Сын своего отца (СИ) - Архипова Анна Александровна - Страница 4

• Предыдущая
• 4/10
• Следующая

1. У него проблемы с соседом по комнате.

2. Он, кажется, влюбился в девушку этого самого соседа

3. И никуда Юки от этого не деться, не уйти, не убежать. Придется смириться – меньше нервов перегорит.

У бассейна появился Акутагава. Он кивнул тренеру в знак приветствия и сказал, что готов к заплыву. Раздался свисток – и Акутагава нырнул в воду. Юки внимательно наблюдал за тем, как Акутагава сильными гребками рассекает воду, прорываясь вперед. Плавал он очень хорошо, профессионально, его гибкое тело плавно и быстро скользило в воде. – Рюсаки, как всегда, утирает всем нос! – с удовольствием сказал тренер, когда Акутагава закончил заплыв. Юноша вылез из воды, взял полотенце, поданное ему кем-то, и энергично растёрся. – А-сан! Неплохо, очень неплохо! – тренер хлопнул Акутагаву по плечу, одобрительно улыбаясь. – Вот если бы ты серьезнее относился к плаванью, то мог бы выступать на соревнованиях префектур, а потом и страны. – Меня это не интересует, – ответил Акутагава. – А зря, – сокрушенно покачав головой, тренер вернулся к бассейну и снова свистнул в свисток: – Так, следующий, живо! Приготовился… Акутагава, увидев Юки, направился к нему и сел рядом. – Как первый день учебы? – Спасибо, ничего, – ответил Юки, вдруг начиная страшно стесняться Акутагавы. Это было, конечно же, глупо. Но Юки мерещилось, что сейчас Акутагава сделает что-нибудь такое, что выйдет за рамки общественного понимания. Если упростить его мысли, то получилось бы, что Юки просто-напросто боится его прикосновения. Ему в голову стали лезть воспоминания прошлого вечера – как Акутагава потянулся к нему. Вот сейчас, Юки стеснялся своей невольной обнаженности – при определенных ощущениях и восприятии происходящих событий, купальные плавки, не могут сойти за какую-либо одежду. Получается, что Юки стоял перед Акутагавой голый и беззащитный. То, что сам Акутагава тоже был в одних купальных плавках, не утешало Юки, а наоборот – злило. – Ты выглядишь не слишком счастливым, – заметил Акутагава. – Кого мое счастье волнует? – ответил Юки не подумав, потом прикусил язык. – Будешь так думать, то невольно придешь к мысли о самоубийстве, – Акутагава пожал плечами. – Не хватало еще мне соседа со склонностью к суициду! Ты эти мысли брось. Сказав это, он поднялся и ушел прочь. Как ни странно – его слова приободрили Юки. Потом он вспомнил, как красиво Акутагава смотрелся в воде и тяжело вздохнул. У Акутагавы такое совершенное тело – мускулистое, идеальное! Конечно, Наоми поэтому по нему и сходит с ума. Ее можно понять… Да, Юки не был дистрофиком или человеком-гамбургером, но его фигура – еще слишком подростковая, худощавая и поджарая, не шла ни в какое сравнение с телосложением Акутагавы. Разве Юки мог с ним тягаться? Нет, конечно, нет… – Кто он всё же такой? – прошептал Юки, и решил, что, рано или поздно, он это обязательно узнает.

ГЛАВА 4

25 апреля, суббота.

