Время скидок в Аду - Уильямс Тэд - Страница 17

— Хорошо, но сначала я должен объяснить…

— Деньги принес?

Я вынул деньги из кармана, снял с них резинку.

— Я помню правило. Не крупнее двадцаток. Твои помощники могут состарить купюры. Судя по их виду, они неплохо справляются.

Я протянул наличные, и на миг, поддавшись привычному рефлексу, он протянул свои маленькие ручки, но потом позвал Одноглазого (которого, видимо, звали Тико) — тот взял деньги и положил в коробку. У Тико был такой гордый вид, словно он сам заработал все эти деньги. Обломыш проводил Тико взглядом, когда тот вышел из комнаты.

— Они неплохие ребята, — сказал он с высоты своих лет, остальные мальчишки были года на два-три младше его. — Они заботятся обо мне.

На мгновение я снова услышал того ребенка, которым он мог бы оставаться, будь его прошлое другим. Он был одиноким больным ребенком, мечтавшим выйти на улицу и поиграть с другими ребятами. Это был удар по больному.

Вскоре вернулся Тико с двумя другими ребятами и начал подготавливать Обломыша. Они привязывали его к аппарату, который когда-то был ржавым домашним тренажером, но они нашли и разобрали его наверху и снова собрали здесь, внизу. На миг я задумался: откуда они, как жизнь связала их всех вместе? Конечно, Обломыш был самым странным из всех, но я знал о нем не больше, чем о любом из его мелких приспешников. Даже Жировик не смог узнать его настоящее имя. Когда мы его узнали, он уже был странным крошечным подростком с особым даром. Он продавал этот дар, чтобы содержать себя и свою банду беспризорников.

Естественно, за каждый дар приходится платить, и цена дара Обломыша была высока.

Сначала ребята повязали эластичный бинт, которым пользуются атлеты при растяжениях, вокруг его конечностей и торса. В итоге он выглядел, как комедиант из скетча про больницу. Затем они привязали его к тренажеру с хирургическими трубками. Меня радовало, что они действовали аккуратно, с благоговением священников, молящихся у святыни. Они оставили концы веревок висеть с каждой стороны, кроме той, которая придерживала его лоб. Обломыш следил за их действиями, но было ясно, что он вполне спокоен. В конце концов, он уже не раз проходил через эту процедуру.

— Кстати, Бобби, — сказал он, — Кэйшон — тот, который вел тебя поверху, помнишь? — его голос звучал так тихо, что я подошел поближе. — Он пришел ко мне, потому что хотел научиться танцевать. Он слышал обо мне, но, видишь ли, подумал, что я занимаюсь брейк-дансом.

— Брейк-данс два: эктоплазмическое бугалу,[15] — сказал я ни с того ни с сего, чувствуя лишь странное беспокойство, которое всегда одолевало меня в присутствии Обломыша.

Из другой комнаты вернулся Тико с банкой горючего топлива стерно, разгорающегося на старой фарфоровой тарелке.

— Но ты ведь не так хорошо танцуешь, а, босс?

— Ты ошибаешься, — ответил Обломыш. — Я танцую очень-очень хорошо. Просто никто из вас не может этого увидеть.

Тико сощурил свой единственный глаз, насыпая какой-то порошок, зажатый в его руке, в банку стерно, затем поставил тарелку на пол перед тренажером, от чего Обломыш еще больше стал похож на искалеченного языческого идола. Банка начала искрить и немного дымить, потом оранжевое пламя превратилось в остывше-голубое. Тико отошел и прижался к стене вместе с остальными восхищенными членами их маленькой группы.

— Скажи, что ты хочешь узнать, Бобби, — сказал Обломыш. — А потом я покажу тебе мой танец.

Я и раньше видел его. Очень впечатляюще! Стоит ли оно двух тысяч баксов? Зависит от того, с какой информацией я выйду отсюда. Так что я поведал ему об «улыбающемся убийце»: как я видел, что тот сгорел, попав в ангельскую западню, и как совсем недавно он несколько раз пытался убить меня.

— Странный тип, — медленно проговорил Обломыш. Пламя теперь стало полностью голубым, в комнате преобладали холодные тона — как в гангстерских фильмах 1940-х. — Странный…

Не считая мерцания пламени, двигался в комнате только сам Обломыш — он дергал головой, которую удерживала трубка, как будто его тело решило улизнуть, пока мозг был занят разговором со мной.

