В тисках. Неприкасаемые - Буало-Нарсежак Пьер Том - Страница 18

С ворованными письмами она выбежала на улицу, укрылась в каком–то кафе. Она боялась даже встретиться взглядом с официантом, подавшим ей лимонад. Жервен писал четким, разборчивым почерком, слегка растягивая прописные буквы, в которых чувствовалась некая снисходительность. На двух письмах стоял штамп Рима, на третьем — Милана. Жервен итальянец? Наверно, Симона встретила его в Италии, ведь она часто отдыхала в Греции, Италии и на юге Франции. Пилочкой для ногтей Марилена аккуратно вскрыла конверты.

«Симона, дорогая!»

Она закрыла глаза. Ее как будто вдруг одурманил слишком сильный запах. Но потом решительно, словно хирург, склонившийся над обнаженным телом, пробежала текст первого письма.

«Поверишь ли, если я тебе скажу, что я только что пережил жуткие часы? Во всех газетах писали о катастрофе, происшедшей в Джибути, и не сообщали никаких сведений о том, кто погиб, а кто остался жив. Я пытался выяснить, но все напрасно. И только сегодня утром увидел список погибших. Какая радость, что вы втроем живы и невредимы. Но вы потеряли бедняжку Марилену, которую ты называла «дурехой», но очень любила. Я знаю ее только по фотографиям, но тоже очень переживаю. Думаю, что от этого потрясения вы еще не оправились, и я до сих пор волнуюсь, хотя и испытываю облегчение от сознания того, что вы живы. В Париж вы приедете раньше, меня задерживают дела. Но очень хочется быстрее вернуться. Нам надо принять решение. Наша жизнь не может больше так продолжаться. Получив твое последнее письмо, я много думал. Я уже тебе объяснял, почему мне трудно измениться. Но теперь я готов на все, чтобы не потерять тебя. Безумный страх помог мне осознать, насколько я люблю тебя. Возможно, ты думала, что я легкомысленный, пустой парень. И для этого, наверно, были основания — ведь я не сдержал своих обещаний. Но можно ли отказаться от сулящих выгоды обязательств, отказаться от борьбы за место, которое я занимал еще пять лет тому назад?.. Прошу тебя, пойми меня. Ты вбила себе в голову, что я суечусь из тщеславия, мелких интересов, хвастовства. Ты никогда не хотела принимать во внимание, что я заложник безжалостной системы. Надо либо идти вперед, либо отказаться. Третьего пути нет. Ладно. Я откажусь. Ты получишь мужа только для себя. Но мужа, у которого пока нет положения. Вот это нужно будет объяснить твоему отцу. Баш на баш. Каждый чем–то жертвует.

Кстати, ему лучше? Ты говорила мне о параличе, а это серьезно. От всего сердца желаю ему скорейшего выздоровления, хотя нам от него ничего хорошего ждать не приходится. Отправляю письмо, надеясь, что ты его скоро получишь, несмотря на все забастовки, которые дезорганизуют почтовую службу.

Очень тебя люблю, моя маленькая Симона. Наша супружеская жизнь началась неважно, но если ты приложишь усилия, она, может, принесет нам счастье. Крепко обнимаю тебя.

Ролан»

Марилена медленно вложила письмо в конверт. «Дуреха» — звучит довольно зло. А ведь она не заслуживает такого презрения, она так восхищалась кузиной. Раскрыла второе письмо. Что еще неприятного она в нем найдет?

«Симона, моя любимая, меня терзают угрызения совести. Пришло время поговорить о нашем будущем. Меня снедает лишь одно желание: видеть тебя, проводить с тобой все ночи напролет. Полагаю, что в Париже ты сможешь жить по своему усмотрению. Или твой деспот отец будет следить за тобой, как за несовершеннолетней?.. Я пошлю куда подальше все свои обязательства. Покажу тебе город, где ты родилась и которого не знаешь. Устрою тебе экскурсии для влюбленных вдалеке от официальных маршрутов. Париж еще полон садов, маленьких бистро, скамеек и стульев в укромных уголках, где можно спокойно обниматься. Знаю: ты сразу же подумаешь, что я вожу тебя по местам, которые раньше показывал другим женщинам. Симона, дорогая, я же ничего не скрывал от тебя о своей прежней жизни. Но время интрижек прошло! Теперь только ты так много значишь для меня. Кроме того, есть немало мест, куда я ходил один отдохнуть после тяжелых дней, а порой и потерпев поражение. С тобой мне предстоит избавиться от многих неприятных воспоминаний.