– Как здесь глухо! – восклицал Тэкесима. – Прямо, как будто здесь не ступала нога человека. – Ладно тебе, – ответил Ботаник. – Это, в конце-концов, не вьетнамские джунгли. – И не Аокигахара-дзюкай, – усмехнулся Акутагава. Он, в отличие от двух своих друзей обливавшихся потом, выглядел совершенно безмятежно. Попыхивая сигаретой, торчащей из его сжатых губ, Акутагава легким шагом шел по земле, усыпанной прошлогодней листвой и еловыми иголками. Юки, молча шагающий рядом, искоса поглядывал на него. Они находились вначале колонны, шествующей по лесу, идя рядом с учителем физкультуры – Нацумэ Мо, позади тащились ученики из четырех старших классов, причем девушки шли самыми последними, беспрестанно жалуясь на усталость. Спустя три недели после начала учебного года, дирекция Масару-Мидзухара запланировала для старших классов спортивные походы к небольшому озеру Тэнзоу, расположенному в двадцати пяти километрах от школы-интерната. Это должно было развлечь учеников, испытывавших некоторый психологический стресс после начала учебного года. Так как была обещана ночевка на берегу озера, с кострами и песнями под гитару – то ученики приняли идею о походе на «ура!» Впрочем, ученикам был дан выбор: те, кто не хотел идти в эту пешую экспедицию, могли отказаться, но отказались от похода единицы – так хотелось школьникам развеяться и глотнуть свободы у озера, пусть даже под присмотром шестерых учителей. Вначале Юки хотел отказаться – ему не хотелось идти в поход с галдящей толпой учеников, но затем он передумал, узнав, что в поход идет Акутагава, а с ним Тэкесима и Ботаник. Если уж они идут, то Юки просто не мог отказаться – Акутагава выставил бы его на посмешище. Ко всему прочему Юки был разочарован тем, что не обнаружил среди учеников Наоми – та отказалась от похода. Это несколько изумило Юки, потому что он был уверен, что она воспользуется возможностью побыть с Акутагавой. Выйдя рано утром из стен Масару-Мидзухара, к полудню они преодолели четверть пути. Конечно, они могли передвигаться и быстрее, но галдящая толпа учеников, болтающих между собой и гоняющихся друг за другом по лесу, не утихомиривающаяся от замечаний учителей, не могла идти так резво, как требовалось. Когда был скомандован привал, ученики смогли, наконец, сбросить рюкзаки и сесть на теплую землю. Одни достали термосы с чаем или сок, другие стали дымить сигаретами. Тэкесима достав бутерброды, жадно накинулся на них. Ботаник, докурив сигарету, тоже взял бутерброд и пододвинул к себе термос. Акутагава же откинулся назад, удобно устроившись на своем рюкзаке, и прикрыл глаза. Он вытянул свои длинные ноги и Юки заметил на его джинсах сухую траву и паутину. Ему вдруг захотелось протянуть руку и смахнуть эту грязь с Акутагавы, но он вовремя себя одернул. – Нам еще идти и идти, ты поешь, – обратился Тэкесима к Юки, тот неопределенно пожал плечами в ответ. Юки относился к Тэкесиме и Ботанику гораздо доверительней, нежели раньше. Они оказались не такими уж и придурками, какими показались ему вначале. Тэкесима и Ботаник смешили его своими постоянными жалобами на жизнь, при наличии редкостного нежелания что-либо в ней менять. Единственное, что ему было непонятно, так это то, как они умудрились сдружиться с Акутагавой. Юки всегда полагал, что для общения нужны какие-то общие интересы или некая схожесть в характерах. Но здесь не было ничего общего! Единственное, что мог предположить Юки, что это могло быть целиком и полностью быть прихотью Акутагавы, пожелавшему общаться с такими людьми. «Он и со мной тоже общается из прихоти», – подумал Юки. Он освоился в «Масару-Мидзухара» быстрее, чем сам того ожидал. Еще три недели назад он был