Туз в трудном положении - Мартин Джордж Р.Р. - Страница 22

• Предыдущая
• 22/100
• Следующая

– Люди Барнета у меня разрешения не спрашивали, Брейден. Богом клянусь: я ничего об этом не знала.

Она вцепилась в телефонную трубку, словно только это помогало ей не свалиться. Она ощущалась у щеки холодным талисманом.

– Вы сказали мне, что эти обвинения – правда. Тем не менее уже через несколько часов сенатор Хартманн выступил с опровержением, которое мы считаем весьма убедительным.

«Потому что вам этого хочется». Она попыталась представить себе, как «Пост» принимает такое небрежное отрицание сомнительного поступка от какого-то из политиков, которых они не превозносили бы до небес. От Никсона, Робертсона или даже Буша… Да они преследовали бы его до самого края земли!

Однако она не в состоянии была говорить. Когда ей нужно было заставить собеседника раскрыться, она умела его по-журналистски заболтать. Однако когда она пыталась выразить нечто такое, что было по-настоящему важным для нее самой, слова неизменно ей изменяли.

– И, наконец, миз Моргенштерн, мы очень озабочены тем, что вы не выказали никакого намерения вернуться в Нью-Йорк. Вы – признанный авторитет по Джокертауну. Нас крайне тревожит то, что вы отказываетесь интересоваться убийством – в котором, позволю себе добавить, были задействованы способности туза – одной из наиболее заметных личностей этой общины. Которая, как я понимаю, была вашим личным другом. Казалось бы, ваше расследование находится там.

– Мое расследование находится здесь, Брейден. Это важнее убийства в Джокертауне. Это касается всех: вас, меня, тузов, джокеров, населения Уганды, всего мира! У президента столько власти, так много…

Она остановилась прежде, чем сорвется и рухнет. Вот почему она всегда предпочитала письменную речь: когда ты говоришь, слова частенько выходят из-под контроля. Она перевела дыхание.

– И потом, Брейден, убийца Кристалис находится здесь. Разве ты не прочел мою статью?

– Вы хотите сказать, что сенатор Хартманн лично забил миз Джори до смерти?

– Нет. Черт, Брейден, не тупите! Он это устроил, он использовал своего туза, использовал свое положение… Какая, к дьяволу, разница? Он все равно виновен – точно так же, как крестный отец мафии, отдавший приказ об устранении человека.

Даллес вздохнул.

– Я искренне сожалею, что дело дошло до этого. Распад вашей личности серьезно снизил ваш профессионализм. В связи с этим мы считаем, что продолжение вашей связи с нашей газетой не отвечает ни вашим интересам, ни нашим.

– Вы меня увольняете? – Ее голос взлетел к потолку. – Так и скажите, Брейден. Будьте мужиком и скажите прямо!

– Я сказал то, что было необходимо, миз Моргенштерн. От себя лично я выскажу надежду, что вы в ближайшее время начнете лечиться. Вы слишком талантливы, чтобы все потерять из-за болезненного пристрастия.

– Пристрастия?!

Она едва смогла произнести это слово.

– Болезненное пристрастие к страху. К адреналину, к восторгу от того, что вы – центральная фигура в огромной, темной и пугающей тайне. Пагубные привычки – болезнь восьмидесятых, Сара. Прощайте.

Она услышала щелчок – и молчание прерванной связи. Ей представились руки Брейдена Даллеса, уже доведенные до бело-розового блеска, умывающие себя прямо в воздухе.

Она отшвырнула телефон к стене и встала с кровати, чтобы одеться. Она чувствовала себя разбитой фарфоровой куклой. Казалось, достаточно одного движения, одного неловкого вдоха – и она осколками осыплется на ковер.

9.00

Тах с почти стыдливым удовольствием отметил, что даже в присутствии главных величин страны он продолжает интересовать средства массовой информации.

Тонкие намеки, которые они с Джеком делали накануне, принесли свои плоды. Репортеры толкались и сновали туда-сюда, проверяли работу микрофонов и камер. Джек великолепно срежиссировал все мероприятие, выбрав столик у невысокой стенки, отделявший кафе от собственно внутреннего дворика. Какой-то ассистент включил прожектор, залив светловолосого туза светом. Джек сощурился и притенил глаза ладонью.

