Жена Кукловода (СИ) - Данцева Юлия - Страница 3
- Предыдущая
- 3/82
- Следующая
Через две недели, Руслан привёл девушку к себе. Знакомиться с родителями. Квартира Сикорских была в седьмом номере на Большой Разночинной, в бельэтаже, как шутливо заметил Руслан. Людмила ужасно волновалась. Слово бельэтаж напомнило ей театр.
Сикорский-старший, высокий, статный и седой, оглядев Людмилу с ног до головы, неожиданно строго спросил:
- Так вы та самая барышня, из-за которой мой сын завалил экзамены в аспирантуру?
Людмила опешила, затем ощутила, как пальцы Руслана стиснули её ладонь, и благодарно ответила ему, сжав его руку еще сильнее.
- Ну, Николай Аскольдович, довольно, - вынырнула из-за профессоровой спины невысокая, яркая, будто игрушечная, Мария Ивановна, - совсем девочку запугал, никакой жалости...
- Мария, не мешайся! - грозно оборвал ее профессор, - жалость унижает! А врача делает преступником! И вообще, уже четверть седьмого!
Мама Руслана внимательно поглядела на профессора Сикорского.
- Потерпите. Аппетит сделается зверский, - обронила она. - Пойдёмте, милая, - обратилась она к Людмиле. - Пусть как следует обрызгают желчью друг друга перед едой. А мы займёмся ростбифом.
На кухне Мария Ивановна попросила:
- Передайте мне, Людмила, вот то блюдо, фаянсовое, да это. Вы готовили бруснику раньше? Нет? У меня отменный рецепт соуса.
- Ну разве компот, - ответила, наконец, Людмила, радуясь возможности хоть что-то сказать.
- Оригинальный вкус у этой ягоды, - спросила Мария Ивановна, - не правда ли?
- С горчинкой, - согласилась Людмила.
- Именно, - ответила Сикорская, - берите соусник…
Через полчаса все сидели в просторной столовой за ужином. Профессор, явно подобрев, расспрашивал ее об учебе, о будущей профессии. Людмила отвечала вначале односложно, потом увлеклась. Руслан иногда вставлял несколько слов, пытаясь ее поддержать.
Мария Ивановна улыбалась. Ела. Молчала.
Негромко тикали напольные часы.
- Значит, журналистика. В телевизор попасть, - Николай Аскольдович вытер салфеткой губы – Ну да, ну да… Для женщины разве это важно? Семья, дом, дети - вот главное.
- Папа, твои взгляды.., - начал было Руслан.
- Правильные у меня взгляды, - прервал его профессор. – И не спорь. Молод еще. Лучше про аспирантуру думай. Пока не поздно.
- Отец, давай не сейчас, - тихо попросил Руслан, - ты же знаешь, решения не изменю.
- Упрямец, - то ли сердито, то ли с гордостью сказал Николай Аскольдович. – Наша порода.
- Людмила, - сказала Мария Ивановна, - ну что же вы? Пробуйте! Вот грузди, особые, по-моему. Вам надо всё попробовать. Между прочим, вы зря не берёте картофель. Это очень интересный рецепт – ирландский, с можжевельником…
Смотрины оставили после себя горьковатый привкус брусничного соуса, приглашение на следующих выходных на дачу, теплое чувство к маленькой ласковой Марии Ивановне и благоговейную робость перед грозным Сикорским-старшим.
Мама Людмилы была в совершенном восторге от видного жениха и профессорской дачи.
- Держись за него зубами, - поучала она дочку, собиравшуюся на свидание. И с удовольствием наряжала дочку в собственноручно сшитое по выкройкам из журнала «Бурда-моден» новое платье. Обязательно с летящей юбкой. Мама хорошо шила и с детства любила наряжать Людмилу.
Руслан – высокий, по-мужски красивый, «породистый», как мама любила его называть, хвастаясь перед подругами, вызывал в будущей теще почти неприличный восторг.
Татьяна Петровна краснела будто девочка, когда тот появлялся на пороге их квартиры с неизменным букетом цветов, не знала, куда усадить дорогого гостя, чем угостить. Когда Людмила поссорилась с женихом и втихомолку плакала на кухне, роняя слезы в недопитый чай, мама устроила ей истерику, обзывала недалекой дурочкой и неудачницей, которая обязательно проворонит свое счастье. Но, к ее радости, влюбленные вскоре помирились.
Людмила с головой ушла в свою невероятную любовь и не узнавала себя. Вещи, которые раньше были самыми важными: учеба, творчество, будущая работа, - стали серыми и скучными. Она, бессменная неподкупная староста группы, которую было невозможно уговорить прикрыть прогулы, сама стала пропускать пары, сбегая к своему ненаглядному Руслану, чтобы погулять с ним по Петергофу или покататься на речном трамвайчике по каналам.