здесь чужим, а люди вокруг враждебными – сейчас же всё вокруг неуловимо изменилось, стало как-то понятней, ближе, родней, что ли… И всё благодаря Акутагаве! Перестав бороться с влиянием, которое тот на него оказывал, Юки оказался во власти дружеского обожания. Он смотрел на Акутагаву и, восхищаясь им, мечтал когда-нибудь хоть малейшей мере походить на него. Юки настолько привязался к нему, что, забывая о гордости, ходил за ним хвостом, хватаясь за любую возможность завязать беседу. Они часами могли сидеть в парке и спорить о чем-то. Порою Юки так увлекался, доказывая что-нибудь спокойному и слегка насмешливому Акутагаве, что не замечал ничего вокруг. Юки рассказывал ему о свои планах на будущее: о том, как он собирается стать вулканологом или сейсмологом, как будет путешествовать по всему миру и как сделает этот мир лучше. Текэсима и Ботаник чаще всего сидели рядом и прислушивались к спору, иногда даже вмешивались. Вокруг незаметно собирался народ, который хотел поучаствовать в разговоре. Юки прерывали, задавали глупые вопросы или вообще пытались перевести разговор на другую тему; сперва его это злило, но потом он стал только смеяться. Единственное, что смущало Юки – это то, что Наоми всерьез нравилась ему. Он опасался, что Акутагава когда-нибудь раскроет его тайну и перестанет с ним общаться. Впрочем, у Акутагавы секретов было гораздо больше. За эти три недели, Юки, понаблюдав за людьми, его окружающими, пришел к выводу, что самая главная тайна Акутагавы заключается в его семье, а, точнее – в отце. Он пресекал все попытки что-либо узнать о нем, когда Юки откровенно высказывал свой интерес. – Не лезь не в свое дело, – грубо говорил Акутагава всякий раз. Со временем Юки понял, что лучше юношу об этом не спрашивать – ответов всё равно не будет. Акутагава скрывал буквально всё: где он родился, где учился до «Масару-Мидзухара», где живёт его семья и куда он уезжает на каникулы. Про пистолет Юки старался не думать – если Акутагава грубит в ответ на самые простые вопросы о своей жизни, как он среагирует на вопрос, вроде: «А зачем ты хранишь огнестрельное оружие в комнате?»… Тэкесима и Ботаник на расспросы Юки давали ответы абсолютно противоположные друг другу, например: «Кажется, его отец патологоанатом!» – «Нет, придурок, его отец палеонтолог!... Или мотогонщик?...» , и становилось ясно, что они валяют дурака и, даже если что-то и знают об Акутагаве, то рассказывать не собираются. Стряхнув с себя раздумья, Юки взял предложенный Тэкесимой бутерброд, и надкусил его с меланхолическим выражением лица. Через мгновение над его головой послышался девичий голос, чуть не заставивший Юки поперхнуться. Девушка, довольно миловидная, разрумянившаяся, нервно сжимающая в руках небольшую картонную коробку, окликнула Акутагаву. – Рюсаки-сан! Но тот даже не приоткрыл глаз, хотя Юки точно знал, что он не спит. – Что тебе? – довольно бесцеремонно осведомился Тэкесима. – Что это за коробка? – Это… – девушка замешкалась, но только на мгновение. – Это восточные сладости, которые мне прислала сестра. Очень вкусные… Я хотела угостить ими Рюсаки-сан… – Давай сюда, – сказал Тэкесима и забрал у девушки коробку. – Спасибо, теперь можешь идти. Всего хорошего! Глаза ученицы округлились, её лицо побледнело, губы задрожали. Юки взглянул на наглую физиономию Тэкесимы, затем бесцеремонно толкнул Акутагаву в бок локтем. Тот вздрогнул от боли, прикусил губу и с неохотой открыл глаза. – Что еще? – проговорил он с таким видом, словно действительно крепко спал. – Это сладости, тебе, – пролепетала девушка с совершенно растерянным видом. Акутагава, покосившись на Юки, забрал коробку у Тэкесимы и предложил девушке