Чучело-2, или Игра мотыльков - Железников Владимир Карпович - Страница 31
- Предыдущая
- 31/57
- Следующая
— Катись ты в задницу! — срывается Ромашка. — Надоело!.. Пошли, Каланча!
Слышу: из комнаты доносится шум, двигают стулья, раздаются торопливые шаги.
— Уйди с дороги, Глазастая! — говорит Ромашка.
После этого наступает тишина. Прислушиваюсь, но все молчат. Потом голос Глазастой — медленный, тянучий, неохотный:
— Отдай деньги и вали на все четыре!
— Уйди! — В голосе Ромашки угроза. — По-хорошему прошу. В последний раз…
И снова тянет Глазастая, точно она слова произносит через силу:
— Ты же знаешь меня, Ромашка, я не отступлю.
— Бей ее, Каланча! — вдруг орет Ромашка.
Что-то там падает, кто-то вопит, и сквозь весь этот шум прорывается безумный голос Глазастой.
Она наконец-то просыпается:
— Фас, Джимми! Возьми их!
Пугаюсь, думаю: «Джимми порвет девчонок!» Не помня себя, врываюсь как сумасшедшая.
Все молчат, стоят как завороженные. И я теперь их различаю и догадываюсь, почему Ромашка и Каланча такие застывшие, — они боятся Джимми! Ищу его глазами: вижу — лежит в углу, морда между лапами, весь пришибленный, виноватый, бьет хвостом по полу. Смеюсь, понимаю: он и не собирается выполнять приказ своей хозяйки. Смотрю на Глазастую, и тут мне делается страшно, тут я понимаю, почему Ромашка и Каланча такие застывшие. В вытянутой руке Глазастой финка!
Смотрю на финку, оторваться не могу. Красивая финка, автомат, лезвие длинное, узкое, кончик ножа тонкий, как игла. Иду к Глазастой, финка меня притягивает, оказываюсь между нею и девчонками. Те пользуются этим, рвут к выходу.
Глазастая отшвыривает меня и снова встает у них на дороге, рука с финкой упирается в Ромашкину грудь.
Ромашка ухмыляется: хватит, мол, дурака валять. У меня тоже губы сами собой растягиваются в улыбку. Вот-вот мы все начнем хохотать.
Но Глазастая отступает, проводит лезвием по своей ладони, делает ладонь лодочкой, и сразу вся эта лодочка наполняется кровью.
— Ты что?! — ору.
— Себя не жалею, — говорит Глазастая. Она вытирает окровавленную ладонь о джинсы, оставляя на них темный след. — И тебя, Ромашка, не пожалею.
— Бешеная стерва! — выдавливает Ромашка. — На, подавись! — Швыряет Глазастой рюкзак с деньгами. — Умыла ты меня!
После этого Глазастая отступает в сторону, не пряча финки, и Ромашка с Каланчой уходят.
Нож щелкает, лезвие скользит внутрь рукоятки.
Хватаю Глазастую за руку:
— Покажи!
Она нехотя открывает ладонь. Разрез у нее глубокий, пересекает ладонь надвое.
— Что же ты наделала, дуреха? — вырывается у меня. Тут же пугаюсь, что обозвала Глазастую «дурехой», думаю: «Сейчас она мне врежет!»
Но она ничего, смотрит печально, цедит:
— Чепуха.
Бегу на кухню, хватаю йод и бинт, лечу в комнату, выливаю йод на рану. Глазастая ревет благим матом, прыгает от боли чуть ли не до потолка. Потом я ей туго перебинтовываю руку.
— Порядок, — говорит. — Пошли. У нас нет времени. — Закидывает рюкзачок с деньгами на плечо.
Мы идем на дело — отдавать деньги. Джимми вроде меня плетется понуро. Ему, как и мне, неохота идти. Но Глазастая решила, а я ей подчиняюсь. С другой стороны, не бросишь ведь ее одну? Мы идем к Ромашкиному отцу на работу.
— Проще было бы зайти к ним домой, — говорю.
— Ничего не проще, — отвечает Глазастая. — Дома никого постороннего, а в магазине люди.
Глазастая звонит. Мы с Джимми стоим рядом, слушаем.
— Лев Максимович? — Голос спокойный. — Мне надо вас срочно увидеть… Подруга вашей дочери. Около магазина… Нет, лучше вы выходите. Вы меня узнаете по собаке.
Стоим. Ждем. Начинается сильный дождь, и мы все трое втискиваемся в будку телефона-автомата. Я трушу. Глазастой по-прежнему хоть бы хны. Она садится верхом на Джимми, смеется, изображает из себя ковбоя. Понимаю: это она для меня, чтобы я успокоилась.
Дождь усиливается. Мимо нашей будки несутся потоки грязи. Черная каша поворачивается, как в кипящем котле, булькает и пенится чем-то гадким и вонючим.