— Сложно представить… кто покупает? Кто продает?

Он замер. Его глаза закатились.

— Она делает берег моря морскими ракушками, — он сказал так спокойно, будто мы обсуждали погоду, но было понятно, что он находится где-то далеко. — Она маскируется. Нет — он должен… Мастема?[16] Создатели с тигриным ярким светом. Свет белый, как лист бумаги. Белый, когда ты… пока ты…

Обломыш судорожно вдохнул, его лицо жутко исказилось, словно от удара огромного невидимого кулака. Я уже видел, чем заканчивается использование его умения, но это было странно. Через миг его дрожащее тело обмякло, обвитое трубками — будто бабочка, истощенная на полпути сбрасывания куколки. Тико и другие ребята бросились к нему, но тихий, хотя отчетливый, шик Обломыша заставил их вернуться на свои места. Голубое пламя заколебалось от их движений. Когда оно успокоилось, Обломыш уже мог говорить.

— Прости, Бобби, — каждое слово будто скребет ему горло. — Не могу тебе помочь. Что-то… — он вдохнул, — что-то мешает мне. Нечто более сильное. Намного более сильное, чем я.

И это было хреново, потому что доказывало, что за мной точно охотился Элигор или некто подобный, занимающий верхушку пищевой цепи. Но вдруг это кто-то, кого я даже не подозреваю? Например, тот толстый ублюдочный демон принц Ситри был бы не против одновременно подразнить и меня, и его соперника Элигора. Но если именно он направил «улыбающегося убийцу» на мой след, то все еще сложнее, чем мне казалось. Все же с наибольшей вероятностью это был сам великий герцог, бывший парень Каз и ее нынешний захватчик. И раз Обломыш не смог ничего узнать об убийце, это значит, что маленький бессмертный ублюдок снова придет за мной, а мне придется опять импровизировать. Всегда ли удача будет на моей стороне?

Если информация об «улыбающемся убийце» недоступна, то мне придется признать, что лучшая защита — это оскорбление, как говорят спортивные репортеры.

— С тебя все равно ответ, — сказал я Обломышу.

— Серьезно? После того как я влез в твои дела и за это из меня выбили все дерьмо?

В своих детских джинсах и свитерке он смахивал на ощипанного цыпленка, но у меня не было выбора. Я должен был добиться своего.

— С тебя ответ, дружище. Я же не буду платить две штуки баксов, чтобы просто полюбоваться на твои фокусы.

Он засмеялся. На его нижней губе осталась слюна.

— Ты скверный человек, Бобби. — Он вытянул шею, чтобы лучше видеть меня. — Что ты хочешь узнать?

Я посмотрел на его друзей с грязными лицами и горящими глазами. Такое чувство, что мы с ним находились среди стайки енотов.

— Пусть твои друзья уйдут. Это не для всеобщего обсуждения.

Видимо, Обломыш подал им какой-то жест, потому что Тико встал и вывел за собой остальных. Надо признать, Обломыш хорошо их натаскал. Недурно для малыша в куче лохмотьев, который едва ли весит тридцать килограммов и не может самостоятельно стоять. Когда они вышли, я подошел поближе к нему. Даже в таком потайном месте я не решался говорить об этом громко. Не знаю почему — ведь мы спокойно говорили об этом с Сэмом на скамейке в парке. Но вдруг я почувствовал, как что-то давит на меня, то ли бремя предрассудков, то ли осознание того, что я намеревался сделать.

— Мне нужно узнать, как пробраться в Ад.

Обломышу понадобилось больше времени, чем обычно. Может, он уже выдохся после первой попытки, а может, это было сложнее обнаружить, но вид у него был, как у грузовика, взбирающегося в гору, и при этом было видно, что он все еще не нашел то, что мне нужно. Вначале он просто отрубился на середине предложения, как бывает при уколе анестетика, плавно переходя в бессознательную стадию и начиная нести всякую бессмысленную чушь. Но это было еще нормально. Вскоре он начал дергаться и биться, будто в припадке, его худые руки и ноги казались несгибаемыми, зубы сомкнулись в жутком оскале, слышались ворчание и стоны.