Авантюрист - Бушков Александр Александрович - Страница 12

• Предыдущая
• 12/17
• Следующая

– Вот как? В чем же я вам врал?

– Начнем с того, что вы – не пехотинец в прошлом. Вы – опытный кавалерист, Артемий Петрович. В отличие от вас, я буду полностью откровенен. Так вот, я, знаете ли, происхожу, как принято говорить, из очень хорошей семьи. В революции, да будет вам известно, не так уж мало дворян, даже столбовых. Ну, наш род до столбовых не дотянул, однако родословной и богатством не обижен.

– А я ведь сразу понял, – сказал Сабинин. – Чувствовалось в вас нечто этакое… предельно комильфотное. Beau-monde,[9] как выражаются французы, а?

– Ну, предположим, не высший… Однако ж – свет. Вы, должно быть, понимаете, что с семьей я уже несколько лет не имею ничего общего. Я – позор семьи. С ее точки зрения… Однако, как легко догадаться, получил некоторое воспитание, детство и юность провел в обстановке, заслуженно именуемой комфортной. Отец и по сей день владеет конным заводом, мы…

Очень похоже, он по старой привычке чуть не произнес вслух свою настоящую, прежнюю фамилию. Но вовремя опомнился, закашлял, стараясь, чтобы это выглядело непринужденно. Потом продолжал:

– Мы всегда были страстными лошадниками. Множество предков и ныне здравствующих родственников мужеска пола служили и служат по кавалерии. Я сам одно время всерьез мечтал о карьере кавалерийского офицера, читал многое, штудировал, общался с кузенами – один из них синий кирасир, другой лейб-гвардии гродненский гусар… Так вот, в разговорах со мной – каюсь, почуяв неладное, я с некоторого времени умышленно их поворачивал на эту стежку – вы показали знания, приличествующие как раз кавалеристу. Вы прекрасно разбираетесь в лошадях – а ведь далеко не каждый вообще знает, что такое «ежовое копыто» и чем эта конская болезнь отличается от блютерства, сиречь склонности к носовым кровотечениям. Только сугубый знаток знает о бурейте, о варковой случке, тендените… А помните наш разговор в кафе «Малгожатка»? Вы так подробно, с большим знанием дела рассказали мне о содержании реформ великого князя Николая Николаевича – тех, что касались кавалерии. Я о них только читал, о «полевом галопе», отмене аллюра «шагом», учениях эскадронов «в немую»… Зато вы – о, вы рассказывали обо всем этом так, как способен лишь человек, лично заинтересованный. Вроде моего кузена – я имею в виду гусара, синий кирасир как раз ленив в службе и на плохом счету… Одним словом, с некоторых пор я стал исподволь направлять разговор в нужное русло, я вас, простите, откровенно подзадоривал, и вы, не чувствуя ловушки, были словоохотливы… Вы кавалерист, Артемий Петрович. Более того, вы гвардеец, это несомненно. Хотя я все же не настолько изощрен в сих вопросах, чтобы с уверенностью определить полк. Я прав?

Сабинин медленно шагал рядом с собеседником, отвернувшись от него. Потом сказал негромко:

– Браво. Примите мои поздравления. Я лишь укрепился в прежнем предположении: из вас получился бы толковый сыщик…

Вопреки его ожиданиям, Кудеяр ничуть не оскорбился. Он лишь спросил:

– Позволительно ли будет узнать, отчего вы лгали насчет своего пехотного происхождения?

– Я, представьте себе, вовсе не лгал, – после долгой паузы произнес Сабинин. – Я всего лишь не говорил всей правды. Это уже нечто иное, вам не кажется? По-моему, есть разница между ложью и умолчанием о… иных деталях.

– Пожалуй, – мягко сказал Кудеяр. – И все же, почему?

– Да потому, что пехотные офицеры бывают разные, – едко бросил Сабинин. – Среди них встречаются, например, бывшие офицеры гвардейской кавалерии, вынужденные в силу разных обстоятельств покинуть таковую… и оказаться в скромной роли командира пехотной роты на маньчжурском театре военных действий, впоследствии – в Чите… Вот вам и разгадка. Ничего головоломно сложного. Просто есть вещи, о которых я не хочу вспоминать. О которых мне больно вспоминать. Даже теперь, когда рухнуло все…

Он ждал новых вопросов, ждал, что собеседник станет требовать подробностей и деталей, но Кудеяр, задумчиво кивая, молчал с таким видом, словно его и услышанное полностью устраивало. «А ведь это неспроста», – с какой-то звериной, обострившейся тревогой подумал Сабинин.

