Софья (обманутые иллюзии) (СИ) - Леонова Юлия - Страница 130

• Предыдущая
• 130/166
• Следующая

Выпрямившись во весь свой небольшой рост, Софья попыталась вернуть утраченные было позиции:

- Я не боюсь, и мне не в чем сознаваться. Вы пьяны, Адам, и с пьяных глаз придумали себе невесть что.

- Mensonge! (Ложь!)– Чартинский взмахнул хлыстом.

Тонкий кожаный хлыст больно жалил, впиваясь в нежную кожу. Невесомый шелк был плохой защитой от ударов, наносимых куда попало сильной рукой.

Пытаясь увернуться от его руки, Софи упала на колени, стараясь отползти от своего палача, утратившего всякий человеческий облик. Она закусила губу, чтобы не закричать, испугавшись, что своими криками лишь сильнее разозлит его, и он попросту забьет ее до смерти. Адам прорычал какое-то ругательство на польском и, схватив ее за подол капота потянул к себе. Софья не понимала языка, но о смысле произносимых в ее адрес слов, не трудно было догадаться.

Споткнувшись о банкетку, за которой Софи пыталась укрыться от него, Чартинский упал на нее сверху, придавив к полу. От силы удара перехватило дух и потемнело в глазах. Сухие горячие губы скользнули по ее щеке.

- Ты родишь мне ребенка, - зашептал Чартинский. – Помни, ныне благополучие ублюдков Раневского будет зависеть только от тебя.

Софья уворачивалась от его губ, жаркого дыхания, в котором отчетливо проступал запах вина и табачного дыма. Тонкий шелк затрещал под его руками. На обнаженной коже показались вздувшиеся багровые отметины, оставленные хлыстом. Адам, поднялся на руках, освободив ее от тяжести своего тела и сел на пол, привалившись спиной к кровати. В темных глазах мелькнуло раскаяние. Хмель будто бы покинул его.

- Ты сама виновата, София, - глухо заговорил он, ясно выговаривая каждое слово и глядя, как она осторожно поднимается с пола, пытаясь прикрыть обнаженную грудь остатками разорванной сорочки. – Ты должна была сказать мне все с самого начала, а ныне ты загнала в ловушку нас обоих.

- И что тогда? – выдавила из себя Софья. – Ты бы привез меня в Париж? Назвал своей женой? Признал моих детей? Или может быть, отпустил меня еще там, в Севастополе? – говорила она все громче.

Чартинский отвел глаза:

- Ты знала, что в тягости от Раневского? – спросил он, не поворачивая головы.

- Знала, - отозвалась Софья. – Ежели тогда в усадьбе я призналась тебе, что бы было со мной?

– тихо спросила она.

Адам промолчал.

- Я знаю, что было бы, - продолжила Софи. – Зелинский свернул бы мне шею.

- Нет! – обронил Чартинский. – Я бы не позволил.

- Ты? – Софья рассмеялась горько, зло, отчаянно, но смех этот внезапно оборвался и перешел в беззвучные рыдания. – Ты ничего бы не смог сделать, - шептала она. – Ты боялся его еще больше, чем я. Ты – трус, Адам! Ты способен воевать только с теми, кто не в силах противостоять тебе.

Кровь бросилась в лицо Чартинскому, окрашивая скулы темным гневным румянцем.

- Замолчи! Бога ради, замолчи, София! – выкрикнул он, поднимаясь на ноги.

С отвращением оттолкнув ногою хлыст, он помог ей подняться.

- Что теперь? – равнодушно поинтересовалась Софья.

- Ничего, - запустил пятерню в растрепанные темные кудри Адам. – У нас нет иного пути, София.

- Даже теперь, когда ты знаешь обо всем? - осторожно накидывая на плечи то, что осталось от ее капота, осведомилась она.

- Я давно знаю, - вздохнул Чартинский. – Я все ждал, когда же ты сама скажешь мне о том, но ты продолжала делать вид, что ничего не происходит. Только страх выдавал тебя с головой. Стоило мне зайти в детскую, и ты становилась подобной львице, защищающей своих детенышей, готовой броситься на любого, кто посмеет посягнуть на них.

- Отчего сегодня? – подняла голову Софья, пытаясь заглянуть ему в глаза.

- Фели… - нехотя заговорил Адам. – Сама того не зная сестра предположила, что причиной твоего поспешного согласия на брак стала весьма очевидная причина: тягость от другого мужчины, и якобы потому ты согласилась выйти за меня, хотя при том не испытываешь ко мне даже малой толики любви.

