Дневники св. Николая Японского. Том ΙI - Святитель Японский (Касаткин) Николай (Иван) Дмитриевич - Страница 91

Эх, преобразование в церковном управлении в России неизбежно! Не нужен Вселенский Собор! К чему он? Догматы и каноны — все определено; католики же и протестанты еще не созрели для публичного покаяния и принятия их в Церковь Русскую — нам Церковный Собор наш нужен, — для наших частных дел, — и нужен не раз, а часто–часто; если не так часто, как установлено Апостольскими правилами, то в пять–шесть–семь лет раз нужен. Что на нем решать? Да наши церковные дела. Разве нынешнее синодальное управление хорошо? Шедше во весь мир — заповедь Спасителя — а не совет для добровольного исполнения; значит — обязанность Церкви — проповедывать язычникам; Святейший же Синод заботится ли о том? Нужен отдел Святейшего Синода для заведывания миссионерством. Духовно–учебный отдел нужно преобразовать: Академии должны разрабатывать науку ближе к жизни, а не писать на темы, в которых и диавол ногу сломит, или которые и лягушкам не нужны. Богослужение должно быть переведено на русский язык (на раскольников наплевать).

27 октября/9 ноября 1888. Четверг.

Итак, с сего времени начинаю по Церквам ездить! Из Академии теперь уже трое: Симеон Мии, приехавший в прошлом году, и Арсений Ивасава с Пантелеймоном Сато, приехавшие вместе с о. Сергием.

21 ноября/2 декабря 1888

Интересный и вместе ужасный тип русской женщины сегодня встретил. Жена адмирала Владимира Петровича Шмидта, начальника здешней нашей эскадры Тихого океана, была сегодня с мужем и дочерью здесь в Церкви. После службы у меня за чаем был, между прочим, следующий разговор: «Говорят, буддизм сходен с христианством», — начала адмиральша Юлия Михайловна, — «в нравственном учении буддизма, действительно, есть некоторое сходство с нашей религией; да и в какой же языческой религии его нет? Нравственное учение язычников черпается из совести, которая и у них не потеряна». «Но, говорят, учение Христа заимствовано из буддизма». — «Ну это говорят люди не знающие хорошо ни учения буддизма, ни учения Христа». — «Нет, да отчего же бы Христу и не заимствовать из буддизма, если ему что понравилось? Он (Христос) был человек умный», — «Христос был Бог и изрекал свое учение, как Божественное повеление; Будда же, как и все в мире, и весь мир пред Ним Ничто», — оборвал я, чтобы прекратить это излияние нечистоты из клоаки генеральского разума, — Прощаясь, адмиральша, видимо, чтобы сгладить дурное впечатление своим отзывом о Христе, выпалила еще: «Я ведь большая поклонница Христа!» — Долго уже я живу на свете, а все приходится удивляться. И это — христиане! Мать детей — уже тоже женатых и в чинах! Какие же понятия–то она им внушала? Так–то высший класс у нас в России невежественен, — хуже в сто раз, чем необразованные мужики — касательно Веры. В школах долбят кое–что, но не понимают и скоро забывают, а потом вся эта сально–грязная струя низменных ходячих французско–немецких мнений и говоров хлещет в их мозги и сердца, и делаются они смрадны и мрачны до гнилости и отупения, и омерзения, когда иногда вонючей пеной выступят, или брызнут из их душ, как это случилось сегодня с адмиральшей. Грустно! Мучительно! Скорей бы Россия сдунула с себя эту накипь и нагар!

21 декабря 1888/2 генваря 1889. Среда.