– Тяжелая ночь? – осведомился Тах, усаживаясь напротив Джека.

Он говорил очень негромко, чтобы избежать пенопластовых фаллосов, которые уже наставляли на них репортеры.

– Просто поздняя. Решали вопрос по правилу Девять-це, регулирующему распределение делегатов, предварительно обязавшихся…

– Джек, избавь меня от скучных подробностей. Мы выиграли?

– Да, благодаря мне. И поэтому смогли отстоять калифорнийскую делегацию. – Джек сделал глоток кофе и закурил. – Ты знаешь, как мы сыграем эту сцену?

– Нет.

– Чудесно! – кисло отметил он.

Тахион чуть улыбнулся.

– А что, если я просто обогну столик и крепко тебя облобызаю?

– Я тебя убью.

Тах тоже притенил глаза рукой и обвел взглядом толпу, отметив присутствие Брокау и Дональдсона. Соколица, которая неизменно умела эффектно обставить свое появление, слетела вниз с десятого этажа. Взмахи огромных крыльев разворошили листочки меню и испортили тщательно уложенные прически.

Тах мысленно связался с ней.

«Доброе утро, милая. Готова нам подыгрывать?»

«Всегда готова, милый мой Тахи».

– Мистер Браун, Доктор! Разве не странно видеть вас вместе за завтраком? – громко вопросила Соколица.

– Почему это? – бесстрастно поинтересовался Тахион.

Сэм Дональдсон принял подачу и выпалил в своей отрывистой манере:

– Ваша взаимная антипатия всем известна. В интервью, которое вы в семьдесят втором году дали журналу «Тайм», вы назвали Джека Брауна величайшим предателем за всю историю Америки.

Джек напрягся и с силой затушил свой «Кэмел». Тахион на секунду пожалел своего собеседника из-за того, что ему предстоит перенести.

– Мистер Дональдсон, вы могли бы заметить, что это интервью было дано шестнадцать лет назад. Люди меняются. Они учатся прощать.

– Значит, вы простили мистеру Брауну пятидесятый год?

– Да.

– А вы, мистер Браун? – выкрикнул свой вопрос Бакли из «Нью-Йорк таймс».

– Мне нечего прощать. У меня есть только сожаления. То, что произошло в пятидесятом, было фарсом. Я вижу, что он начинает повторяться, – и я здесь для того, чтобы высказать предостережение. У нас с доктором Тахионом не только общее прошлое. Нас объединяет наше восхищение Грегом Хартманном.

– Ваше примирение устроил сенатор?

– Только с помощью собственного примера, – ответил Тах. – Это он стоял за мировым турне ВОЗ для проверки того, как живут дикие карты по всему миру. Сенатор очень убедительно говорил о примирении и исцелении старых ран. – Тах посмотрел на Джека. – Наверное, мы оба приняли этот урок серьезно.

– И у нас есть еще нечто общее, – добавил Джек. – Я – дикая карта. Одна из первых. Доктор Тахион уже сорок два года работает с жертвами этого вируса.

Это было приятным преувеличением, но Тах не стал ничего уточнять. Иначе всплыл бы тот факт, что в течение тринадцати лет, с пятидесятого по шестьдесят третий год, Тахион был бесполезным алкашом, бродившим по улицам и сточным канавам Европы и Джокертауна. А причиной его падения и депортации были те самые злополучные слушания КРААД и предательство Джека.

– …и нам не нравится то, что происходит в стране. Ненависть вернулась – и нас это пугает.

Тахион заставил себя вынырнуть из воспоминаний.

– Значит, вы обвиняете преподобного Барнета в разжигании пламени ненависти и нетерпимости? – спросил серьезный молодой человек из Си-би-эс.

– Я считаю, что Лео Барнет руководствуется принципами – такими, какими он их видит. Но то же самое делал в Сирии Нур аль-Алла, и в этой злосчастной стране я видел, как ни в чем не повинных джокеров побивали камнями на улицах. Неужели мы хотим перенести такие страдания в нашу страну? – Тах покачал головой. – Не думаю. Грег Хартманн…

– Тайный туз и убийца, – раздался из толпы пронзительный голос.

Люди отпрянули в стороны: отражающееся на узком лице Сары безумие отталкивало. Тахион привстал.

– Вот дерьмо! – проворчал Джек.

• Предыдущая
• 22/100
• Следующая