Великан Калгама и его друзья - Семченко Николай - Страница 12

• Предыдущая
• 12/31
• Следующая

Мышка побежала сухую траву для растопки собирать, сорока хвороста насобирала, а Калгама притащил валежину, на кострище бросил.

– Ох, придавил ты меня! – послышался скрипучий недовольный голос из пепла.

– Кто это? – мышь с перепугу порскнула в кусты.

– Никому я теперь не нужен, – продолжает скрипеть голос. – Бросили меня тут охотники! А я ещё вполне пригодиться могу…

Разгрёб Калгама золу, смотрит: вертел лежит, такой, на котором обычно мясо жарят. Погнутый он, чуть не сгорел, окалиной покрыт

– Сейчас ты мало на что годишься, – посочувствовал ему Калгама. – Придётся тебе помочь!

Великан почистил окалину песком, выправил его – совсем как новый вертел стал.

– Спасибо, Калгама! – приободрился вертел. – Теперь на мне мясо можешь жарить.

– Нет, мы чай собрались пить, – ответил Калгама. – Вот, юкола в мешке есть. Хватит нам и юколы.

Попили они чаю, взбодрились. Надо дальше идти.

– А куда вы путь держите? – спросил вертел. – Что ищете? По тайге просто так никто не слоняется. Ясно, дело у вас какое-то…

– Не скрою, ищем пещеру Хондори-чако, – ответил Калгама. – Моя жена там томится. Как бы Хондори-чако и сестра его Амбакта не съели её. Не знаешь, как до пещеры дойти?

– Охотники, когда костёр тут жгли, поминали Хондори-чако недобрым словом, – сказал вертел. – Злой бусяку, нравится ему красивых девушек терзать. Да и сестра его ничем не лучше: завлечёт, приголубит молодого парня, а потом его же и съест, не подавится!

Промолчал Калгама. Уж ему-то не знать о способностях Амбакты? Но стыдно признаться: такой большой, а ума не хватило вовремя сообразить, что к чему.

– Знаем мы эту Амбакту, как облупленную, – важно пропищала мышь. – Злодейка та ещё! Ух, попадись она мне – искусаю всю!

Все рассмеялись, представив, как маленькая мышка примется наказывать чертовку-страхолюдину.

– А я вёрткая, – насупилась обиженная мышь. – Кусну – отбегу, ущипну в одном месте – в другое переметнусь. Чтоб я боялась всякую нечисть? Да ни в жизнь!

Калгама кашлянул, пытаясь скрыть улыбку. Мышь из всех сил пыжилась, старалась показаться храброй и сильной. Смешно, конечно. Но не стоит смеяться над слабостями других, иначе они любую твою промашку тоже высмеют, мало не покажется.

– Где пещера Хондри-чако, наверняка Атакаяна знает, – продолжал вертел. – Нечисть с нечистью, ясное дело, дружбу водит. К тому же, Атакаяна по всей тайге путешествует, много видит и знает.

– О! Дурья моя голова! – стукнул Калгама себя по лбу. – Как же я об этом не подумал? Надо было Атакаяну расспросить…

Не только у Калгамы, но и у других такое бывает: вовремя о чём-то не подумают, а потом сокрушаются, изводят себя. Но толку-то!

– Не кручинься, – пожалел его вертел. – Совести у Паука нет. Он вполне мог тебя провести. Лучше давай дальше пойдём. Может, сами узнаем, где бусяку обитают.

– Долго уже идём, – вздохнул Калгама. – Лесу конца-края не видно.

– У всего есть край, – заметил вертел. – На что уж море безбрежным кажется, но и у него берега имеются. И лес когда-нибудь кончится…

– Если не кончится, то хотя бы просвет появится, – сказал Калгама. – Лес густой, высокий, солнца не хватает. Хоть бы к речке или ручью выйти. Жарко! Сполоснуть бы лицо, воды для чая набрать…

Но не кончается лес. И нет на пути даже самого маленького ручейка. Сорока, которая впереди летела, ловко лавировала меж развесистых ветвей, подныривала под еловые лапы, а кряжистые липы и дубы вовсе старалась облетать, чтобы в кроне не запутаться. Она уже и не чаяла увидеть опушку или луговину, пусть даже самую крошечную, – на ней можно было бы устроиться на ночлег. В лесу всё темнее становилось, скоро совсем смеркнется.

Сорока уже устала лететь. «Дай, – думает, – хоть присяду, дух переведу». Только хотела на лиственницу опуститься, как смотрит: впереди деревья вроде реже стоят, откуда-то журчанье бойкого ручейка доносится, и вроде как сумерки светлее становятся. Сорока и про отдых забыла – ещё резвее понеслась. Так и есть! Впереди – полянка, на ней домик стоит, так себе домик – ветхий, покосился на левую сторону, в землю врос, из трубы жидкие ниточки дыма тянутся. И, что интересно, на крыше сидит Гаки – чёрная ворона.