Софи отвернулась:

- Она права, Адам. Я не могу любить тебя, особенно теперь…

Чартинский рухнул на колени, обнимая тонкий стан:

- Прости меня, прости. Словно помутнение нашло какое-то. Для всех Анжей и Михал – мои дети. Так и останется впредь. Никто ничего не узнает.

Софья покачала головой, в голове все еще звучали его слова: «Помни, ныне благополучие ублюдков Раневского будет зависеть только от тебя».

- Я не верю тебе, - высвободившись из его объятий, шепнула она.

- Клянусь, никогда более не подниму на тебя руку, пусть они отсохнут, коли нарушу свое обещание, - шагнул к ней Чартинский, пытаясь вновь заключить ее в свои объятья.

Софья выставила вперед ладони, отгораживаясь от него.

- Дай мне слово, что когда мальчики подрастут, ты позволишь мне отправить их к графу Завадскому, ежели он будет жив к тому времени, - обратилась она к нему.

- Почему не к Раневскому? – окинул ее удивленным взглядом Адам.

- Он не поверит, - отвернулась она.

- Ежели я соглашусь? - поднял ее подбородок двумя пальцами Чартинский.

- Я стану твоей женой, - выдохнула Софья.

- Да будет так, - кивнул головой Чартинский.

- А теперь уходи, Адам, - указала ему на дверь Софья. – Оставь меня.

Чартинский послушно вышел из спальни, но при этом запер двери снаружи. Софи забралась с ногами на постель. «Все кончено, - билось в голове. – Все кончено». Крупные слезы потекли по лицу. Она не плакала, когда Адам стегал ее как загнанное животное хлыстом, но от мысли, что она сама добровольно отказалась от Раневского, стало нестерпимо больно. Невыносимой болью стиснуло сердце. Ей казалось, что до тех пор, пока она сама не произнесла тех самых роковых слов, все еще могло измениться, все еще могло быть так, как она хотела: «Господи, пусть с Андреем ничего не случиться, пусть он будет жив, пожалуйста, Господи», - закрыла она лицо руками.

Наутро Софья сказалась больной. Чартинский прислал врача, который осмотрев ее, лишь неодобрительно покачал головой, выйдя из спальни:

- La vie de Votre femme n'est pas en danger. Je crains a souffert seulement son amour-propre, le prince. (Жизни ва шей жены ничего не угрожает. Боюсь, пострадало только ее самолюбие, князь), – добавил он, надевая редингот с пелериной.

Чартинский отвел глаза при этих словах врача, однако, щедро добавил сверх обычной платы за молчание.

После обеда в будуар Софьи робко постучалась Фелисия. После того, как ей разрешили войти, сестра Адама осторожно примостилась на краешек стула, что стоял около кушетки, на которой полулежала Софья. Глаза девушки были красными от недавних слез.

- Я пришла просить у вас прощения, - тихо заговорила она. – Это я виновата. Это я придумала, будто бы вы использовали Адама, дабы прикрыть свой грех.

- Вы не виноваты, Фели, - мягко возразила Софья. – Ваш брат взрослый человек, и ежели он не доверяет мне, то вашей вины в том нет.

- Я никогда бы не подумала, что он может обойтись с вами подобным образом, - вздрогнула Фелисия, покосившись на синяк, оставленный жесткими пальцами Чартинского на тонком запястье снохи.

Софья отвернулась, дабы скрыть усмешку: «Бедная девочка, - покачала она головой, - чтобы ты думала о своем братце, ежели бы увидела остальное».

- Пустяки, - вслух отозвалась она. – Надеюсь, madame Луиза уже оправилась от своего недуга? – перевела она разговор на другую тему.

Фели закивала головой:

- Маменьке уже лучше нынче, она очень хотела бы прийти к вам, но опасается, что вы не захотите ее видеть.

- Отчего же? – попыталась изобразить удивление Софья.

Фелисия опустила глаза:

- Признаться, вчера после обеда мы обе струсили, - тихо заговорила она. – Маменька знает, каким Адам бывает в ярости, а вчера к тому же он был изрядно пьян. Надобно было не оставлять вас одну, и не позволить ему напиваться в одиночестве, - вздохнула она.

- Подобное более не повториться, - заверила ее Софи.

• Предыдущая
• 130/166
• Следующая