М значит Магия - Гейман Нил - Страница 26

В следующий миг на заднем дворе кофейни Мустафы Строхайма в Гелиополисе (который некогда был городом Солнца, а теперь превратился в пригород Каира) не осталось ничего, кроме белого пепла, разносимого мягким ветерком – пепла, похожего на снег или сахарную пудру; не осталось ничего и никого, кроме молодого парня с черными как смоль волосами и ровными белыми зубами, в фартуке с надписью ПОЦЕЛУЙ ПОВАРА.

Изпод толстого слоя пепла, засыпавшего кирпичный алтарь, показалась маленькая пурпурнозолотая птичка. Она пискнула и уставилась прямо на Солнце, как дитя смотрит на своего родителя. Расправив тонкие крылышки, она взмыла вверх, к Солнцу, и никто не следил за ее полетом, кроме юноши во дворе.

У ног парня, под пеплом, который недавно был деревянным столом, лежали два длинных золотых пера. Он поднял перья, стряхнул с них пепел и аккуратно уложил в карман куртки. Потом снял передник и ушел своей дорогой.

Холлиберри ДваПера Маккой – взрослая женщина, мать семейства. Ее некогда черные волосы теперь отливают серебром, а из узла на затылке торчат два золотых пера. Сразу бросается в глаза, что когдато эти перья выглядели очень эффектно, но с тех пор минуло много лет. Холлиберри является президентом Эпикурейского клуба – богатой и неспокойной компашки. Давнымдавно она унаследовала эту должность от отца. Я слышал, что эпикурейцы вновь начинают роптать: говорят, что уже перепробовали все на свете.

(Для ХМГ – запоздалый подарок на день рождения.)

Все знали, что на краю кладбища, за оградой была похоронена ведьма. Сколько Бод себя помнил, миссис Оуэнс всегда просила его держаться подальше от этого места.

– Почему? – спрашивал он.

– Это смертельно опасно для любого живого существа, – отвечала миссис Оуэнс. – Там проходит граница между нашим миром и потусторонним. Ты можешь накликать себе смерть.

Мистер Оуэнс был более уклончив и менее экспрессивен.

– Это нехорошее место, и все, – говорил он.

Кладбище заканчивалось у подножия холма, недалеко от старой яблони. Его окружала бурая от ржавчины изгородь, украшенная такими же ржавыми пиками. Прямо за изгородью простирался пустырь, заросший крапивой и ежевикой и заваленный мусором. Бод, который, в общем-то, был хорошим и послушным мальчиком, никогда не перелезал через забор, но часто приходил сюда и смотрел через решетку. Он понимал, от него что-то скрывают, и это его раздражало.

Бод поднялся на холм к заброшенной церкви посреди кладбища и стал ждать вечера. Как только закатное небо окрасилось в серо-багряные оттенки, наверху, у самого шпиля, послышался звук, похожий на шуршание бархата. Сайлас покинул место своего последнего пристанища и вниз головой соскользнул по стене колокольни.

– А что там, в дальнем конце кладбища, за могилой пекаря Харрисона Вествуда и его жен, Марион и Джоан?

– Почему ты спрашиваешь? – проговорил наставник, пальцами цвета слоновой кости отряхивая пыль с черного костюма.

Бод пожал плечами.

– Просто так.

– Там неосвященная земля, – сказал Сайлас. – Знаешь, что это такое?

– Нет, – ответил Бод.

Сайлас прошел по проходу, и ни один листик под его ногами не шелохнулся. Он сел на каменную скамью рядом с Бодом.

– Некоторые, – начал он шелковым голосом, – считают, что все земли освящены. Они были освященными еще до того, как мы на них пришли, и останутся таковыми и после нас. Но здесь, на твоей родине, благословляют церкви и кладбища, чтобы сделать их святыми. А рядом с каждым кладбищем обязательно оставляют неосвященный участок, чтобы хоронить там преступников, самоубийц и тех, в ком не было веры в Бога.

– Значит, те, кто похоронен по ту сторону изгороди, были плохими?

Сайлас изогнул одну из своих безупречно очерченных бровей.

– М-м? Вовсе нет. Вообще-то я давненько там не бывал, но, по-моему, никаких особенных злодеев там никогда не было. В давние времена могли повесить только за то, что человек стащил у кого-то шиллинг. К тому же всегда есть люди, для которых жизнь становится настолько непереносимой, что они решают ускорить свой переход в иной мир.