– Бачиго-апу – здравствуй, сестрица Гаки! – закричала сорока.

Ворона нехотя ответила на приветствие и проворчала:

– Чего в наших краях странствуешь? По делу или так, случайно залетела?

– Дело у нас есть…

– Кар-рр! – хмыкнула ворона. – Ишь, какая – о себе во множественном числе! – и передразнила. – Мы, сорочья княжна… Кар-рр! Каждая мышка просится на вышку!

– А мышка у Калгамы на плече сидит, – растерялась бесхитростная сорока. – И никакая не княжна я. Зачем насмехаешься, сестрица?

– Я, Гаки, двести лет уже живу, и вот что заметила: кого ни послушаешь, все из князей, а если не князей, то знатные да родовитые, – каркнула ворона, но уже не так сердито. – Не знаешь, как пред такими павами и повернуться-то! Я сама птица незаносчивая, хитра не переношу, всё у меня по-простому, по-свойски…

– Да и мы нехитрые, – продолжает сорока. – Ох, ведь не сказала тебе: мы – это Калгама, мышка да я, – о желуде и вертеле она решила не упоминать: какие же это спутники, добросердечный великан из жалости их подобрал.

– О! Слышала я о Калгаме! – воскликнула Гаки. – Большой он, много мяса в нём…

– Чего? – не поняла сорока, думала: ослышалась.

– Кар-кар-рр! – закашлялась ворона. – Я хотела сказать: он, наверно, много мяса ест. Если в гости придёт, то не прокормишь. Моя хозяйка – женщина бедная, сама голодная у пустого котла сидит…

Гаки была вороной непростой. Она служила помощницей у старой ведьмы Нгэвэн, которая и жила в ветхом домике.

– Голодная? – удивилась сорока. – Жить в лесу и быть голодной? Даже не верится! Куда глаз ни кину – ягоды полно, грибы под каждым деревом, всякие полезные травы растут.

– Болеет бабушка – никуда не выходит, – обманывает ворона. – Хорошо, я ей помогаю: то ягодку в клюве принесу, то гриб-боровик сорву. Пропала бы старушка без меня.

– Какая ты добренькая, сестрица! – сорока от умиления даже прослезилась. – Калгама тоже добрый. У него в мешке немного юколы есть. Наверняка с бабушкой поделится.

– Ого! Вижу: вон он идёт, – ворона показала крылом на деревья, над которыми возвышалась голова великана. – Большущий какой! В котел не поместится…

Опять она проговорилась! Тут бы сороке смекнуть: недаром, видать, то о мясе, то о котле поминает. Но она, стрекотуха, лишь удивилась:

– Зачем ему в котёл-то помещаться?

– А у старушки лишнего топчана нет, – соврала ворона. – Зато большой котёл есть. В нём гости и спят. Больше негде.

– Первый раз такое слышу! – поразилась сорока. – Сколько людей, столько и причуд. Дивиться не перестаю, клюв от удивления не закрывается – так и летаю…

«Балаболка ты, – подумала ворона. – Погоди! Ты у нас ещё не так клюв в котле раскроешь, м-м-м-м! – и даже крякнула, предвкушая будущий обед. – Обожаю сорок в собственном соку! Нгэвэн отлично их готовит».

– Что-то разболтались мы с тобой, сестрица, – спохватилась сорока. – Позову-ка я Калгаму сюда.

Полетела к Калгаме, привела его к домику. А ворона, между тем, ведьму Нгэвэн уже предупредила: готовься, мол, гостей встречать, печь растопи посильнее, котлы приготовь – вкуснотища к нам идёт!

Кто не знал, никогда бы не подумал, что Нгэвэн – ведьма. Маленькая, сгорбленная старушка, улыбается приветливо, халат на ней чистенький, красивым орнаментом расшит, волосы не косматые, наоборот, в аккуратные косички заплетены. Ну, никак на злобную каргу не похожа, и на больную – тоже, разве что ходит медленно да костями старыми скрипит.

Однако если бы Калгама догадался невидимым в домик войти, то увидел бы истинное лицо Нгэвэн, вернее – отсутствие всякого лица. Пустое оно у неё было, на дрожжевое тесто похоже: ноздреватая белая масса бродила, пучилась, на воротник халата свешивалась. Нгэвэн могла вылепить из него любое лицо. Увидит какого-нибудь человека и тут же скопирует его физиономию. А то, если нужно, маску медведя или тигра слепит – пусть другие её боятся.

• Предыдущая
• 12/31
• Следующая