Друзья Мамеда - Гаджиев Меджид Джирасович - Страница 11

• Предыдущая
• 11/29
• Следующая

— Жив? — спросил Рогатин радостно и тут же добавил: — Ну, Мамед, говори спасибо Лене. Вытащил он тебя. Прямо в костюме нырнул за тобой.

Я слышал голос Рогатина, но еще плохо соображал, что он говорит. В голове у меня шумело, и я лежал на песке, не в силах подняться. Потом уже мне ребята сказали, что меня откачивали. На меня напало какое-то безразличие. Все радовались, что я остался жив, и хвалили Леню, восхищаясь его смелым поступком. А я слушал все равнодушно, будто меня это нисколько не касалось. Наконец я поднялся. Голова продолжала кружиться, ноги подкашивались, и я напряг все силы, чтобы не упасть. С меня ручьями текла вода, и было холодно. Кто-то из ребят предлагал мне свою сухую рубашку. Кто-то говорил, что надо поскорей идти в училище. Я, с трудом передвигая ноги, сделал несколько шагов. Поднял голову и вдруг увидел Леню. Он был такой же мокрый, как и я, но не дрожал от холода, а стоял, гордо выпятив грудь. Я понимал, что надо сказать ему «спасибо». Ведь он рисковал жизнью, спасая меня. Но у него был такой надменный вид, что у меня язык не повернулся поблагодарить его. «И никто тебя не просил спасать меня, — с обидой думал я, — может, я бы и сам еще спасся». Так я рассуждал сам с собой, хотя на самом деле прекрасно понимал, что ни за что бы не выплыл. И все же я отвернулся, сделав вид, что не замечаю Леню, и так прошел мимо. А он, когда я проходил, посмотрел на меня презрительно сверху вниз и пробормотал:

— Жаль, что я не узнал тебя в воде, думал, кто-нибудь другой, а то бы оставил рыбам на завтрак.

Заметив Рогатина, который шел следом за мной, Леня замолчал. Рогатин громко выговаривал Гамиду, который шагал рядом с ним:

— Сколько раз вам говорил, надо соблюдать дистанцию, а ты… Все вы могли потонуть, если бы не Леня Крутиков.

Гамид понуро слушал Рогатина. В ушах у него, наверное, осталась вода, потому что он то и дело останавливался и начинал прыгать на одной ноге, склонив набок голову. А мне было очень обидно. Надо же, чтобы так получилось! Мы не только проиграли соревнование и потеряли лодку, но чуть не потонули. А меня спас человек, который грозился меня избить и вообще всячески издевался надо мной. И теперь он жалеет, что спас меня. Передо мной встало презрительное Лёнино лицо, и я будто наяву услышал его насмешливый голос: «Знал бы, что это ты, оставил бы рыбам на завтрак». «Он меня ненавидит, — думал я, — а за что, я и сам не знаю, ведь я ему ничего плохого не сделал. Ну и пусть! Я его тоже не люблю. Мало ли, что он спас меня. Может, я на его месте тоже так сделал. А может быть, и не сделал? Хватило бы у меня смелости вот так вдруг броситься на помощь человеку, да еще такому, которого я не люблю?» Этот вопрос долго еще занимал меня, и я все никак не мог решить — сумел бы я поступить так, как Леня, или нет.

Хотя я решил, что не люблю и не буду никогда любить Леню, на самом деле все было гораздо сложнее. И, сам не знаю почему, я все время думал о нем. То я представлял себе, как он стоит окруженный ребятами, закинув за спину чей-то ремень. Вот он натянул ремень покрепче, напряг мускулы и — раз, готово! — протягивает разорванный ремень его владельцу под восхищенные возгласы зрителей. Конечно, это замечательно — быть таким силачом! Только зачем он расходует свои силы на пустяки? Я бы ни за что так не делал. Иногда я мысленно долго разговаривал и спорил с Леней. «Зачем ты так поступаешь, — говорил я ему, — ведь ты сильный и смелый. И вести себя должен так… так, чтобы все тебя уважали, а не боялись». И Леня внимательно слушал меня и говорил: «Ты прав, друг Мамед. Это было глупо. Больше я никогда не буду так поступать. А с тобой мы будем дружить по-настоящему». Но это были пустые мечты. Леня не дружил со мной, не разговаривал и даже не смотрел на меня. А дружил он с противным Исой. И тот что-то вечно нашептывал ему. А Леня слушал. И это было обидней всего.

Военные занятия у нас бывали почти ежедневно. Проводил их Рогатин. Нас учили ходить строем, выполнять различные команды. Мне очень нравились эти занятия. Прохожие иногда останавливались и смотрели, как мы занимаемся.