присесть рядом. Она же, смутившись, готова была убежать, и Акутагаве пришлось взять её за руку и притянуть к себе. Через минуту девушка, смеясь, что-то путано говорила ему, взмахивая руками, пряча влюбленный взгляд под ресницами. Она расплескала чай и пластикового стакана, но даже не заметила этого, настолько она была увлечена. «Конкурентка Наоми», – пришло в голову Юки и он, уже раздосадованный, поднялся на ноги и поспешил отойти в сторону. Он прислонился плечом к сосне, задумчиво глядя себе под ноги. Он сам не знал, отчего ему стало вдруг противно находиться рядом с ними. – Смотри-ка, это же Таканацу, – послышался шепоток среди группы девушек, расположившихся рядом с пышным кустарником. Они густо дымили сигаретами и поглядывали в сторону Акутагавы и девушки, сидящей рядом с ним. – Вот идиотка! Как будто не знает, что Наоми ей глаза выцарапает! – девушки осеклись, заметив Юки. – Ну что, отдохнули? – прогремел Нацумэ. – Тогда поднимаемся, берем свои рюкзаки и – в путь! Озеро Тензоу разочаровало Юки, оно было маленьким, почти полностью покрытым тиной, плавающей в черной неподвижной воде. От этого озера веяло затхлостью и тоской. Но Юки вскоре развеселился – он помогал Акутагаве, Тэкесиме и Ботанику устанавливать большую палатку и ругательства, вырывавшиеся у Тэкесимы, забивавшего колья в мягкий торф, доставили ему немало удовольствия. Вскоре запылали и костры, и стало совсем уютно, несмотря на сгущающиеся сумерки. Юки достал заранее заготовленный зефир, нанизал его на прутик, и сел к костру. Однако в ту же минуту вынужден был бросить свое занятие – Акутагава, появившийся откуда ни возьмись, схватил его за руку и потащил за собой. – Что тебе? – воскликнул Юки. – Идем, тут есть кое что поинтереснее, чем поджаривание зефира, – ответил Акутагава. «И десяти слов мне за день не сказал, – обиженно подумал Юки, – а теперь тащит куда-то…» Тем не менее он позволил Акутагаве вести его. У самого берега озера собралась большая шумная компания, расположившаяся на траве полукругом, и образовав нечто вроде ринга. Тут же стояли три портативных светильника, освещавших местность мерцающим светом. Юки заметил, что двое и шести учителей, сопровождавших их, находятся здесь. – А что здесь? – негромко обратился Юки к Акутагаве, когда тот остановился. – Шутовские поединки, – усмехнулся юноша. – Бить кулаками нельзя, если положишь противника на лопатки – ты победитель. Понятно? Юки недоуменно кивнул головой. – Отлично, Кимитаки, – подытожил Акутагава и махнул Нацумэ рукой. – Начнем? – Что начнем? – испугался Юки. – Ну, Рюсаки, нашел того, кто не боится с тобой драться? – крикнул учитель Нацумэ, послышался хохот, а кто-то из учеников громко присвистнул. Юки вытолкали на свободное пространство у кромки воды, он растеряно оглянулся на Акутагаву, не в силах поверить в реальность происходящего. Они хотят заставить его драться ради развлечения? – Ты с ума сошел! – сказал Юки юноше. – Не трусь, Юки. Обещаю, я не буду бить в полную силу, – ответил Акутагава, чем вызвал новый взрыв хохота. У Юки от гнева кровь тотчас прилила к голове, он бросил на юношу гневный взгляд. Где-то на периферии его сознания загорелся тревожный красный огонёк, предупреждающий Юки, что сейчас он сделает глупость. Глупость, потому что Юки успел узнать, сколько времени Акутагава проводит в спортзале – качает железо, плавает, фехтует и, самое главное, оттачивает мастерство единоборств. Кто был сенсеем Акутагавы – детально обучившим его тонкостям ведения рукопашного боя – не знал никто, но факт оставался фактом: однажды, во время урока, Акутагава уложил на лопатки Нацумэ – а у того был черный пояс по каратэ. Но Юки сейчас не хотел