Незаметно пролетел второй курс. Людмилина мама уже видела свою Людочку диктором как минимум программы «Время» и рассказывала взахлеб подружкам, какую головокружительную карьеру на телевидении сделает ее дочурка.
Людмила послушала маму, но проучившись один семестр, поняла, что не сможет постоянно преодолевать свой страх перед камерой и микрофоном. Не сказав маме ни слова, она перевелась на литературное редактирование. Мама тяжело переживала крах своей мечты. Утешиться Татьяна Петровна смогла только через год, когда появился новый предмет обожания и радужных надежд – внук Антон.
Руслан и Людмила поженились в начале июня девяносто пятого года в тихий и солнечный летний день, и разомлевший от еще не жгучего, ласкового солнца Город, казалось, радовался вместе с ними. Венок из живых цветов плыл по темной воде летней Невы. Чернел словно нарисованный тушью на молочно-сером небе шпиль Адмиралтейства.
И была первая ночь, безумная, страстная, желанная. Белая ночь, не прятавшая от его восхищенных глаз ее обнаженное тело, юное, трепещущее и податливое.
Еще год после свадьбы Людмила жила, будто во сне. Боялась, что ее Руслан исчезнет, как когда-то отец. Не могла дождаться его домой. Просыпалась среди ночи с бьющимся сердцем, и, поняв, что он рядом, отчаянно прижималась к родному плечу. Проводила ладонью по его чуть шершавой щеке, будто не веря, что это не сон.
Она таяла от нежности, когда он, уже врач-стажер в районной больнице, приходил под утро с ночного дежурства. Будил ее, откинув рывком одеяло, и покрывал теплое и мягкое ото сна тело исступленными поцелуями, жесткими, иногда до боли, иногда оставляя следы, которые потом разглядывал с каким-то странным удовольствием, проводя по ним кончиками пальцев или касаясь губами.
Людмила любила в муже все: его руки с сильными и чуткими пальцами, всегда пахнущие йодом, серые глаза, внимательные и серьезные, волосы, жестковатые, аккуратно подстриженные, в которые было так приятно зарываться. И прощала ему все: излишнее упрямство и требовательность, привычку все решать за двоих и педантичность.
Они были действительно счастливы. И после рождения сына, и спустя десять лет. Людмиле казалось иногда – они понимают друг друга без слов, существуют как единый организм. Дышат в унисон, произносят одновременно одинаковые слова. Чувствуют на расстоянии, будто связанные невидимыми нитями. Им хватало времени на все: на маленькие глупости и милые сюрпризы, на прогулки по Петергофу, вылазки в лес, концерты, кино и театр. Им нравились одни и те же книги, они могли часами обсуждать новую роль Алисы Фрейндлих, или скандальных «Служанок» Виктюка.
Но жизнь ускоряла свой темп, и времени друг для друга оставалось все меньше. Запланированная прогулка втроем в зоопарк вдруг срывалась, так как Руслан брал дополнительное дежурство. А в день годовщины свадьбы Людмила сидела одна за праздничным столом и кусала костяшки пальцев, чтобы не разреветься. Руслан приходил за полночь, когда она уже уснула, свернувшись калачиком на диване. Неловко чмокнув Людмилу в щеку, Руслан шептал: «Срочная операция… прости… купить цветы не было времени».
Людмила начала тихо ненавидеть свои дни рождения. Раньше они были долгожданными из-за милых и неожиданных сюрпризов мужа, вроде романтического вечера вдвоем в уставленной свечами и усыпанной лепестками желтых роз спальне. Руслан, конечно ни разу не забыл ее поздравить. Но теперь все сводилось к дежурному букету и предложению выбрать самой себе подарок. Ей вдруг стало казаться, что он делает это по привычке, просто чтобы ее не обидеть. Раньше Руслан обожал придумывать ей нежные прозвища. Теперь он вообще почти не называл ее даже по имени, будто стеснялся его. Людмила чувствовала, что в их отношениях что-то неуловимо меняется. Всё чаще возникало неприятное чувство отчуждения, словно одна за другой рвались тонкие ниточки, протянувшиеся между ними. Всегда спокойный, заботливый, нежный, Руслан становился раздражительным, нервным, вечно недовольным. Все чаще срывался на нее и сына, потом просил прощения. И даже в постели, которая всегда была их отдушиной, она все чаще ловила себя на том, что гармония, безоглядное счастье растворения в любимом куда-то испаряются, уступая место вызывающей досаду торопливости.
- Предыдущая
- 3/82
- Следующая
