Король на площади - Колесова Наталья Валенидовна - Страница 29

• Предыдущая
• 29/61
• Следующая

– А подари-ка мне какой-нибудь набросок!

– Да пожалуйста, выбирай, а зачем?

Кароль улыбнулся:

– Ну так… буду смотреть на себя и тебя вспоминать.

– Я пока еще никуда не делась, – опрометчиво сказала я, водружая на стол охапку Каролей всех мастей, ракурсов и качеств. Кароль уставился, но вовсе не на наброски, а на меня. Произнес медленно:

– А ты что же, куда-то собираешься уехать?

– Н-нет… – а может, и придется собраться, и уже завтра! – Но, как известно, человек предполагает… а старухи судьбы всё прядут свою пряжу…

Кароль задумчиво кивнул и взялся за рисунки. Он перебирал их, разглядывал, вертя и откладывая. Бормотал: «Сколько же ты меня нарисовала, просто удивляюсь, что я тебе для позирования все еще нужен». Я молча наблюдала, уже догадываясь, какой именно набросок он выберет.

– Вот!

Да, тот самый. Я называла его про себя «Кароль над городом». Жалея, я с легкой досадой пожала плечами:

– Ну так забирай!

– У картины должно быть название.

– Это же еще не картина…

– Не суть. Давай, подпиши ее.

– И как ты хочешь, чтобы я ее назвала?

Кароль искренне удивился:

– «Сын сумерек», конечно! Помнишь, ты так меня называла в тот день?

Даже и не вспомнить, ведь столько событий с тех пор произошло… Я подписала и торжественно вручила Каролю набросок.

– Владей и наслаждайся!

Он принял его с той же торжественностью, убедился, что название на месте, и свернул лист. Помедлил и вновь развернул, окидывая рисунок внимательным взглядом, словно впервые увидел.

– Что такое? – спросила я, с любопытством наблюдая за его действиями. – Передумал? Так возьми себе другой, мне этот самой очень нравится.

– Мне тоже, – лаконично отозвался Кароль. – Идем. И знаешь, Эмма…

– Да?

Он молчал, наблюдая, как уже привычно я запираю дверь. Кстати, почему не сменили замки? Или считают, что это уже не к чему, потому что Финеар с сообщниками давно удрал за границу? Не дождавшись продолжения, я вопросительно вскинула глаза. Кароль задумчиво смотрел в землю, постукивая по ладони свернутым в рулон наброском. Сказал отрывисто:

– Я, пожалуй, больше не буду позировать. Ты же видела – спина у меня… да и дел полно. Или займемся этим позже, или… а ты ведь можешь дописывать портрет и без моего присутствия?

– Да, – сказала я, скрывая разочарование. – Уже могу. Но…

– Тогда до встречи!

Кароль развернулся ко мне спиной, шагнул в моросящий сумрак – и исчез, растворился в нем. И впрямь – сын сумерек!

Я постояла, подставив горящее лицо мелко секущему дождю, коротко вздохнула и побрела домой.

Одна.

– Наконец-то вы нашли для меня время, чему я очень рад! – Линдгрин прикоснулся своим бокалом к моему, хрусталь тонко запел. Я тоже пригубила красного терпкого вина. Очень кстати – день хоть и был ясным и солнечным, но студеный ветер, набрасывавшийся из-за каждого угла, хлеставший до красноты лица, бессовестно пробиравшийся под юбки и плащи, намекал, что зима уже не за горами.

Я практически закончила портрет Кароля – без самого Кароля. Для последних мазков требовался свежий взгляд, поэтому, завесив полотно, я оставила его скучать в пустом доме и ушла на прогулку по Ристу.

На улице было холодно, на душе – тоже по-осеннему, потому что настоящий Кароль в свой дом больше не приходил. Да и на площади Человека С Птицей давненько не видели. Как в море канул: ни костей, ни вестей… Впрочем, путем осторожных расспросов я выяснила, что он может не появляться тут целыми месяцами; да, конечно, шпионские дела требуют много времени… Что успокаивало – значит, Кароль не обязательно угодил в следующую историю с травмами различной степени тяжести, – но вовсе не утешало.

