Замуж с осложнениями - Жукова Юлия Борисовна - Страница 72

• Предыдущая
• 72/85
• Следующая

За занавеской длинная зала, и мы оказываемся прямо в центре. Мебели тут почти нет, только вдоль торцовых стен комоды, а под дальней от нас стеной на возвышении, на больших подушках, восседают все восемнадцать Старейшин. Они действительно выглядят старыми. Половина из них носит жидкие длинные бороды и усы, переплетенные лентами и гизиками и унизанные бусами (в том числе, кажется, драгоценными), другая половина — чисто выбритые. Практически все седые, причем абсолютно белоснежной сединой. На Старейшинах богато вышитые халаты, яркие штаны и длинные мягкие сапоги, на некоторых еще те самые шапки с башенкой посередине. Комната ярко и равномерно освещена желтыми лампами, встроенными заподлицо в потолок.

Азамат и Алтонгирел (а Тирбиш с нами не вошел) поясно кланяются, и я повторяю за ними, поскольку не получаю никаких других инструкций.

—  Азамат Байч-Харах,— скрипуче говорит сидящий напротив меня огромный дед с золотой цепочкой в бороде.

Азамат делает два шага вперед и садится на колени.

—  Алтонгирел, ученик Изинботора,— называет дед.

Алтонгирел тоже идет вперед, но занимает место не рядом с Азаматом, а у ног одного из бритых Старейшин поближе к левому краю, красивого, статного и не очень старого еще мужчины. И тут же принимается ему что-то нашептывать. Тот кивает и громко говорит:

— Элизабет Гринберг.

У него такой сильный муданжский акцент, что я еле опознаю свое имя. Иду вперед и сажусь рядом с Азаматом, дико озираясь — а вдруг я должна сделать что-то другое? Но вроде нет.

Старейшины принимаются перешептываться, потом дядя напротив меня (видимо, местный церемониймейстер) спрашивает:

— А это твое имя — что?

Я с некоторым трудом соображаю, что он хочет узнать значение. С надеждой гляжу на мужа, но он не реагирует, смотрит перед собой, хотя вроде не в прострации.

— Азамат, — шепчу, — ну поговори с ним!

Он только коротко мотает головой. Алтонгирел смотрит на меня, как на убийцу. Вот подонок, мог бы заранее предупредить, что разговаривать нельзя! Ладно, будь проклята конспирация.

— Элизабет, — говорю неверным голосом, — божья клятва,— в муданжском языке удобно, что непонятно, кто кому поклялся, потому что этого я в свое время так и не удосужилась выяснить. — Гринберг — зеленая гора… это просто место… происхождение…

Господи, как же меня колбасит! Еще никогда не было так страшно говорить на чужом языке. Кроме обычных страхов «а вдруг что неправильно» тут еще и сознание вины, что обманывала мужа… конечно, меня никто не спрашивал, понимаю ли я муданжский, но это хилая отмазка…

Кошусь на Азамата — а он на меня со своей фирменной удивленной улыбкой, даже немного умиленной. Решил, что я специально несколько слов выучила, что ли? Ладно, потом будем разбираться. На Алтонгирела старательно не смотрю.

Старейшины, впрочем, принимают мое знание языка как должное — ни тени удивления. Самый крайний справа дедок, сморщенный, как изюм, корябает что-то в толстом ежедневнике. Остальные откидываются назад в свободных позах и некоторое время изучающе на нас смотрят. Я потихоньку беру Азамата за руку. Смирение смирением, но вдруг они решат, что я не хочу за него?

Один из Старейшин, бородатый и какой-то особо ухоженный, хмыкает и качает головой.

—  Азамат, — говорит он, — бормол у тебя изменились?

Муж мотает головой. Старейшина кивает. Этот язык голов мне несколько приелся, но он хотя бы понятный в отличие от загадочных бормол.

Старейшина подзывает ученика, который провожал нас внутрь, и говорит ему что-то неразборчивое, тот идет к одному из комодов у стены, выдвигает и вынимает верхний ящик и подносит его нам. В ящике бешеная прорва деревянных статуэток-игрушек, изображающих все на свете, примерно как Азаматова собственная коллекция, только раз в десять побольше.

—  Вызывай, — говорит Старейшина.

Азамат немного роется в гремящих деревяшках и извлекает три предмета: книжку, саблю и старика с посохом. Раскладывает их перед собой.

Старейшина кивает и поворачивается ко мне:

— Вызывай.

