На все цвета радуги (сборник) (с илл.) - Пермяк Евгений Андреевич - Страница 32
- Предыдущая
- 32/42
- Следующая
Не все источники тепла ещё открыты Человеком. И если появится что-то новое, лучшее, его теперь примут как друга и брата в великую семью топлива.
И очень хорошо. Пусть дружно горит всё, что способно давать тепло и силу людям.
Первая улыбка
В стране, названия которой уже никто не помнит, жил удивительный чеканщик ваз. Если, чеканя вазу, он был весел, то она веселила всякого, кто её видел. И наоборот – когда мастер грустил, его творение порождало печаль и раздумья. Он прославил свою страну множеством ваз, будивших в людях самые различные чувства: радость, смех, раскаяние, бесстрашие, скорбь, прощение, примирение… Но среди сотен его творений не появилось главного – вазы Любви. Потому что любовь ещё не расцвела в душе молодого чеканщика, хотя молва, опережающая события, уже называла одну прекрасную девушку…
Однако не будем подражать молве и предрекать несвершившееся. Пусть молва сильна и непреклонна, подобна ветру, но между тем паруса жизни, как, впрочем, и сказки, нередко подвластны иным силам.
В этой же стране жил горшечник. Он не выделялся среди других гончаров своим ремеслом, но его дочь была так хороша собой, что о ней знали даже звёзды.
Глаза дочери горшечника были синее моря и неба. Её зубы нельзя было и сравнить с жемчугом, который всего лишь подражал зубам красавицы. А где и когда подражание превосходило то, чему оно подражает!
Тончайшее шёлковое волокно казалось тростником в сравнении с золотисто-солнечными волосами красавицы. Змеи цепенели от зависти при виде грациозности движений её рук. Ручей, нежно журчавший серебряными стихами, умолкал, как только она начинала говорить. Розы стыдливо переставали благоухать, когда она приближалась к ним, и её дыхание наполняло пространство ароматами, каких не знало ни одно растение, потому что она была самым прекрасным цветком земли. Впрочем, и это сравнение, как и всё, что было сказано о ней, не стоит даже одной из ста граней вазы Признания, которой чеканщик воспел красоту дочери горшечника.
И это признание было так возвышенно и так пламенно, что всякий, любуясь новой вазой, восторгался и той, чью красоту она прославляла в невиданном доселе изыске чеканки.
Когда дочь горшечника любовалась вазой Признания, её сердце зажигалось нежно-голубым пламенем и девушка, светясь изнутри, становилась ещё прекраснее.
И однажды она улыбнулась чеканщику. Это была первая улыбка девушки. Солнечная. Счастливая. Стыдливая. Чарующая, как весенняя заря… Да разве можно найти сравнение несравнимому!
Эта первая улыбка запечатлелась на всю жизнь в сердце чеканщика и сделала это сердце ещё больше, ещё добрее и пламеннее.
У вазы Признания собирались толпы. Любоваться ею приходили люди из разных городов и стран. Это были мастера, земледельцы, охотники, купцы, любители редкостей, просто зеваки, но были среди них и обладатели несметных сокровищ, повелители огромных стран. И чем больше восхищала их ваза Признания, тем жарче воспламенялись их сердца.
Чеканщику ваз и в голову не приходило, что среди них окажутся те, чья сила и чьё богатство могут омрачить светлые чувства мастера.
Он, разумеется, не верил этому, но старики, видавшие на своём веку всякое, советовали чеканщику расплющить молотом свою вазу и погасить этим пылание незваных сердец. Старики очень боялись, что почести, внимание, богатства, которыми окружалась дочь горшечника, могут разлучить мастера с его возлюбленной. Старики, да и все жители этой страны знали, как иногда девушки забывают о своей первой улыбке.
И теперь многие и очень многие властелины и повелители добивались внимания прекрасной дочери горшечника.
Они устраивали невиданные пиры… Усыпали путь красавицы драгоценностями… Показывали ей изображения своих дворцов… Манили её сказочным великолепием палат, в которых она может жить… Обещали ей троны.
