Змеев столб - Борисова Ариадна Валентиновна - Страница 35

• Предыдущая
• 35/79
• Следующая

– Хаим, нехороший, ужасный, ты совсем забыл меня, а я так скучала!

Он обнял сестренку и отца, поздоровался с шофером. В сердце колыхнулась тревога: за то время, пока не виделись, старый Ицхак сильно сдал, лицо осунулось, под глазами легла сеточка морщин.

Улыбнувшись Марии, отец помешкал и по-мужски протянул ей руку. Они о чем-то заговорили. Сара цеплялась за лацкан пальто Хаима, точно боясь, что брат сбежит. Отступила на шаг, не отпуская, и в глазах мелькнуло горестное разочарование.

– Ты стал совсем другой, Хаим, ты – взрослый дядька!

– А ты все такая же проказница и шалунья, – засмеялся он, дернув ее за косу. – Но выросла, скоро меня догонишь, гадкий утенок!

Девочка нахмурилась, помедлила в раздумье и решила на первый раз простить брата за дразнилку. Сара украдкой рассматривала Марию, ей не терпелось познакомиться с невесткой, но с чего начать, она не знала. Поэтому, едва завершился разговор старших, глянула исподлобья и, как старый Ицхак, подала руку:

– Я – Сара, сестра вашего мужа.

– А я – Мария, жена вашего брата, – весело отозвалась Мария.

Бойкая Сара освоилась и быстро привыкла к «новому» Хаиму, а с невестки не сводила восторженных глаз.

– Дом у нас на Зеленой горе, – тараторила она, сидя в машине между братом и Марией. – Чтобы туда подняться, надо сесть в фуникулер. Когда сверху смотришь, кругом ужасно красиво!

Хаим нагнулся к сидящему впереди отцу:

– Как матушка?

Зная, о чем сын спрашивает, старый Ицхак молча покачал головой.

– Будем вместе ходить в кино, – подхватил Хаим болтовню Сары, – и в театр – обязательно! Я еще Петраускаса не слышал.

– А мы-то слышали, мы слышали!

– Пойдем, куда захотим, вот только заработаем на билеты, – сказала Мария.

– Вы будете работать?! – восхитилась Сара. – Где?

– Еще не знаю. Завтра пойду в городской отдел просвещения, может, в какой-нибудь гимназии есть вакансия.

– Зачем тебе работать? Я прокормлю! – веселился Хаим.

Поражаясь внезапному переходу от безысходности к ликованию, он не мог надышаться воздухом свободы. Страшный кабинет Бурнейкиса, клеветнический донос, заключение в смердящую одиночку – все это с высоты сиюминутого благополучия казалось нелепым недоразумением, о котором со временем можно будет вспомнить и посмеяться. Особенно над комичным письмом Дженкинса: «Об одном из английских монархов господин Готлиб отозвался… окрестив его «настоящим мужчиной» с намеком на противоположный смысл…»

Хаим подавил смешок. А как он пел в камере! Ему и сейчас хотелось запеть от переполнявших душу эмоций.

– Меня изумил профессионализм сыскарей, – тронул он отца за плечо. – Они каким-то образом сумели вычислить наш адрес, а ведь я и на службе никому не говорил, где мы сняли квартиру.

Мария глянула непонимающе:

– Разве не ты сам отправил их ко мне?

Хаим повернулся к жене, обомлев.

– Как ты могла такое подумать?!

– Следователь сразу сказал, что узнал адрес от тебя. Я должна была ответить на его вопросы, чтобы подтвердить твой рассказ о Любеке…

Скрипнув зубами, Хаим стукнул себя кулаком по колену.

– Я – идиот! Наивный глупец! Да, конечно, я сам назвал адрес по телефону! Бурнейкис солгал. Выходит, тебя забрали после, а не до того…

Про то, что с Марией обошлись без наручников и камеры, Хаим выяснил еще на крыльце.

– Ты с кем-то разговаривал по телефону и сказал, где мы живем? – удивилась она. – В чем солгал следователь? Он был очень вежлив и показался мне интеллигентным человеком…

– Это не следователь хороший, а папа помог вам, – насупилась вдруг Сара. – Мы приезжали в охранку днем, когда папа взял из кассы…

– Я накажу тебя, дочь, – перебил старый Ицхак. – Ты болтаешь так же много, как твой брат.

У Хаима снова закружилась голова, и чувство вины комком поднялось от сердца к горлу.

– Отец, я ничего не понимаю… Ты нажал на Бурнейкиса через еврейское общество?

