Твердь небесная - Рябинин Юрий Валерьевич - Страница 3
- Предыдущая
- 3/51
- Следующая
Это и был сюрприз, приготовленный Александром Иосифовичем. Получив приглашение от губернатора, он решил использовать такой случай с наибольшею для себя выгодой. И не просто появиться в обществе, а попытаться заставить это общество приметить его, а еще лучше – полюбить. Александр Иосифович перебирал варианты, как можно будет там отличиться. Сочинить ли в честь губернаторши стихотворение? или оду? Но нет. С таковыми сочинениями на подобные торжества обыкновенно является едва ли ни половина гостей. И тут он подумал о новой своей знакомице Катарине Нюренберг, дочери здешнего гарнизонного начальника. Познакомились они на недавно устроенной губернаторшею же благотворительной распродаже в пользу инвалидов турецкой войны. Катарина оказалась девушкой нрава доброго и веселого, и Александр Иосифович, впервые за время службы в этом городе, захотел вдруг сбросить с себя эту, уже основательно прилипшую к нему личину этакого усердного служаки-патриота и побыть таким же неискусственным человеком, как она. Хотя бы с ней только побыть таким. Но, к счастью, удержался от соблазна. И теперь, ломая голову над проблемой жанра, он вспомнил, что его новая знакомая недурно, по ее словам, музицирует на фортепианах. Что там какая-то приевшаяся тривиальная ода, думал Александр Иосифович, я напишу кантату и сам же исполню ее, а Катарина Францевна, надеюсь, не откажет мне аккомпанировать. Два дня Александр Иосифович сочинял свою кантату. А потом еще с неделю они с Катариной подбирали музыку и репетировали. Полковнику эта затея очень понравилась, и он даже вызвался объявить их выход.
И вот их час наступил. Они вышли к роялю. Александр Иосифович взял паузу. Оглядел всех, посожалев в душе, что приходится ему стелиться перед этим жалким народцем – столетья прошлого обломками, – расточать усилия на безделицу, в сущности. Да делать нечего. Другого, лучшего пути ему никто не приготовил. Откинув назад голову, он громко произнес: «Она – не смертный человек! Кантата!» Затем он подал знак Катарине. Зазвучала музыка. И Александр Иосифович запел приличным тенором. В кантате своей он сравнивал Анну Константиновну с самою Россией. Как Россия сделалась любящею матерью для иных малосильных народов, так же и болярыня Анна стала радетельницей для сирых и обиженных, светочем для страждущих. Заканчивалась кантата апофеозом. Вся природа, до пташечки малой до самой травиночки тонкой, славит болярыню Анну. Многая лета ей прочит. Прочит ей также здоровья. Побед ее мужу желает. Великих свершений их детям. Для пущего блага России. Etc.
Как назавтра написала одна городская газета, зал вздрогнул от рукоплесканий. Господин Казаринов подошел к восторженной виновнице торжества и, преклонив колена, припал к ее руке. Она выразила ему свое безмерное восхищение от сочинения и исполнения и еще с минуту беседовала с совершенно счастливым молодым человеком.
Казалось бы, теперь Александру Иосифовичу можно было и успокоиться, исправлять себе потихоньку должность и ждать чинов и орденов. Он открыл для себя путь к наградам, полюбился губернатору, стал фаворитом губернаторши, приобрел известность в городе. Чего еще желать? Но не таков был человек Александр Иосифович, чтобы останавливаться на чем-либо. Он приобрел славу исполнительного, благонамеренного чиновника, человека умного, талантливого и, кроме того, филантропа. Но все эти прекрасные свойства не избавляли его от козней завистников и недоброжелателей, число которых, как справедливо полагал он, по мере роста его благополучия будет только увеличиваться. Чтобы предотвратить возможные коварные выпады злопыхателей против него, нужен был какой-то экстраординарный поступок. Некое грозное предостережение для всех, что чинить ему неприятности небезопасно. И этот замысел Александру Иосифовичу вскоре удалось осуществить с блеском. К прежним своим подвигам он прибавил еще один – он прославился в городе как отчаянный дуэлист, бесстрашный рубака.