Она могла стать царицей бескрайних степей или наместницей богини гор… Ей предлагали назваться владычицей моря…
В этой маленькой, забытой ныне стране в те дни творилось неслыханное. Люди почти не спали, а те, кому удавалось уснуть, тотчас же просыпались, потому что им снились страшные сны. Сны, в которых они видели, как дочь горшечника согласилась стать женой кого-то другого, а не любимого всеми чеканщика, жившего для всех и служившего народу своими вазами, согревающими человеческие сердца, вызывающими дружбу, воспевающими труд сеятеля и ваятеля, труд рудокопа и мастера арф… Какие вазы вычеканит чудесный мастер, если она улыбнётся другому?
– Это будут вазы Слёз, – говорили одни, – и народ будет рыдать.
– Это будут вазы Отчаяния, – говорили другие, – и народ придёт в уныние.
И однажды на феерическом торжестве, когда море сверкало всеми цветами, когда стая дельфинов исполняла танец любви под музыку ветра и тихого всплеска волн, красавица не устояла и поднесла Владыке моря пальмовую ветвь согласия. Согласия стать его женой.
И тут молния разрезала небо. Гром оглушил всё живое. Воды вышли из берегов. Вихревой смерч закружил красавицу и поднял её на вершину огромного водяного столба и умчал.
Шквальная музыка волн всю ночь прославляла долгожданное согласие. Все морские богатства были у ног красавицы. Всё, населяющее море, служило и поклонялось ей. В водяном бирюзовом дворце шло штормовое коронование владычицы.
А на берегу все ждали появления страшной вазы. Вазы Горя. Вазы Отчаяния… Вероломства… Измены… А может быть, и вазы Смерти. И женщины страны готовили траурные одежды, мужчины – чёрные повязки. Тучи хотели закрыть небо. Цветы, протестуя, решили не распускать свои лепестки. Птицы – не петь. Но…
Но этого не случилось.
Наутро взошло солнце. Яркое. Золотое. Доброе. Засветились леса, поля, горы и море. Цветы, как никогда, зацвели обильно и пышно. Птицы пели на тысячи голосов. Люди надели самые красивые одежды. И сами собой зазвенели арфы и зазвучали трубы.
Всё живое пришло на главную площадь. А на площади…
А на площади высилась новая прекрасная ваза. Ваза улыбалась первой улыбкой дочери горшечника. Эту вазу сразу же назвали «Первая улыбка» и люди, и растения, и птицы, и звери, и рыбы, и камни.
Восхищению не было предела. Ликование нельзя было измерить. Сила красоты первой улыбки оказалась такой чарующей, что хищные звери лежали смирнее черепах у подножия вазы «Первая улыбка». А гигантские ядовитые змеи пресмыкались перед нею, как безобидные гусеницы. Рыбы и морские чудища, выйдя из родной стихии, гибли, задыхаясь на берегу. У них не хватало сил оторваться от первой улыбки дочери горшечника, которой теперь на весь свет улыбалась новая ваза чеканщика.
Улыбались все. Улыбалось всё живое. Не улыбался только…
Не улыбался только Владыка моря. Владея несметными сокровищами, он был беднее самой ничтожной медузы. Его женой теперь была самая прекрасная из всех прекрасных женщин. Прекрасная от коралловых ноготков до золотистых кончиков волос. Ему принадлежал её голос, её дыхание, синева глаз, изгиб шеи, чарующие движения рук… Ему принадлежало в ней всё, кроме первой улыбки. Потому что никому и никогда не удавалось улыбнуться впервые дважды… Этого никому не удавалось на земле, как никому не удавалось дважды родиться или дважды умереть.
Владыка моря хотел уничтожить вазу «Первая улыбка», чтобы забыть её. Но разве можно этим затемнить в памяти людей и в своей памяти первую лучезарную улыбку!
Можно опрокинуть море, вывернуть его дно, но нельзя изменить то, что было.
Ваза улыбалась. Слава о ней шла по всему миру. Первая улыбка дочери горшечника обещала пережить века и остаться прекрасным назиданием… Так и случилось.
Владыка моря иссох от досады, от горести, а затем растворился в морской пучине от неизбывности первой улыбки. Улыбки не ему.
Не могла уйти от неё и дочь горшечника. И она не ушла от неё до последнего часа своей жизни.
Никто не знает, что стало с чеканщиком ваз. Забылась и страна, где это всё произошло. Осталась одна ваза «Первая улыбка». Да и та осталась только сказкой. Сказкой, которая неподвластна смене времён и ветров.
- Предыдущая
- 32/42
- Следующая