Потому что я внезапно почувствовала себя брошенной. И, как большинство оставленных женщин, не понимала почему. Как объяснить, что только что пылавший страстью мужчина вдруг охладевает к тебе настолько, что невозмутимо поворачивается спиной и уходит, сообщив, что неизвестно когда с тобой увидится? И это нас, женский пол, еще упрекают в склонности к внезапным переменам настроения! Я несколько раз прогнала в памяти события последних встреч, вспоминая и обдумывая каждый взгляд, слово или поступок. Не была ли я слишком навязчива или, наоборот, слишком холодна? Холодна, о да-а-а… Или чересчур многое ему позволила, чем его разочаровала? Или дело вовсе не во мне, а Кароль просто внезапно вспомнил о каком-то важном и неотложном деле? Или…

И я поняла, что могу проводить целые сутки напролет в бесплодных и тягостных раздумьях, но это все равно ничего не решит и не изменит. Пусть Кароль заканчивает свои дела или просто уходит; ни мешаться под ногами, ни искать, ни просить о встрече я не стану. Просто буду дописывать портрет – пусть даже Кароль и к собственному портрету внезапно потерял всякий интерес… О, прекрати!

Встретив сегодня на улице Олафа, я обрадовалась ему так искренне и откровенно, что, кажется, даже смутила беднягу. А ведь я практически полностью забыла о его существовании…

Мы сидели в кондитерской на ратушной площади, лакомились пирожными, пили подогретое вино и густую каву и смотрели в окно на прохожих. Линдгрин рассказывал об удачных пополнениях своей коллекции. О том, что вскоре собирается вернуться во Фьянту, ибо уже сейчас холод пробирает его до мозга костей, что же тогда будет дальше, зимою? Настойчиво расспрашивал о моих планах. Тут я сказала правду: таковых не имею… А не хотите ли на зиму перебраться во Фьянту, почту за честь сопроводить вас? Навряд ли, но за предложение очень вам благодарна…

– Кстати! – вскричал Олаф. – Вы знаете, какое на днях произошло чудо?

– К вам явилась святая Роза, покровительница Фьянты? – вяло пошутила я.

– Нет, не она, но случилось практически то же самое! – Олаф заговорщицки подался ко мне через стол. – Его суровое величество король Силвер наконец оказал мне честь, осмотрев мою коллекцию!

– О! И как он… в смысле, что он сказал?

– Он не только сказал! Он еще и сделал! – Линдгрин просто сиял. – Он купил у меня «Танцовщиц» вашего сокурсника Пьетро Агнази! Тот самый триптих! И еще несколько картин Карнавальной серии. Я не буду озвучивать сумму, но король был очень, очень щедр! Просто невероятно!

– Искренне за вас рада, – сказала я.

– Я удивился, что он сумел оценить работы этого еще не слишком известного художника. Его величество ответил, что ему их рекомендовали.

Я начала улыбаться – это был словно привет, теплый привет от прежнего Кароля. Он все-таки не забыл!

– А каков он… в смысле, Силвер? На внешность, в разговоре? В обхождении?

– В отношении внешности весьма схож со своими портретами. Манеры… – Олаф помедлил, подбирая слова. – Ну, солдафоном я бы его не назвал. Был довольно любезен, задавал множество вопросов о Фьянте, интересовался моим мнением о современных художниках. – Он взглянул на меня полусмущенно-полулукаво. – Эмма, вы ведь не обидитесь?

– За что?

– Я посоветовал ему обратить внимание на то, что буквально у него под боком, в Ристе, живет выпускница Школы, очень интересная и, на мой взгляд, очень талантливая. Вы, Эмма.

Я выпрямилась от неожиданности. Я рекомендую Линдгрина, Линдгрин рекомендует меня… и ведь кому еще! Не знаешь, то ли плакать, то ли смеяться!

– Ох, Олаф…

– Его величество спросил ваше имя, где вы живете и откуда прибыли. Сказал, что, вероятно, сможет уделить вам время…

– Ох!

– Не надо так волноваться! – Олаф даже протянул через стол руку и ободряюще похлопал и сжал мою ладонь. – Ведь вы, на мой взгляд, великолепный художник-дама. Лучшая из тех, кого я знаю.

Я поглядела на него скептически.

– А много ли вы вообще знаете художниц?

– Трех. – Он улыбнулся в ответ на мой смех, но продолжал серьезно: – Эмма, я видел множество работ самых разных авторов и искренне могу заявить – у вас есть настоящий дар…

• Предыдущая
• 29/61
• Следующая