– Понимаю… – протянул Кудеяр. – А вот интересно, почему вы до сих пор старательно уверяли, будто бедны, как Иов? Меж тем в подкладке пиджака у вас была зашита солидная сумма… Знаете, что меня заинтриговало на следующем этапе наших с вами отношений? То упорство, с каким вы отказывались переодеться в другой пиджак. Объяснения ваши… их, собственно, и не было. Не сообразили придумать вовремя. Твердили какие-то глупости: мол, настолько к нему привыкли… от погони в нем счастливо ушли, талисманом считали… Все это выглядело весьма неубедительно. Не в последнюю очередь благодаря вашей странной привязанности именно к этому пиджаку я и решил вести вас к границе через… сторожку. И мои подозрения подтвердились, вам не кажется?

– Не вижу ничего странного, – сказал Сабинин. – В моем поведении, я имею в виду. У меня ничего не осталось, кроме этих денег. Кто вас знает, господа… товарищи революционеры. Вдруг вам в один прекрасный день позарез понадобятся деньги на текущие расходы, и вы меня, как модно говорить в последние годы, экспроприируете? Меж тем эти деньги – хоть какая-то гарантия существования, мало ли что может произойти. Да, вот что еще вы непременно учтите на будущее… Я, как офицер, был в свое время обучен ориентировке на местности. По солнцу в том числе. Граница лежала к западу – а Грицько упорно вел меня на северо-восток, вглубь Российской империи. Открыв это, я и начал подозревать…

– Я и это обязательно учту, – вежливо, но непреклонно прервал его Кудеяр. – Артемий Петрович, не уводите разговор в сторону. С вашего позволения, будем придерживаться затронутой темы. Я имею в виду финансы.

– Так вам все-таки нужны мои…

– Артемий Петрович, не лукавьте! – рассмеялся Кудеяр. – Мне не нужны ваши «катеньки», честное слово. И не нужны эти две совсем невидных бумаженции, на коих, вне всякого сомнения, начертаны коды шифрованных банковских счетов и, насколько я понял, адреса банков, написанные по-немецки, а следовательно, банки сии имеют честь пребывать то ли в Германии, то ли в Австро-Венгрии. Скорее уж в Австро-Венгрии, учитывая ваш интерес именно к этому участку границы, с некоторых пор явственно прочитывавшегося в ваших высказываниях…

Сабинин резко остановился, повернулся к нему, и они стояли друг против друга в настороженных позах, неотрывно скрестив взгляды.

Кудеяр отреагировал первым. Непринужденно улыбаясь, он вынул из-под полы пиджака руку, держа браунинг указательным пальцем за скобу. И, не колеблясь, отшвырнул его под сосну:

– Видите? Предлагаю вам последовать моему примеру. Ради… мирного течения беседы. Ну? Что же вы медлите? Или настолько меня боитесь?

Покрутив головой, тяжко вздохнув, Сабинин подчинился обстоятельствам. Бросил туда же свой браунинг, отправил следом второй, карманный. Поторопился предупредить:

– Должен вам сказать вот что: эти счета…

– Я понимаю, – прервал его Кудеяр. – Невелика хитрость. Кроме кода, есть еще ключевое слово, которое вы держите в голове, не доверяя бумаге. Никому другому до счетов не добраться. Так?

Сабинин хмуро кивнул.

– Как же вы скверно обо мне думаете… – укорил Кудеяр, взяв его под руку и увлекая прочь от сосны, под которой остались лежать три браунинга. – Что же, считаете, я пытками стану извлекать из вас ключевые слова?

– Да ничего я не думаю, – неловко отвернувшись, ответил Сабинин в некоторой растерянности. – Побыть бы вам в положении загнанного зверя…

– Бывал. И неоднократно. Между прочим, и сейчас в этом милом положении продолжаю пребывать…

– Да нет, я не о том, – сказал Сабинин. – Сходство, конечно, есть, и все же… Вы – не один. У вас – партия, единомышленники, сподвижники, вы – часть большого целого, понимаете? А я был один. Ясно вам? Один-одинешенек на необозримых пространствах Российской империи. Вы вот это попробуйте себе представить!

• Предыдущая
• 12/17
• Следующая