Выбери любимый жанр

Тайна гибели Лермонтова. Все версии - Хачиков Вадим Александрович - Страница 45


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

45

Как мы уже отмечали, в начале сороковых годов, согласно документальным источникам, пятигорчане сдавали приезжим около пятисот комнат, где могло разместиться одновременно едва ли более полутора тысяч человек. Данные за ряд предыдущих лет подтверждают, что число приезжих хотя и колебалось по годам, но не превышало этого количества. Число полторы тысячи, кстати, называет в своих воспоминаниях А. Арнольди. Правда, он говорит о числе приехавших на лечение «семейств», но тут явно ошибается: полторы тысячи семейств – это как минимум три-четыре тысячи человек, а они попросту не поместились бы в тогдашнем Пятигорске.

Статистика разных лет показывает, что «благородных особ» среди приезжих насчитывалось, как правило, не более трети – остальные две трети составляли прислуга, приезжий работный люд, «нижние чины» Кавказской армии. Таким образом, и в сезон 1841 года привилегированных больных не могло быть более пятисот человек. Значительную часть их, как свидетельствуют воспоминания, в частности, Н. Туровского, составляли «пехотные жалкие армейцы, которых сперва выставляют черкесам, как мишень, а потом калеками присылают лечить на воды», а также «помещики в венгерках, с усами и без причесок; они пожаловали так, от нечего делать: поиграть в карты и отведать кахетинского».

Допустим, «значительная часть» приезжих в виде «кавказских офицеров» и «степных помещиков» – это человек триста. Значит, всех остальных – провинциальных и столичных дворян, чиновников, военных – никак не могло быть более двухсот. «Главный доктор курортов» Ф. Конради отмечал широкую географию прибывающих на Воды: «…От границ Персидских, так же как из Архангельска и удаленных сибирских стран, приезжают к нам больные, привлеченные славой наших минеральных источников». Пусть каждый дальний уголок России был представлен всего одним-двумя семействами, но этих уголков-то было сколько! Добавим сюда более многочисленных жителей ближайших городов – Тифлиса, Ставрополя, Ростова, Харькова. Определенное количество приезжих поставляла и Москва.

Сколько же «койко-мест» остается на долю петербургских жителей? Немного – десяток-другой, не больше. Кстати сказать, заглянув в списки приезжавших на курорт за некоторые предыдущие годы, увидим, что так оно обычно и бывало. Например, в 1825 году петербуржцев записано одиннадцать. И это еще много: в 1813 году их было всего четыре человека, в 1839 и 1849 годах – менее десятка. Полный список приезжих за 1841 год нигде в литературе не встречается, но, будучи составлен приблизительно, по воспоминаниям и документам, связанным с М. Ю. Лермонтовым, содержит приезжих из столицы немногим более двадцати. Главным образом, это молодые офицеры-гвардейцы, рядовые светские «львы» и «львицы», средней руки чиновники. Причем большинство их входило в лермонтовское окружение и вряд ли могло примкнуть к Мерлини.

Из тех же, кто посещал ее салон, многие ли были близки ко двору и знали об отношении к Лермонтову императора и его окружения? Может быть, и появлялись у Мерлини не упомянутые современниками два-три значительных лица. Но если они и снисходили до посещения провинциального салона увядающей генеральши, то едва ли стали бы участвовать в интригах против Лермонтова, вступив в сговор с мелкой сошкой, составлявшей там большинство. К тому же это были в основном любители карточной игры, которая и привлекала их в дом Мерлини. Занятые игрой люди стали бы отвлекаться на интриги? Едва ли…

Ну а сама генеральша? Мы знаем, что ее не только записали в ярые враги Лермонтова, но и сделали чуть ли не платным агентом жандармов – на основанием ее участия в известной нам истории доктора Майера и поручика Палицына, о которой скажем дальше и увидим: свои сплетни генеральша сообщала не жандармскому – обычному армейскому офицеру. А кто злодейке-генеральше помогал? Приезжий армеец капитан Наумов, а из местных – одна-единственная особа, домовладелица, «вдова надворного советника Кугольт», которая вместе Екатериной Ивановной сплетничала о своих постояльцах. Но даже и ее невозможно зачислить в «мерлинисты», поскольку к 1841 году она уже ушла из жизни. Так что всем твердящим вслед за Мартьяновым о «кознях мерлинистов» надо довольствоваться единственной фигурой – самой Мерлини.