Из магазина выскакивает Вяткин. Небольшого роста и толстый. Одет как фраер, в хорошем костюме и с галстуком. Я его сразу усекаю, Ромашка — его копия, толкаю Глазастую в бок. Она машет ему перевязанной рукой, улыбается, словно рада. Он останавливается на пороге: ему неохота выходить под дождь, и зовет нас. Прыгая между потоками, мы подбегаем, запросто так, точно у нас это обычное дело.
— Идите за мной, — говорит он. — Вот только собака…
— Я ее оставить не могу, — решительно отвечает Глазастая.
Вяткин не слушает ее ответа, быстро уходит. Мы спешим за ним, перед Джимми все расступаются, и мы идем, как по пустому коридору, хотя в магазине много народу. Сворачиваем куда-то и оказываемся в комнате с письменным столом.
— Ну, в чем дело? — спрашивает Вяткин, не глядя на нас, усаживается в кресле и тут же начинает кому-то звонить.
— Вот вам. — Глазастая без долгих разговоров протягивает ему рюкзак с этими разнесчастными деньгами.
— Мне? — удивляется Вяткин. Он вешает трубку телефона и неуверенно берет рюкзак.
— Вам, — отвечает Глазастая. — Откройте. — А сама отходит ко мне и берет зачем-то Джимми за ошейник.
Пугаюсь еще больше: зачем она берет Джимми за ошейник? «Ну, сейчас начнется битва!» — думаю. Оглядываюсь: если что не так, можно смыться — дверь открыта настежь. Слежу за Вяткиным, стою, каждая жилка во мне дрожит, готова в любую секунду схватить за руку Глазастую — и в дверь! Смотрю, Вяткин подтягивает к себе рюкзак, открывает на нем молнию. Он все делает медленно… Заглядывает внутрь рюкзака… и откидывается назад. Не ожидал! Вижу — балдеет. Глаза круглые и бесцветные, точно два металлических шарика, рот открывается… Неожиданно хихикаю. Понимаю: не вовремя. Глазастая на меня косится — прикрываю рот ладошкой. Ну и видик у него — обхохочешься! Я даже про страх забываю.
Вяткин быстро задергивает молнию, бросается к двери, закрывает ее, подходит к нам и шипит:
— Что это… значит?
— Мы у вас их взяли, — отвечает Глазастая. — А теперь возвращаем. Они нам оказались не нужны.
— То есть как взяли?! Вы… вы… украли! — Он хватает Глазастую за плечо.
Джимми угрожающе рычит, шерсть на нем встает дыбом.
Вяткин пугливо отскакивает.
— Сидеть, Джимми! — приказывает Глазастая.
— Ну, ты у меня заплатишь! — кричит Вяткин. — Я милицию вызову! — Хватает трубку телефона и начинает крутить диск.
— Не надо звонить, — говорит Глазастая. — Вы же не хотите посадить свою дочь в тюрьму?
— Ах, вот в чем дело! Значит, это ее работа! Ну, я с нее три шкуры спущу!
— Только попробуйте ее хоть пальцем тронуть, — угрожает Глазастая, — пожалеете! Мы выходим.
— Дряни! — кричит нам вслед Вяткин. — Чудовища!
Костя неслышно открыл дверь, в узкую щель просунул руку с саксофоном, затем проскользнул сам и втащил чемодан. Тихо опустил на пол. Все удалось как нельзя лучше: он не произвел ни шороха, ни звука. Ему хотелось поразить Лизу своим неожиданным возвращением.
Прислушался: в квартире было тихо. Он пересек коридор, сдерживая дрожь ожидания, и заглянул в комнату. Там было пусто. Лиза куда-то испарилась, оставив в доме жуткий кавардак. На тахте валялись ее платья, — видно, она второпях выбирала, в чем покрасоваться. Костя стал звонить Глебову, заранее улыбаясь в ожидании его голоса. Но и того не оказалось дома. Тоже куда-то слинял. Костя совсем сник, почувствовал себя обиженным — эффект неожиданного появления не произошел.
«Ну ладно, что делать, в конце концов, сам виноват, приехал без предупреждения», — успокаивал он себя. Открыл чемодан и вытащил оттуда небольшой сверток — подарок Лизе. Кофточку с кружевным воротничком. Развернул, расправил и положил на видное место — на ломберный столик. Полюбовался: кофточка ему нравилась. «По-моему, отпад, — подумал он. — Мать будет в восторге. Подставит плечи — и порядок». Потом достал из пакета широкополую серую шляпу — для Глебова. Примерил перед зеркалом. Покрасовался, решил: обалденная шляпа, таких в городе днем с огнем не сыщешь, пятидесятые годы, ретро, единственная в своем роде. Если отец не решится ее носить, возьмет себе.
- Предыдущая
- 31/57
- Следующая