слушать голос разума, ведь слова Акутагавы и смех учеников задели его за живое. – Отлично, Рюсаки, – прошипел он, заняв боевую стойку, – а я буду бить в полную силу! Акутагава довольно улыбнулся, что еще больше взбесило Юки. – Начали! – скомандовал Нацумэ и свистнул в спортивный свисток. Ботаник сочувствующе поглядывал на прихрамывающего Юки, который, несмотря на боль в коленной чашечке, старался шагать быстро, чтобы держаться в начале колонны. Воскресное солнце стояло в зените, дул теплый ветер – мягко шумящий в соснах и несущий ароматы молодой зелени – а четыре старших класса возвращались из похода в «Масару-Мидзухара». – Знаешь, бывало, я тоже оказывался проигравшим… – начал было Ботаник философски, но Юки бросил на него такой взгляд, что тот прикусил язык. Тэкесима хитро улыбался, косясь на мрачного Юки. Юки кусал себе губы не столько из-за боли в колене, сколько из-за чувства унижения. Он не плакал со смерти родителей, но со вчерашнего вечера Юки испытывал огромное желание расплакаться, как маленький ребенок. Поражение тем более было для него невыносимым – что Юки отлично осознавал превосходство Акутагавы и понимал – тот мог швырнуть его на землю в первую минуту боя, но ведь это слишком скучно! Надо было покуражиться некоторое время и только потом, скрутить Юки руки и едва не сломать ногу! Какое унижение! «Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! – думал Юки. – Почему для своих забав он выбрал меня? Впрочем, я сам виноват, следовало держаться от него подальше!» Он услышал громкий смех за своей спиной и, сжав зубы, оглянулся. Позади шел Акутагава, а совсем рядом шагала та самая девушка, вчера угощавшая его сладостями. Она хохотала, слегка прижавшись плечом к руке Акутагавы, сунув свою ладонь, как заметил Юки, под джемпер юноши. Акутагава же нисколько не возражал против такой фамильярности. Юки отвернулся, побледнев от злости. «Вчера она была сама скромность, а сейчас? Похоже, Акутагава на славу угостился ее сладостями!» В середине следующей недели для класса Юки была запланирована контрольная работа по химии. Юки страшно нервничал – преподаватель химии, Норинага Коти, был настоящим тираном и самодуром. И, по непонятным юноше причинам, тот запомнил их первую встречу, а так же неудачу Юки при решении задач у школьной доски – и теперь старался при любом удобном случае проверить его успеваемость. Если Норинага задавал вопрос, то всегда поднимал Юки из-за парты и заставлял его отвечать, как будто не замечая несколько десятков оставшихся в классе учеников. Юки старался учиться изо всех сил, но не мог нагнать класс достаточно быстро – потому что и по другим предметам у него также обнаружилось отставание, и ему приходилось наверстывать упущенное по всем дисциплинам одновременно. А Норинага считал его глупцом и ленивой бестолочью – просто терпеть его не мог. Если бы Юки не был так зол на Акутагаву за его выходку у озера, то, пожалуй, решился бы попросить помощи. На зависть всем Акутагава учился на «отлично», что немного Юки бесило. Втайне завидуя Акутагаве, он не мог понять, как этот скрытный юноша, никогда не беседующий с друзьями о граните науки и рассказывающий о своих планах на будущее, может так безупречно учиться. Глядя на то, как быстро Акутагава справляется с домашними заданиями, можно было подумать, что здесь работает компьютер, а не человек. Вот уж кого не будет проблем с контрольной! Во вторник вечером, когда Юки корпел над домашним заданием у письменного стола, Акутагава что-то сунул ему под нос. Выпрямившись, Юки поглядел на кипу ксерокопированных листов, которые ему протягивал юноша. – Это задания с ответами для завтрашней контрольной по химии, – пояснил