А однажды я слышал, как одна женщина сказала: «Такие молоденькие, а уже военные». Это было, конечно, приятно. «Пусть даже не совсем военные, — думал я, — но хотя бы наполовину». Вот бы удивились наши ребята в ауле, если бы могли меня сейчас увидеть! Удивились бы и позавидовали. Жалел я только, что у нас нет винтовок. Но тут Рогатин, словно угадав мои мысли, сказал: «Скоро начнутся занятия с оружием». И в самом деле, на следующий же день нам раздали винтовки. У меня даже сердце заколотилось, когда я получил оружие. Мне хотелось тотчас же начать стрелять. Но мы еще долго изучали оружие, разбирали и собирали его, отвечали на разные вопросы нашего военрука. Потом вышли на площадку и опять стали маршировать и выполнять команды, но уже с винтовками в руках. Вот тут-то я и почувствовал вдруг, что винтовка чересчур тяжелая. А к тому же с ней неудобно бегать, прыгать, ложиться на землю и ползти. Она очень мешала мне: то колотила по боку, то давила на плечо, то оттягивала руки. Другое дело, если бы вместо этой тяжеленной винтовки у меня был бы пистолет или сабля. Да еще конь. Тогда и бегать бы самому не пришлось. Скачи вперед на врага и руби врага или стреляй из пистолета. Да, если бы у нас тут были кони, Рогатин не делал бы мне, наверное, каждый раз замечания, а хвалил бы меня и ставил всем в пример.

Я с детства умею ездить верхом. Я бы ездил не хуже, а может быть, даже лучше Лени. И Рогатин сказал бы Лене: «Учись, товарищ Крутиков, у товарища Мамедова». Но у меня не было ни коня, ни сабли, ни пистолета. А была тяжелая винтовка. Она, если приставить ее к ноге, опустив на землю, была выше самого меня и такая же тяжелая. Но делать было нечего. Приходилось вместо коня бегать самому.

Но что мне по-настоящему нравилось — это подбивать танк. К этим занятиям мы начали готовиться давно. Вернее, готовить площадку. Сбоку от площадки, где мы маршировали, ребята, по указанию Рогатина, соорудили высокую косую насыпь. А на ней уложили рельсы. Для чего мы все это делаем, мы и сами не знали. Рогатин на наши вопросы отвечал: «Военная тайна». И мы не знали, говорит он серьезно или шутит. Но вот в один прекрасный день на рельсах появилась фанерная танкетка, оббитая листами жести. Одна из групп разместилась в окопах, вырытых по обеим сторонам насыпи. В руках у ребят были бутылки с зажигательной смесью. Танкетку пускали, и она с нарастающей скоростью неслась по рельсам вниз по насыпи, а мы, по команде Рогатина, должны были успеть поджечь фитиль и попасть бутылкой в танкетку. Это было совсем не так легко, как казалось, когда смотришь на других. Впечатление было такое, будто танкетка мчится прямо на тебя. Руки плохо слушались, и фитиль не хотел зажигаться. А бутылка почему-то летела мимо танкетки, которая неслась все дальше и дальше. Зато как было здорово, когда кому-нибудь удавалось попасть в танкетку, в заднюю часть, где находилось горючее. Танкетка мигом вспыхивала и неслась по рельсам как огненный ком, пока ее не тушила пожарная команда.

Занятия по поджиганию танков у нас проходили раз в неделю, и я с нетерпением ждал их. Если бы я мог, я бы все военные занятия проводил с танкеткой. Но Рогатин говорил, что порядок есть порядок, и продолжал гонять нас с винтовками в руках. И все-таки ребята все лучше и лучше бросали бутылки. Теперь пожарной команде приходилось работать не покладая рук. Рогатин каждый раз объявлял, кому из ребят удалось подбить танкетку. И чаще других он называл Лёнину фамилию. А я с завистью думал: «Опять он. Опять Леня Крутиков — мой враг». Но наконец и мне удалось подбить танкетку, и Рогатин объявил: «Танк подбил Мамед Мамедов!» Это было замечательно!

Занятия окончились. Кто-то из ребят окликнул меня. Но я не ответил и в училище не пошел со всеми вместе, а отправился побродить. Шел и снова представлял себе, как я целюсь, бросаю бутылку и танкетка вспыхивает и несется, объятая огнем. А в ушах моих звучал голос Рогатина: «Танк подбил Мамед Мамедов! Два танка… три… четыре…» Мне казалось, что теперь я уже всегда буду бросать бутылки без промаха. А если так случится, что попаду на фронт, то сумею подбить и настоящий танк. Я уже достаточно взрослый, чтобы отправиться на фронт. Разве не так? Пусть мне еще нет четырнадцати лет. Но дело ведь не в годах, а в том, какой человек, что он умеет делать, чего добился. А добился я немалого. И в самом деле, меня приняли в училище. И учился я хорошо и работал неплохо. Захар Иванович меня часто ставил в пример не только новичкам, по и старшим ребятам. Я был старостой, и ребята слушали меня.

• Предыдущая
• 11/29
• Следующая