Ну, я понимаю, что надо выбрать фигурки. Но по какому принципу?! Сформулировать это по-муданжски я не смогу, даже если вспомню все слова и правильные формы, просто потому что слишком нервничаю и голова не варит. Так что я только беспомощно разеваю рот и растопыриваю ладони, дескать, спасите, не понимаю ничего.

Старейшина с золотой цепочкой сжаливается:

— Тебя описывают бормол выбери.

Ох, что-то я прослушала на уроках в колледже… Ладно, поищем бормол, которые «меня описывают». Что я им о себе хочу сказать? Что я буду хорошей женой. Что требуется от хорошей жены? Дети, вестимо. Роюсь в статуэтках, но детей не нахожу. Ни люльки, ни коляски, ни бутылочки, ничего даже отдаленно напоминающего о ребенке. Правда, там есть некоторые предметы, которые я не могу соотнести с реальностью, но их выбирать я боюсь. Ладно, что еще нужно от жены? У них женщины не готовят, это мимо. С любовью тоже туго, да и как они ее изобразили бы? Сердечком? Кстати, сердца даже как органа тут нет. Из одежды нахожу шапку и сапоги, но подозреваю, что они значат что-то еще… Боже мой, тут так всего много, я могу что-то просто не найти, даже если оно есть! И уже так долго роюсь, и уши у меня красные, я чувствую, и это меня так злит, прям щас расплачусь! Нет, тихо, девочка, смирение, сказали тебе! Ищи.

На глаза попадается подушка. Такая, на которой сидят. Вышитая (это прямо прорезано), со вмятинкой посередине. Что ж, и то хлеб. Подушка — это удобство, уют, утеха, постель, в конце концов. Правда, может, тогда уж кровать… но еще полчаса искать — нет уж, они меня выгонят. И так вон некоторые зевают, Алтонгирел лицо руками закрыл. Бли-и-и-н, я такая дура…

Ладно, подушка. Едем дальше. Будем исходить не из того, что я хочу сказать, а из того, что есть в наличии. Вот вижу зонтик, полуоткрытый. А у Азамата старик с посохом. Ну резво вспоминаем Библию, в каком-то детективе попадалась цитата про жену… «опора спокойствия его»… Конечно, где Библия, а где Муданг, но все-таки древний текст, архетипический. Тем более зонтик, не просто тросточка. Можно и как защиту от невзгод понять. Короче, пойдет.

Остался всего один. Господи, а лучше боги, вы, эти, муданжские боги, подкиньте что-нибудь уже, а? Так, еще раз, у Азамата старик, меч и книга. Ну меч — это не ко мне, разве только как фаллический символ… но нет, спасибо, искать тут ножны я не буду, все идут лесом, это уже слишком. Старик — опять же посох, а что он еще может значить? Кроме нужды в опоре? Старость — мудрость, так? И книга. Надо бы что-то с книгой… Вон Алтонгирел не верил, что мне может быть интересна книжка, значит, это будет сильная отличительная черта, да еще и наша с Азаматом общая. Он — книжник, я тоже с образованием, у них это диковинка, но у нас общие интересы… О! Вижу книжку. Ура! Есть!

Гордо и с великим облегчением выкладываю из ящика книжку. Она поменьше, чем у Азамата, но это вполне логично, он все-таки специалист, да и старше.

Голова у меня совсем ватная, а ведь это еще наверняка не конец. Соберись, девочка, это тебе не экзамен на международный сертификат, который можно сдать на будущий год. Это на всю жизнь.

Старейшины тихонько шипят. Те, что подальше сидят и паршиво видят, просят им рассказать, что я выбрала, и им по испорченному телефону передают. Тогда дальние тоже начинают шипеть на вдохе. Не знаю уж, что это значит.

Азамат… Азамат, дико вытаращившись, переводит взгляд с меня на фигурки и обратно, как будто у меня там топор, скалка и череп как минимум. О-ох как плохо, что я не знаю принятых значений фигурок… Алтонгирел, сука, ты должен был мне это сказать, ведь знал наверняка, что надо будет выбирать! Да и Азамат знал, у него даже с давних пор один и тот же набор есть, всем известный. Боже мой, ну в чем я облажалась, что вы на меня все так смотрите? Ну не знаю я, не знаю, что надо было выбрать!

Ухоженный Старейшина чуть влево от Азамата качает головой.

• Предыдущая
• 72/85
• Следующая