Акутагава с легкой улыбкой. – Мне показалось, они тебе могут пригодиться. В сердце Юки вспыхнула надежда, однако он сварливо пробурчал: – Откуда это у тебя? – С неба упали! Какая тебе разница, откуда. Бери, – последовал безразличный ответ. – Вот еще! Как будто я сам не справлюсь! – Юки снова склонился над конспектом, обиженно сопя носом. Акутагава поглядел на него, затем пожал плечами и бросил листы на крышку письменного стола. Увалившись на постель, он достал сигарету и закурил с самым беспечным видом. Юки был готов провалиться сквозь землю от смущения и раздражения, ему хотелось, чтобы юноша не отступался от него – поуговаривал. То, что Акутагава ни с того ни с сего вдруг решил оказать ему помощь, пришлось Юки по душе. – Это ведь не совсем законно! – обернувшись к юноше, вздохнул Юки. – О чем ты? Ты просто просмотри решения задач и запомни алгоритм; это не мошенничество, а приятельская помощь. Ты же не считаешь преступлением попросить у одноклассника конспект с заданиями, так ведь? Это почти то же самое. – Да, конечно… – согласился с ним Юки; повинуясь потребности сказать еще что-нибудь, он прибавил: – Весь твой класс, верно, использовал это. Акутагава промолчал, и Юки отвернулся, полагая, что тот не намерен более разговаривать с ним, но тут юноша вдруг сказал нечто совершенно неожиданное: – Никто этим не пользовался! Я достал его специально для тебя – слышал, что у тебя проблемы с химией. Лицо Юки вспыхнуло, он не смог усидеть на стуле и вскочил на ноги: – Зачем? Я не просил… Акутагава как-то странно ухмыльнулся. – Ты был, похоже, сердит на меня за мою небольшую шутку у озера. Вот я и решил… загладить свою вину. Мне это удалось, а? Что скажешь? Эти слова еще больше взволновали Юки. – Ладно, уж, – нарочито небрежным тоном проговорил он, – правда я не ожидал, что в тебе проснется раскаяние. – Почему это? – Человек, который использует других людей для забавы, а потом бросает его на посмеяние… Такой человек не может испытывать чувства вины. И я сейчас не о себе говорю, а о других людях, – ответил Юки. – Например? – полюбопытствовал Акутагава, глубоко затягиваясь табачным дымом. – Таканацу. Акутагава бросил на него пристальный взгляд и нахмурился. Юки имел в виду девушку по имени Канаса Таканацу, ту самую, что так старалась привлечь к себе внимание Акутагавы во время похода. Обрадованная поверхностным вниманием со стороны Акутагавы, она рассчитывала на нечто большее, однако всем её планы рухнули, когда классы вернулись в школу-интернат. Акутагава позабыл о ней, а вокруг него постоянно вилась Наоми, ревностно следившая за тем, чтобы никакая другая девушка не посмела посягнуть на предмет её обожания. Узнав о том, что произошло, Наоми, подговорив подруг, устроила на девушку настоящую травлю. С Таканацу никто не разговаривал и, как слышал Юки, ей постоянно делали мелкие гадости: прятали учебники, вещи, смеялись над ней, старались подставить подножку. Всплыла даже какая-то история о плевке в чай, но никто точно не знал, правда это или нет. – Чувство вины? – переспросил Акутагава. – Хорошо, такое может быть. Только ты опять, Юки, лезешь не в свое дело. Такое впечатление, что ты считаешь всех обиженных и ущемлённых продолжением себя – в то время как это тебя никоим образом не касается. – Да, ты прав, – согласился Юки. Он понимал, что сейчас пытается, как вредный пёс, укусить руку, протягивающую ему еду, но желание упрекнуть Акутагаву в несправедливости было сильнее чувства благодарности за помощь. – Не касается! Но я не слепой – и вижу, что хорошо, а что плохо! Акутагава молчал с минуту. Докурив, он приподнялся и бросил окурок в пепельницу, затем, заложив руки за голову, оперся