Тени предательства - Френч Джон - Страница 21

• Предыдущая
• 21/71
• Следующая

— Да, навигатор? — Мой голос резок и сух. Толстая трубка отсасывает желтую жидкость из груди, когда я дышу.

— Я видел его. — Голос дрожит. — Он там, едва видимый, слабый, но постоянный. — Думаю, что знаю, о чем он говорит, но не надеюсь. Я сжимаю пальцы левой руки, затем понимаю, что руки нет и то, что я сжимаю — это фантомная память.

— Что вы видели? — спрашиваю я.

— Свет Терры, — говорит он. — Астрономикон. Шторм по-прежнему силен, но мы можем придерживаться курса. — Вместе с усталостью я слышу надежду в его голосе. Он и его подчиненные вели нас сквозь течения шторма все время, чтобы мы находились в варпе. Тем не менее, надежда — тонкая кожа поверх истины боли и жертвоприношения.

— Действуйте. Доставьте нас домой.

Я бодрствую, пока курс не проложен. На мостике «Контрадора» возвышается командный трон из темного металла. Он пуст; я стою, также как на мостике «Трибуна».

Вокруг снует экипаж. Время идет, возможно, часы, а может быть месяцы, или годы. Утраченная рука обжигает призрачной болью. Апотекарии говорят, что могут изменить дозы нервных супрессоров, чтобы снять боль до излечения. Я отказываюсь. Боль успокаивает, она — скала, за которую цепляешься при падении.

Наконец, путешествие заканчивается. Ралн стоит рядом, когда мы готовимся снова увидеть огни Терры. Я медленно киваю, и Ралн отдает приказ. Украденый корабль дрожит, когда пелена варпа разделяется перед ним, и мы выходим на свет яркого солнца.

Висящие на мостике экраны оживают, показывая нам мир, который ждал нашего возвращения.

Я хмурюсь. Рядом Ралн издает нечто похожее на рык.

Планеты вращаются под светом солнца, наполовину погруженные во тьму, а наполовину в яркий свет. Орудийные платформы и космические станции опоясывают их массивными цепями. В космосе движутся корабли. Некоторые поворачиваются к нам, пока мы смотрим на них. Я чувствую шок и трепет. Собранные здесь силы самые мощные из тех, что я видел. Это звездная система, превращенная в крепость, средоточие силы и несгибаемой мощи. Я уже видел ее, очень давно. Теперь она изменилась. Система стала чем-то большим, тем, что я не понимал.

Я отвернулся от экрана.

— Это не Терра, — говорю я.

Где-то внутри себя я вижу, как Элиас снова срывается с моей руки в ночь, и слышу, как мой крик теряется среди ледяного ветра.

Там, где прежде был свет, ныне осталась лишь тьма. Горячий, лихорадочный пульс близящейся смерти стучал в его венах, а на губах застыл горький, ожидаемый и все же совсем нежеланный привкус предательства. Он знал, что это произойдет, что таковы неизбежные последствия его наивной веры в чистоту человеческого сердца. Смерть затуманила его чувства. Рот наполнился кровью, ее острый запах щекотал ноздри.

Давно подавленные воспоминания о годах, проведенных в сумрачном мире Нострамо, вспыхнули у него в мозгу с такой четкостью, словно это происходило только вчера. Призрачная ночь, расчерченная шипящими полосами люминофора, отражение переменчивых бликов в мокрых от дождя тротуарах, и люди, замершие от ужаса.

Из этой затхлой тьмы пришли надежда и озарение, обещание лучшего будущего. Но сейчас надежда была мертва, а огненосное копье будущего пронзало его разум…

…конец мира, и огромное черно-золотое око, наблюдающее за вселенским пожаром…

…Астартес, истребляющие друг друга под багровым небом…

…золотой орел, низвергнутый с небес…

Образы разрушения и всеобщей гибели шествовали перед его внутренним взором, и, не выдержав, он закричал от боли. К нему взывали голоса. Он слышал свое имя, — имя, которым его нарек отец, и еще одно, то, которое шептали его подданные в страшные часы полуночной стражи.

Он открыл глаза, позволяя видениям угаснуть. Нахлынули ощущения реального мира: кровь и жгучие слезы у него на щеках. Он обернулся на звук голосов, повторяющих его имя.