Старый Ицхак устало вздохнул.

– Там, где нет совести, все продается и покупается, сын. Мне не было стыдно. Я ведь знал, что ты ни в чем не виноват.

– Что это значит? – прошептал Хаим онемевшими губами.

– Это значит, что я выкупил у следователя твою свободу, мой мальчик, – мягко сказал отец.

Марии снилось фантастическое место – темное, холодное, с резким рыбным запахом. Особенно сильно запомнился запах. От его притягательной и почти осязаемой густоты готово было взорваться переносье и мутилось в голове. Она видела, как муж, почему-то одетый по-рабочему, в грязном ватнике и необычайно худой, схватил большую мороженую рыбу и затолкал под ватник, к животу. Хотелось крикнуть: зачем ты это делаешь, Хаим, тело застынет! Но она поняла, что там, где в ее видениях находится сейчас Хаим, самой ее нет и что ледяная рыба, странно пахнущая арбузом, для него важнее боли, смерти и даже страха. Каменная рыба-жизнь.

Распахнулось звездное небо, украшенное янтарно-кровавой луной. Хаим встал, уязвимый в ее предательском сиянии. В туманную даль уходил безжизненный берег, красные искры сверкали на снегу.

Муж шел, качаясь. Марии передались его мысли: на Хаима наваливался и давил страх – сейчас поймают! Но выпрыгни кто-нибудь из-за угла, он готов был ударить рыбой в лицо. В лицо – потому что в такой мороз на голове у всякого шапка, смягчит удар, на который уйдут последние силы. Преследователь упадет… Мария замерла во сне, в ужасе от намерений мужа, от невозможности помочь ему или проснуться.

Он спотыкался и чуть не падал, миновал бревенчатый дом, сделал шаг… второй… и кто-то внезапно выскочил из ниоткуда. Сильные пальцы рванули веревку на поясе Хаима, и рыба с крепким прощальным стуком вывалилась на утоптанный наст.

Мария повернулась на бок и, прежде чем пробудиться окончательно, успела поймать хвост сна.

«Убью», – подумал Хаим и без сил рухнул на рыбу. Черной тенью склонилось над ним мохнатое существо. Оно дышало сипло, плотоядно, и отвратительное зловоние вырывалось из пасти облачками знойного пара. А за головой твари – то ли зверя, то ли призрака – полыхали алые, лиловые, пурпурные столбы. Они вдруг помчались справа налево, опоясали небо бешеной каруселью. Беспощадный свет залил землю – свет-свидетель, судья и палач…

Мария проснулась. Кошмар отдалился, но запомнился, и страх железным обручем сжал сердце. Она заплакала.

Хаим нежно привлек жену к себе:

– Что-то плохое приснилось?

– Нет, нет, ничего, – бормотала Мария, дрожа, и не могла успокоиться. Она знала, что в ее самых ярких снах, несмотря на иносказательность, всегда есть зерно истины и догадывалась о настоящем облике напавшего на мужа призрака.

А рыба… По-видимому, так странно трансформировались в видении копченые куры, которых мужу выдали в «Продовольствии» вместо зарплаты.

Упомянув о переезде Железнодорожника в Каунас, Миля Обухова, конечно, не подозревала, как сильно напугает одноклассницу. Мысль о том, что он, вероятно, уже здесь, не давала Марии покоя. Из головы не шло воспоминание о грубых руках, прижавших ее к стене у темной лестницы в коридоре «Пушкинки», ощущение беспросветного ужаса и омерзения, оставшееся от нечистого дыхания и каменных пальцев, больно стиснувших грудь. Кто-то тогда начал спускаться по лестнице, и мучитель сбежал, а с груди потом несколько дней не сходили красные пятна…

После Милиного сообщения желание забыть этого гадкого человека завладело Марией так неистово, что получился обратный эффект – он точно всеми пальцами-клещами вцепился в память.

Страх перед Железнодорожником забылся после истории с письмом Дженкинса. Мария вначале была уверена: в полиции разберутся, раскроют подлую выдумку англичанина о шпионаже. Мужа отпустят. Если Хаим и был виноват, то в проступке, а не в преступлении. Вина перед фирмой, в конце концов, сполна оплачена переводческой работой.

Галантный следователь распахивал перед ней двери, вопросы задавал вежливо и остроумно, они даже посмеялись над чем-то вместе, и ее потрясло признание старого Ицхака. Неизвестно, что сотворили бы с Хаимом, не дай отец продажному сыщику денег.

• Предыдущая
• 35/79
• Следующая