– Они кончают жизнь самоубийством? – спросил Бод. Ему было всего восемь лет, он был очень любопытен, но совсем неглуп.

– Совершенно верно.

– И что? У них получается? Они становятся от этого счастливее?

Сайлас улыбнулся так широко, что стали видны его клыки.

– Иногда. Но в большинстве случаев нет. Это как у тех, кто думал, что станет счастливее, если переедет в другое место. Куда бы ты ни уехал, от себя никуда не денешься. Ты понимаешь, что я имею в виду?

– Кажется, да.

Сайлас потрепал мальчика по волосам.

– А ведьмы?

– Точно, совсем забыл, – сказал Сайлас. – Преступники, самоубийцы и ведьмы. Те, кто умер без покаяния. – Он встал, небо совсем потемнело. Время приближалось к полуночи. – Уже начинается. А я еще даже не позавтракал. Ты опоздаешь на урок.

Покой сумеречного кладбища беззвучно всколыхнулся, как будто кто-то встряхнул бархатный занавес, и Сайлас исчез.

Когда Бод подошел к мавзолею мистера Пеннивоса, сельского пекаря, луна была уже высоко. Томас Пеннивос ( упокоенный здесь в ожидании своего лучшего воплощения) уже ждал мальчика, и был явно не в настроении.

– Ты опоздал, – сказал он.

– Простите, мистер Пеннивос.

Пеннивос укоризненно покачал головой. На прошлой неделе они изучали Стихии и Типы человеческого характера, Бод уже успел забыть, что есть что. Он со страхом ожидал вопроса, но мистер Пеннивос сказал:

– Я считаю, что нам следует посвятить несколько занятий практике. У нас осталось не так много времени.

– Правда? – спросил Бод.

– Боюсь, что так, юный мастер Оуэнс. Ну, как твои дела с Исчезновением?

Бод очень надеялся, что об этом его не спросят.

– Все отлично, – сказал он. – То есть, мне кажется, что отлично.

– Почему бы тебе не продемонстрировать это?

Сердце Бода ухнуло вниз. Он сделал глубокий вдох и постарался скосить глаза и исчезнуть из вида.

Мистера Пеннивоса это не впечатлило.

– Увы. Это не похоже на Исчезновение. Совсем не похоже. Скользить сквозь предметы и растворяться в воздухе, как мертвые. Пробираться сквозь тени. Исчезать при малейшей опасности. Попробуй снова.

Бод старался изо всех сил.

– Ты торчишь как нос на лице, – проговорил мистер Пеннивос. – А твой нос очень сильно выдается, молодой человек. Ради всего святого, освободи свой разум. Сейчас же. Ты – пустой коридор. Ты – ничто. Ничьи глаза тебя не увидят. Ничей разум тебя не почувствует. Ты никто и ничто.

Бод снова попробовал. Он представил себе, что сливается с каменным барельефом на стене мавзолея и становится ночной тенью. И вдруг чихнул.

– Ужасно, – вздохнул мистер Пеннивос. – Просто ужасно. По-моему, мне следует поговорить об этом с твоим наставником. – Он покачал головой. – Итак, человеческие характеры. Перечисли их.

– Хм… Сангвиник. Холерик. Флегматик. И еще один. Хм… по-моему, меланхолик.

И так далее, и так далее, до тех пор, пока не настало время грамматики и сочинения с миссис Летицией Борроуз, дамой, которая никому и никогда в жизни не сделала зла. Читатель, можешь ли ты сказать такое о себе? Боду нравились и миссис Борроуз, и ее уютный небольшой склеп, и то, что учительницу легко можно было отвлечь от занятий.

– Мне сказали, что на неосвященной земле похоронена ведьма, – сказал он.

– Да, дорогой. Но тебе не следует туда ходить.

– Почему?

Миссис Борроуз улыбнулась бесхитростной улыбкой покойницы.

– Они не такие как мы.

– Но это же кладбище, правильно? Значит, я могу ходить везде, где захочу?

– Но это не приветствуется, – проговорила миссис Борроуз.

Бод был послушным, но очень любопытным мальчиком, поэтому, когда занятия закончились, он пошел мимо семейного мавзолея Гаррисона Вествуда, деревенского пекаря, мимо ангела с отколотой головой, но не стал взбираться на холм к кладбищу для бедняков. Вместо этого Бод обошел холм, где под сенью старой яблони сохранились остатки устроенного кем-то тридцать лет назад пикника.