На него уставились испуганные лица, но в этом не было ничего нового. Рты двигались, произнося какие-то слова, но он не мог различить их смысла за пронзительным визгом статики, заполнившим его мозг.

Что их так напугало? Что за зрелище могло пробудить подобный ужас?

Он посмотрел вниз и понял, что прижимает к палубе другого человека.

Гиганта в рваных золотых одеждах, с белоснежными волосами, испещренными рубиновыми каплями.

Алая бархатная мантия, расшитая золотой нитью, раскинулась под лежащим как расползающееся кровавое пятно.

Мощное загорелое тело. Израненное и истекающее кровью.

Оглядев распростертого под ним изувеченного человека, он поднял руки и сжал кулаки. С пальцев капало красное. В каждой молекуле запекшейся на губах чужой крови он ощущал теплоту и богатство тонов сложнейшего генетического кода.

Он знал этого гиганта.

Его имя давно стало легендой, а непреклонное сердце и боевое искусство не ведали равных.

Раненого звали Рогал Дорн.

Голоса вновь чего-то требовали. Он поднял голову. Говорил воин в золотой броне Имперских Кулаков с черно-белыми знаками различия первого капитана.

Этого воина он тоже знал…

— Курц! — воскликнул Сигизмунд. — Что ты наделал?

Пустота космоса за армированным стеклом была расцвечена мерцанием далеких звезд. Планеты безвестных систем вращались по отмеренным им от века орбитам, безразличные к человеческим драмам. Что знали живущие под светом этих солнц о системе Шерата и о крови, которая пролилась там во имя Империи Человека?

Курц подавил гнев, вызванный этими мыслями, и всмотрелся в свое отражение. Бесстрастные глаза цвета обсидиана на бледном, осунувшемся лице казались дырами в черноту космоса за бортом корабля. Длинные волосы смоляными прядями падали на широкие плечи примарха. Курц отвернулся от отражения — оно не вызывало никаких чувств, кроме разочарования.

Мрачный взгляд примарха привлек блеск металла: его доспех, хранившийся в затененном алькове у дальней стены. Курц пересек комнату и положил руку на череполикий шлем. Линзы шлема, схожие с драгоценными камнями, поблескивали в неярком освещении, а над висками возносились два черных крыла — острые крылья мстящего ангела ночи. Отполированные пластины доспеха были темны, каковые и пристало иметь примарху Повелителей Ночи. Каждая пластина была точно подогнана к его телу и по краям отделана золотом, отражающим звездный свет.

Отвернувшись от своего боевого доспеха, Курц принялся мерить шагами металлический пол обширной и мрачной комнаты, служившей ему пристанищем. Массивные стальные колонны поддерживали сводчатый потолок, скрывавшийся во мгле наверху. Гул мощного реактора звездного форта отдавался пульсацией в металле.

Эта эстетика функционального минимализма была характерна для Имперских Кулаков, построивших могущественную орбитальную крепость как базу для операции по покорению Шерата.

Дети Императора устроили традиционный пир в честь успешного завершения кампании еще до того, как прозвучал первый выстрел. При поддержке Легиона Фулгрима и Повелителей Ночи Имперские Кулаки Рогала Дорна сломили оборону воинственной человеческой коалиции, препятствующей победному маршу Империума. После восьми месяцев тяжелых и кровопролитных боев имперский орел воспарил над дымящимися развалинами последнего оплота бунтовщиков. Но если Легион Фулгрима был удостоен почестей и похвал, то поведение Повелителей Ночи вызвало лишь гнев Дорна.

Среди серебряных развалин Осмиума противостояние достигло высшей точки.

Дым погребальных костров окрасил небеса в черный цвет. Курц следил за тем, как его капелланы проводят казнь военнопленных, когда в лагерь заявился Дорн. Худощавое лицо примарха Имперских Кулаков ничего хорошего не предвещало.

— Курц!

Никогда прежде Рогал Дорн не называл его этим именем.

— Брат?

— Трон! Что ты тут вытворяешь? — взорвался Дорн.

Вместо обычного благожелательного тона в голосе его звучала ярость. Фаланга воинов в золотой броне вошла в лагерь следом за своим командиром, и Курц сразу почувствовал разлившееся в воздухе напряжение.

• Предыдущая
• 21/71
• Следующая