Жаль, что месяц назад я не дал тебе списка гостиниц, где должен останавливаться, ты могла бы прислать мне письмецо, успокоить, написать, что не пострадала. Но как можно было такое предвидеть?.. Ты хоть на меня не сердишься? За эту оплошность я уже наказан тем, что меня не покидает беспокойство. Все время думаю, а может, у тебя перелом или какое–нибудь увечье, о которых в газетах обычно не пишут, но которые потом долго не заживают. Несмотря на твой запрет, я все–таки позвоню. Как я могу заниматься делами, будучи неспособным сосредоточиться, держать себя в руках? Как я был бы счастлив, если б знал, по крайней мере, что ты тоже страдаешь от этого вынужденного молчания! Иногда дьявол шепчет мне на ухо: «Она тебя забыла. Вы слишком долго жили вдали друг от друга. Ты ей надоел». И я знаю, что он прав. Часто перечитываю твое предпоследнее письмо, где ты пишешь, что жалеешь о встрече со мной и что нам лучше расстаться. Но после этого письма произошла катастрофа, чуть было не унесшая тебя. О себе могу сказать, что она высветила мои чувства. Может, и на тебя она произвела такое же действие? Давай начнем все сначала, любовь моя. Давай превратим наш брак — который ты называешь просто безрассудной выходкой — в прочный союз.

В Париж я приеду дней через десять. От всей души надеюсь, что меня там ждет твое письмо. Если паче чаяния я ничего не обнаружу, что ж, тем хуже, стану звонить до тех пор, пока мне не ответят. Будь что будет! Может, к телефону подойдет твой отец. Тогда ничто не помешает мне… Ладно. Не надо нервничать. Ты опять начнешь упрекать меня за горячность. Да, это так. Бывают моменты, когда я выхожу из себя, дорогая. Вернее, выходил из себя — призываю в свидетели Бога, что не буду больше тебя изводить. Но у меня часто возникало желание написать твоему отцу, чтобы раз и навсегда внести ясность в наши отношения. Думаю, ты зря скрываешь от него наш брак. В конце концов, я не такая уж плохая партия. Отец мой был аптекарем. Вполне достойное занятие! А то можно подумать, что ты состоишь в каком–то морганатическом браке! Тогда у меня больше оснований для упреков, чем у тебя.

Но пусть все это останется в прошлом. Забудем взаимные обиды. Я никогда не соглашусь на развод. До скорой встречи, любовь моя. Чтобы находиться рядом с тобой ежедневно, о чем ты мечтала раньше, я отказываюсь от всех контрактов, а это большие потери. Лучшего доказательства своей преданности я дать не могу.

Завтра на три дня заеду в Милан, а на следующей неделе прилечу в Париж. Если ты ждешь встречи с таким же нетерпением, как я, то мы с тобой — самые несчастные и самые счастливые супруги в мире. Обожаю тебя.

Осыпаю поцелуями.

Ролан»

Марилена подняла голову. Она возвращалась из такого далека, что с удивлением обнаружила незнакомое ей кафе и в зеркале отражение женщины, которой была она сама. Она припудрила лицо, словно скрывая следы поцелуев, предназначенных не ей.

Потом лихорадочным движением вскрыла третий конверт.

«Моя Симона!

Прошу извинить за задержку. Пришлось заехать в Сан–Ремо. В Париж прилечу в пятницу…»

Марилена оторвалась от письма. Пятница… это сегодня. Ролан, может, уже прилетел. Надо возвращаться домой… Вдруг он позвонит… Но она не смогла уйти, не дочитав до конца.

«Я тебе говорил, что затеял в квартире ремонт? Надеюсь, что работа закончена, но не уверен. Может, какое–то время придется пожить в гостинице. Мне опостылела такая бродячая жизнь. Я как какой–то странствующий комедиант и, увы, иногда начинаю понимать, почему ты не торопишься объявить о нашем браке. Но не будем возвращаться к этой теме. Moгу тебе только сообщить, что мне предложили работу в Южной Америке и что я отказался… пока. Окончательное решение остается за тобой. Мне бы хотелось, чтобы ты удержала меня, сделала наконец все необходимое, чтобы мы перестали таиться и начали жить открыто.