на подушку. Его красивые губы сложились в улыбку: – Хорошо, Юки, ты убедил меня, – проговорил Акутагава неторопливо. – Я преклоняюсь перед твоим благородством и крестьянской справедливостью! Ты перестанешь смотреть на меня как мать Тереза на нераскаявшегося грешника, если я исправлю несправедливость, нечаянно допущенную мной в отношении этой… как же её… Таканацу? Ну?... – Ты действительно это сделаешь? – удивился Юки. – Да, почему бы и нет? Я же добряк по натуре: люблю котят с деревьев снимать, старушек через дорогу переводить и всё такое. Меня же хлебом не корми – дай кому-нибудь помочь, обогреть и спасти. Это я только для вида циничный нигилист, а внутри я нежный и пушистый зайка. – Ну вот, опять ты издеваешься! – воскликнул Юки раздраженно. – А ты опять задаешь идиотские вопросы! – парировал Акутагава. – Если я сказал, что сделаю, значит сделаю. Что тебе сейчас-то не так, господин Ходячая Добродетель? – Я... Я не знаю, – пробормотал Юки. Он отвернулся и уселся за письменный стол; взяв в руки предложенные листы с контрольными заданиями, Юки принялся их листать. Однако от волнения он не мог сосредоточиться и вскоре порывистым жестом отложил листы с заданиями в сторону. Резко обернувшись, он выпалил: – Ты по сути своей жесток к людям и мне это не нравится в тебе! Глаза Акутагавы лукаво сверкнули, а затем вернулось то обычное лениво-насмешливое их выражение. – А все остальное, значит, тебе по душе? – весело осведомился он. – Я… – Юки покраснел до корней волос, чувствуя в словах Акутагавы некоторый подвох. – Причем тут это? Акутагава, ты слышал, что я тебе сказал? – Я всегда тебя слушаю. – Тогда почему ничего не хочешь сказать мне? Акутагава поднялся с кровати и подошел к распахнутому окну. – А что ты хочешь услышать, Юки? – спросил он, не оглядываясь на собеседника. – Что я сожалею? Или что мне наплевать? – А что будет правдой? Акутагава довольно долго молчал, затем все же ответил: – Увы, Юки, мне глубоко наплевать. Повисло молчание, и стал отчетливо слышен шум газонокосилки, работающей под окнами общежития. Акутагава, повернувшись к Юки вполоборота, задумчиво его разглядывал, словно не мог чего-то для себя решить. – Пойдем-ка, подышим свежим воздухом, – вдруг сказал он; подойдя к Юки, Акутагава схватил его за руку и потянул за собой. – Хватит тебе париться над этими конспектами, подождут. Когда они оказались в парке, Акутагава увлек его в сторону безлюдных дорожек, покровительственно обняв его за плечи одной рукой. Прижатый к его крепкому и сильному телу, смущенный Юки с трудом дышал, опасаясь вызвать новые насмешки со стороны Акутагавы. – Объясни мне, Юки, это до сих пор мне не понятно, почему ты ищешь справедливости там, где нет для тебя никакой выгоды? Что тобой движет? Юки удивлённо заморгал, потом тихим голосом ответил: – Как можно порицать одну несправедливость и отрицать другую? Разве это не приведет однажды к тому, что ты перестанешь различать справедливость и несправедливость? – Выходит, что это для тебя нечто вроде тренинга? О, тогда кое-что для меня начинает проясняться. – Ты говоришь так, будто я все это делаю из-за корысти! – нахмурился Юки. – А разве нет? – Конечно нет! – Хорошо, я соглашусь с тобой, если ты сможешь опровергнуть мои доводы, – весело проговорил Акутагава, которого, видно, смешила горячность Юки. – Скажи мне, Юки, те люди, за которых ты, бывает, заступаешься, как-то интересуют тебя? Тебе интересны их взгляды на жизнь, вкусы, привычки, история жизни? – Именно так, как представил это ты… думаю, нет, – неуверенно ответил его спутник. – Иными словами, тебя не интересует то, что привело их к тому, что они оказались в том или ином затруднении. У