Как же появилась версия об этих объединенных ею врагах поэта? Скорее всего, так. Мартьянов, первым упомянувший о «мерлинистах», очень многие сведения о Пятигорске 1841 года получил, беседуя с квартирным хозяином поэта Василием Ивановичем Чилаевым. Будучи в пятигорском масштабе лицом довольно важным – как-никак майор, человек близкий к комендатуре, – после выхода в отставку он явно потерял свое положение и влияние в городе. Генеральша Мерлини, несомненно, смотрела на него свысока, что, конечно же, Василия Ивановича очень задевало. Мог он недолюбливать Екатерину Ивановну и по какой-то другой причине. И эту свою нелюбовь сохранить и после ее кончины.

Рассказывая много позднее о событиях тех лет приезжему журналисту, Чилаев мог постараться задним числом отомстить генеральше, обвинив ее в интригах против Лермонтова – в частности, сделав ее главой группировки, погубившей поэта. Мартьянов, большой любитель, как мы сказали бы сегодня, «жареного», воспользовался этим и придумал, а может быть, и повторил сказанное Чилаевым словечко «мерлинисты».

А Висковатов? Что заставило его искать еще более высоких недругов поэта? Этот демократически настроенный профессор явно недолюбливал и царскую власть, и близкую к трону сановную аристократию. А также «мундиры голубые», неприязнь к которым, как известно, в его времена была куда больше, чем в лермонтовские. И конечно же, профессор был очень доволен сведениями, собранными среди пятигорских жителей, получивших возможность позлословить в адрес высокомерной приезжей публики. Причем не слишком высокопоставленное «водяное общество», лечившееся пятигорскими водами в середине XIX столетия (выше мы охарактеризовали его состав), профессор, ничтоже сумняшеся, уподобил аристократическим посетителям – даже не Пятигорска, а Кисловодска, – которых мог наблюдать в конце века. И вот этим-то придуманным им самим «влиятельным личностям из приезжающего в Пятигорск общества» Висковатов постарался приписать нелюбовь к поэту, которую могли испытывать разве что дожившие до его времени два-три брюзжащих старца – из тех, что были некогда задеты острым словом Лермонтова.

Что же касается «ядовитой гадины» и «ядовитого покойника» – выражений, которыми, по утверждению Висковатова, клеймили поэта многие, то тут стоит обратить внимание на священника Василия Эрастова, широко известного ненавистника Михаила Юрьевича. Тогда, в 1841 году, он едва ли был способен активно интриговать против поэта – молодой попик, только что прибывший служить в местной церкви, сумел лишь отказаться отпевать погибшего на дуэли Лермонтова да написать донос на священника Павла Александровского, который решился это сделать. А вот позднее он старался пакостить покойнику как мог. Приведем некоторые фразы из воспоминаний Василия Эрастова и его высказываний в печати: «Посреди улицы прошла толпа офицеров: впереди шел один небольшого роста: он довольно злобно и громко хохотал…» «Лермонтов был злой, дрянной человек». «Он был злой, ядовитый насмешник…» «На всех карикатуры выдумывал. Язвительный был…» «Смерти, конечно, не хотели – а так – проучить чрезмерно злого, ядовитого насмешника…»

Сравнив эти фразы с приведенными выше выражениями из сочинения Висковатова, можно легко понять, что не было в Пятигорске никаких «влиятельных личностей», желавших проучить поэта, а был завистник и клеветник, снабдивший приехавшего в Пятигорск профессора сведениями о мифических врагах поэта и вложивший им в уста свои собственные характеристики Лермонтова. Так месть отца Василия даже вопреки его воле помогает разоблачать выдумки о недругах Лермонтова, которых просто-напросто не существовало. Не было никаких «мерлинистов», а были собиравшиеся в доме Мерлини такие же, как она, немолодые люди, которым, возможно, не очень нравилось шумное веселье столичной молодежи, среди которой оказался и Лермонтов. Но это недовольство явно не могло служить основанием для его травли.

45
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело