости! Нет, миражи все наши мечты о покое и отдыхе на земле! Не покой и отдых, а удовлетворение сил и стремлений — вот что нам нужно, чего все так жаждет душа, а это будет там, разве, не на земле.