тебя либо нет желания, либо времени интересоваться этим. Ты готов лишь выступить в роли судьи, но не вникнуть. То есть – ты безразличен к людям, за которых готов заступиться, Юки. Это значит, что ты стремишься к справедливости из-за собственной корысти, и выражается эта корысть в том, что ты боишься однажды совершить несправедливость и перестать быть «чистеньким». Юки открыл было рот, чтобы возразить, но не смог ничего придумать в ответ. Рассуждения Акутагавы были безупречны, он так ловко все представил, что все аргументы Юки вдруг лопнули в воздухе, как мыльный пузырь. – Похоже, здесь победил я. Но вот еще что мне непонятно, – продолжал Акутагава. – Какими критериями ты пользуешься, когда одни вещи признаешь справедливыми, а другие нет? – А что, разве этих критериев так много? – огрызнулся юноша, чувствуя, что его начинают загонять в угол. – А разве может быть иначе? – Что за чушь! Есть зло и есть добро – и этим все сказано. – Хорошо, тогда вся проблема заключается только в том, чтобы уметь отличить добро от зла. Но можно ли, Юки, всегда быть уверенным, что ТВОЁ субъективное представление о добре и зле – и есть тот идеал, к которому нужно стремиться всем и вся? Юки подавленно промолчал, он чувствовал, что не в состоянии спорить с этим юношей. Только сейчас Юки понял, что Акутагава проявлял снисхождение к нему все это время, позволяя ему бросаться громкими словами и пускаться в рассуждения, которые, на фоне интеллектуального превосходства Акутагавы, выглядели теперь жалко. – Неужели тебе нечего уже сказать? – разочарованно поинтересовался Акутагава. – Похоже, что ты можешь найти оправдание всему, – проворчал Юки. – Хорошо, я не буду спорить. – Нет! Это будет скучно, – возразил Акутагава, – но, так и быть, разговор о справедливости/несправедливости отложим на будущее. Давай поговорим о другом – о чем угодно. Хочешь, поговорим о любви? – О любви? Это будет сложно, – пессимистически усмехнулся Юки. – Под словом «любовь», полагаю, я и ты, подразумеваем совершенно разные вещи. – Неужели? Ты можешь поручиться за то, что наверняка знаешь, как я отношусь к любви? – Глядя на твое поведение, думаю, что могу, – резко проговорил Юки. – Опять двадцать пять! Мое поведение? Юки, уже крайне недовольный всем этим разговором, почувствовал непреодолимое желание скинуть со своих плеч руку Акутагавы. Его прикосновения будили в Юки нервный жар и злость, заставляя терять осторожность. – Ты знаешь, о чем я говорю! Ты играешь с чувствами других, ты сам признался, что тебе наплевать! – Наплевать, – спокойно подтвердил Акутагава, а затем прибавил: – пока Я НЕ ЛЮБЛЮ. – То есть, к тому, кого ты полюбишь – ты будешь относиться иначе? Ты это хочешь сказать? – Возможно. Юки передернул недоверчиво плечами: – Слишком многие используют эти слова как оправдание! – А я и не оправдываюсь, – тон Акутагавы вдруг стал жестким, что поразило Юки. Помолчав немного, он потрепал Юки по шевелюре и прибавил: – Твои родители ошиблись, дав тебе имя Юки*. От тебя должно веять холодом, а ты обжигаешь. Акутагава тихо рассмеялся, повергнув Юки в еще большее недоумение. Он хотел было вновь рассердится и тут понял, что сейчас это будет выглядеть глупо. Несмотря на насмешливость, Акутагава держался с ним очень тепло, опрометчиво было бы сейчас вновь разжигать ссору. Юки тяжело вздохнул. – Ты чем-то недоволен? – Мне кажется, – сказал Юки негромко, – ты меня презираешь. – Почему это? – удивился Акутагава, не пытаясь скрыть улыбки. – Тогда зачем ты со мной так снисходительно разговариваешь? Вновь послышался тихий смех, но Акутагава не прибавил более ни слова, а лишь крепче сжал плечо Юки.

• Предыдущая
• 4/10
• Следующая