Несколько дней кряду лучшие дома города, как ульи, гудели пересудами о дуэли коллежского секретаря Казаринова с каким-то офицером. Событие это и впрямь было и неожиданным, и необычным. Среди военных-то дуэли сделались явлением довольно-таки нечастым. Но дуэль статского с военным, по мнению городских пересудчиков, была уже совершенно исключительным случаем, какого не происходило в их городе, кажется, со времен императора Александра Павловича. Трудно в это поверить, но и для самого Александра Иосифовича дуэль с поручиком Куфтой оказалась, в общем-то, случайностью. Нет, в самом деле, когда ему пришло в голову как-то утвердиться еще и в образе человека отважного, не дающего обидчикам спуску, он, между прочим, подумал и о возможной дуэли. Но он решительно не предполагал, что зверь выбежит на ловца чуть ли не в тот же день. И уже тем более он не думал, что его противником может оказаться человек военный. Воображение Александра Иосифовича рисовало по ту сторону далекого барьера такого же, как и он сам, чиновника, с которым они, может быть, выстрелят по разу в воздух и разойдутся. Он ни в коем случае не желал ни малейшего кровопролития. Да и сам же, по правде сказать, страшился своих глупых фантазий.
После памятных именин губернаторши Александр Иосифович стал иногда бывать в дворянском собрании. Раньше он туда не ходил, потому что его мало кто знал, и сам он знал не многих. Теперь же лучшие люди города, особенно те, у которых были взрослые дочери, стали наперебой его приглашать бывать у них запросто. А уж в дворянском собрании ему просто-таки велели появляться почаще: потому как не хватает нам вас очень, Александр Иосифович, никак без вас не можем-с.
В дворянском собрании Александр Иосифович либо беседовал со словоохотливыми стариками, либо наблюдал за игрой. Сам он обыкновенно не играл, ссылаясь на неумение. А старики вели с ним разговоры весьма с удовольствием, потому что он всегда внимательно и терпеливо выслушивал их длинные доверительные рассказы. Однажды он дольше обычного засиделся в собрании. Какой-то докучливый помещик развернул перед ним бескрайнее полотно своего насыщенного событиями жития. Чего же только он не рассказывал! И о детстве своем, и о первой любви, и о былых забавах, и о шестьдесят третьем годе, принесшим им столько бед, и о детях, об их успехах, и еще бог знает о чем, чего Александр Иосифович уже не в силах был запомнить. Так долго его еще никто не мучил, и Александр Иосифович на исходе второго часа повествования уже едва подавлял в себе раздражение. У противоположной стены играли и негромко переговаривались между собою несколько человек. И одна из их реплик донеслась до слуха Александра Иосифовича. Средних лет офицер в пехотном мундире по какому-то случаю, по какому именно Александр Иосифович не разобрал, упомянул губернаторшу Анну Константиновну. При других обстоятельствах Александр Иосифович пропустил бы эту реплику мимо ушей. Во-первых, его это не касалось. А во-вторых, разве может позволить себе офицер отозваться дурно о женщине, к тому же супруге губернатора. Но Александр Иосифович, вконец замученный неугомонным собеседником, находился в таком раздраженном душевном состоянии, что вдруг вскочил и почти бессознательно потребовал от офицера прекратить досужие рассуждения об этой замечательной женщине. Поручик Куфта, произнесший эти слова, вначале даже смутился. Он подумал, а не промелькнуло ли и впрямь в его речи чего-то такого недостойного. Несколько мгновений поручик вспоминал, что же он там говорил, и нашел все им сказанное, напротив, весьма для губернаторши лестным. Поэтому он осторожно заметил господину Казаринову, что для его претензий не имеется ни малейшего основания. Александр Иосифович за те же мгновения и сам успел понять, как дал маху. Но не смел признаться теперь в своей оплошности. И он решился не идти на попятную. Взяв, по возможности, себя в руки, он сказал поручику, что тому, наверное, просто недостает мужества сознаться в своей низости. Лицо поручика выражало самое неподдельное сожаление, оттого что учинился этакий прискорбный случай. Но и ему не годилось отступать перед зарвавшимся мальчишкой-чиновником. Не поднимаясь со стула, он тихо произнес: «После будем с вами разговаривать, сударь». Старики-дворяне засуетились было с примирением, зашептали: «Полноте вам, господа, полноте». И если бы они этого добивались настойчивее, то примирение могло бы состояться сию минуту, потому что одна сторона уже вполне раскаивалась в содеянном, а противная, по безмерной своей скромности, просто не хотела скандалом привлекать к себе внимания. Но усилия их были не столь дружными и настойчивыми. А поведение Александра Иосифовича, как бы ожидающего, когда их с поручиком примирят, могло показаться довольно-таки неприличным. Поэтому, избегая быть заподозренным в трусости, он поспешил удалиться.
- Предыдущая
- 3/51
- Следующая