Гуляя вУено, в излюбленных двух аллеях, решил: строить ныне ограду вокруг Собора, а дом для Семинарии — подождать, ибо и в старом еще не тесно. Мешать будет дом внизу, против предназначенного спуска от Собора, но и это потерпит года три (ибо еще полтора года Собор не будет готов); а между тем, о. Анатолий внушит собрать тысячи три на обстройку потом этого места оградой; он это может между его знакомыми. Устрой, Боже, все это! И в Семинарию и в Катихизаторскую школу ныне принять. Грустно сжиматься, — не к славе Божией это; хотя и шириться — к славе ли Божией — Бог весть! — Какою судил быть Японии — Православною или инославною, кто знает! Материальна и мелка она очень, на внешность очень набрасывается, а внешность — при сотнях миссионеров, учителей, учительниц — со всеми обаяниями цивилизации, — у инославных; православие может убедить только своею внушительною силою, убедительностью, непобедимостью — но захотят ли прислушаться, вникнуть, испытать, вот в чем все! Поверхностны очень японцы, вертлявы, несерьезны, — в этом смысле протестантство по ним. Но ужели у них нет больше достоинства перед Богом, как быть брошенными в объятия этого вонючего разлагающегося трупа, именуемого протестантством! Как он смердит в протестантской текущей прессе (Japan Mail — этот презрительный лакей и прочее), в заманиваньи и прочем! Духу нет выносить! А людей еще сколько одурманенных им, вроде Bishop’a, Williams’a, Bickeit’a и других, и дурманят, и дурачат они в свою очередь других. «Какая, по его мнению, вера войдет сюда», — спрашиваю я сегодня Соесима. «Я про себя не говорю», — отвечал он, — «но другие говорят, что протестантство; все чиновники так говорят; много дочерей высших лиц приняли протестантство, — учителей так много». Вот те и раз! И резон! «Чиновники» и «дочери» — решат ли, что Японии быть протестантской?

Если решат, значит Япония и не заслуживает более того, значит и жалеть ее нечего! — По словам Соесима, унитарианизм сюда также сильно полезет (о сем же говорил вчера Нагасана, рассказывавший про обед у Токугава — князя — унитария), ибо был учитель Нат — американец и сорок гостей; у Ната уже до сорока прозелитов из высшего круга, по словам Нагасана; Токугава же принял унитаризм в Лондоне и имя «Еммануил»! (Позже — также спиритизм; Соесима говорил про какого–то Цуда, который просветил сею верою и фокусами ее в Европе у некого Бенета.) Несчастная Япония, если только она не изберет в скорости православия! Наползут сюда все исчадия диавола, вопьются в ее тело, станут пить ее соки и заражать ее ядом… Господи, будь милостив к сей стране! Избавь ее отсей горькой чаши! Если же она заслужила ее, то дай ей сперва и исцелиться от яда и мрака светом единой Твоей спасительной истины! Ради молитв Пречистой Твоей Матери и всех Твоих Святых умилосердись над сею страною!

28 декабря/10 генваря 1889. Четверг.

Утром гулял в Уено, в моей аллее — советнице. Решил в будущем году усиленно позаботиться об устроении своей внутренней жизни. Все до сих пор шло спустя рукава; нужно же, наконец, взять инициативу. Да поможет Господь в наступающем году особенно одолеть этот корень всех зол — «леность». Ведь, в самом деле, если бы человек во всякое время употреблял все данные ему Богом средства и силы — как много человек сделал бы! Отчего же нет этого? Ответ один: леность заедает! И во мне — как много этого зла! Жалуюсь, что людей нет; но сам же я в себе гублю, по крайней мере, одного человека: если бы не лениться —[?], все равно было бы, что двое нас; а теперь и один–то — через пень колоду. И грех, и стыд! Итак, помоги, Господи, в будущем году наблюдать: в отношении к Богу — молитву и чистоту — ума и языка, в отношении к людям — терпение и приветливость, к себе самому — прилежания и умеренности! Внешним признаком заботливости о сем да будет с нового года ежедневное (и в воскресенье) вставанье в три часа и неотдыханье после полдня; регулятором да будет ежедневное ведение записи того, что касается Миссии; запись сия пусть будет делана после ночного осмотра дома в десять с половиною часов.

А-ах, Господи, сколь благ для нас закон Твой! Для избранников Твоих он неважен — «праведнику закон не лежит», — «дураку, или особенно злому человеку закон не писан» (что, вероятно, принадлежит его уродству, и Ты, конечно, милостью рассудишь сие); но для нас, для посредственников — закон Твой — вся надежда наша на жизнь! Не будь его — все мы расслабли бы телесно и изгнили бы душевно, но закон Твой — узда для нас, — и мы, поволновавшись порочными мыслями и чувствами, все же остаемся не очень уклоненными от пути, не расслабленными телесно, исключая обычных немощей — не изгнившими вконец душевно. Все это не мешает нам быть последними из грешников, не об этом и речь теперь, — не о гордости и смирении — а о благе закона Твоего, Господи!